Мы обыскали весь дом от подвала до чердака, но нигде не было никаких следов Брайтона, Как я уже говорил, дом представляет собой настоящий лабиринт, в особенности самое старое крыло, которое сейчас практически необитаемо, но мы тем не менее перерыли все комнаты и чуланы, не обнаружив ни малейших следов пропавшего. Я не мог поверить, что он ушел, бросив все свои пожитки. Но тогда где же он? Я вызвал местную полицию, но это ничего не дало. Прошлой ночью был дождь, и мы осмотрели все лужайки и тропинки вокруг дома. Напрасный труд. Так обстояли дела, когда новый поворот событий отвлек наше внимание от этой тайны.
В течение двух дней Рэчел Хауэлс была очень больна, она то бредила, то впадала в истерику, и мы наняли для нее ночную сиделку. На третью ночь после исчезновения Брайтона та увидела, что пациентка спокойно спит, и тоже прикорнула в кресле, а ранним утром, проснувшись, обнаружила, что постель пуста, окно распахнуто и больная бесследно исчезла. Меня тут же подняли, и мы с двумя лакеями бросились искать пропавшую девушку. Нам не составило труда определить, куда она направила свои стопы: мы прошли по следам, начинавшимся от ее окна, пересекли лужайку и добрались до пруда. Здесь следы исчезали неподалеку от гаревой тропинки, которая вела прочь из парка. Глубина озера в том месте — восемь футов, и ты можешь себе представить, что мы почувствовали, когда увидели, что следы несчастной безумной девушки обрываются прямо у его края!
Разумеется, мы сразу же принесли драги и принялись искать утопленницу, но нам не удалось найти тело. Зато мы вытащили на поверхность предмет, оказавшийся для нас большой неожиданностью. Это был холщовый мешок, в котором лежала груда старого ржавого железа и несколько тусклых стекляшек. За исключением этой странной находки мы не смогли извлечь из пруда ничего. Несмотря на усердные поиски, предпринятые вчера, мы так до сих пор ничего и не знаем о судьбе Рэчел Хауэлс и Ричарда Брайтона. Полиция графства в полной растерянности, и я пришел к тебе — моей последней надежде.
Вы представляете себе, Уотсон, с каким жадным вниманием я слушал рассказ об этих необычайных событиях и как старался связать их между собой одной нитью. Дворецкий исчез. Девушка исчезла. Девушка любила дворецкого, однако впоследствии могла возненавидеть его, причины на то были. В ее жилах текла валлийская кровь, она была натурой вспыльчивой и страстной. Сразу же после исчезновения Брайтона она испытывала сильное возбуждение. Она бросила в пруд мешок с довольно любопытным содержимым. Все эти обстоятельства необходимо было принять в расчет, хотя ни одно из них не вело меня к сути дела. С чего же началась эта цепь событий? И где искать конец?
— Покажи мне эту бумагу, Масгрейв, — попросил я. — Ту самую, которую твой дворецкий счел необходимым изучить даже с риском потери места.
— Этот наш ритуал — довольно вздорная игра, — ответил он. — Но в ней есть спасительная и все извиняющая красота древности. Копия вопросов и ответов у меня с собой. Если хочешь, можешь взглянуть.
Он протянул мне вот эту самую бумажку, Уотсон. Вот какому странному экзамену подвергался каждый Масгрейв, становясь мужчиной. Прочту вам вопросы и ответы в том порядке, в каком они тут записаны:
«Кому это принадлежало?
Тому, кто ушел.
Кому это достанется?
Тому, кто придет.
Где было солнце?
Над дубом.
Где была тень?
Под елью.
Как они шагали?
Десять левой, десять правой — к северу; пять левой, пять правой — к востоку; два левой, два правой — к югу; раз левой, раз правой — к западу и вниз.
Что мы за это отдадим?
Все, что имеем.
Почему отдадим?
В знак верности».
— На оригинале не было даты, но такой орфографией пользовались в середине семнадцатого столетия, — заметил Масгрейв. — Боюсь, однако, что эта бумага мало поможет тебе в раскрытии тайны.
— Во всяком случае, из нее мы узнали еще об одной тайне, и разгадка первой может оказаться также разгадкой второй, — ответил я. — Ты простишь меня, Масгрейв, если я скажу, что твой дворецкий, по-моему, очень умный человек и что он обладает гораздо большей прозорливостью, чем десять поколений его хозяев?
— Что-то я тебя не пойму, — сказал мне Масгрейв. — По-моему, эта бумажонка не имеет никакого практического значения.
— А вот мне кажется, что ее практическое значение огромно, и Брайтон, похоже, придерживался той же точки зрения. Вероятно, он видел эту бумагу еще до той ночи, когда ты его поймал.
— Очень может быть. Мы ее не прятали.
— А в последний раз он просто хотел освежить в памяти содержание записи. Насколько я понял, у него была какая-то карта или план, который он сверял с рукописью и который сунул в карман при твоем появлении?
— Это верно. Но какой ему прок в нашей старой семейной традиции и что означает этот бессвязный набор слов?
— Думается, выяснить это будет нетрудно, — ответил я. — Если ты не возражаешь, мы с первым же поездом отправимся в Сассекс и там, на месте, глубже вникнем в дело.
После полудня мы оба были в Хэрлстоуне. Вероятно, вы видели изображения и читали описания этого знаменитого старого дома, поэтому скажу лишь, что он был выстроен в форме буквы «Г». Длинное крыло дома — его новая часть, а короткое — древняя основа. Над низкой дверью с бесчисленными перемычками в середине старого крыла в камне высечена дата 1607, но знатоки, сходятся во мнении, что балки и кладка гораздо старше. Чудовищно толстые стены и крошечные оконца этой части дома вынудили семейство начать в прошлом веке возведение нового крыла, а старое теперь если и используют, то лишь как кладовую и погреб. Роскошный парк с красивыми старыми деревьями обрамляет дом, а озеро, о котором упоминал мой клиент, расположено рядом с аллеей, ярдах в двухстах от здания.
Я уже проникся твердым убеждением, Уотсон, что в деле этом одна тайна, а не три, и что если я смогу правильно прочесть ритуал Масгрейвов, в руках у меня окажется ключ, с помощью которого я узнаю правду и о дворецком Брайтоне, и о служанке Хауэлс. На это я и направил все свои усилия. Почему слуга так стремился овладеть тайной старого ритуального диалога? Очевидно, потому что он разглядел в нем нечто ускользнувшее от внимания многих поколений этих деревенских сквайров. Нечто позволявшее ему рассчитывать на личную выгоду. Что же? И как это нечто повлияло на его судьбу?
Когда я прочел текст ритуала, мне стало совершенно ясно, что упоминавшиеся в нем измерения пути шагами относились к какой-то точке и что в остальной части документа содержалось скрытое указание, намек на то, что спрятано в этой точке. Я понимал: обнаружив это место, мы сделаем шаг вперед и поймем, какой секрет пытались сохранить от забвения те древние Масгрейвы и почему они прибегли для этого к столь необычному способу. Они дали нам две начальные вехи — дуб и ель. Относительно дуба сомнений быть не могло: прямо перед домом, по левую сторону от аллеи, высился старинный дуб, дуб-патриарх, едва ли не самое величественное из всех виденных мною деревьев.
— Он уже стоял тут, когда писался текст ритуала? — спросил я Масгрейва, проезжая мимо дуба.
— Весьма вероятно, что он рос здесь еще во времена нашествия норманнов, — ответил хозяин поместья. — Его ствол имеет двадцать три фута в обхвате.
Итак, я с точностью определил свой первый ориентир.
— А старые ели здесь есть? — спросил я.
— Вон там раньше стояла одна древняя ель, но десять лет назад в нее угодила молния, а пень мы спилили.
— Но ты знаешь, где она была?
— Разумеется.
— Других елей нет?
— Старых нет. Зато много буков.
— Я хотел бы осмотреть место, где она росла.
Мы подкатили к дому на двуколке, и мой клиент тут же, не входя внутрь, повел меня на лужайку, где зияла проплешина, оставшаяся после ели. Она находилась приблизительно на равном расстоянии от дуба и от дома. Судя по всему, мое расследование подвигалось.
— Наверное, теперь уже невозможно выяснить, сколь высока была эта ель? — спросил я.
— Могу ответить хоть сейчас. Шестьдесят четыре фута.
— Откуда ты знаешь? — изумился я.
— Когда мой старый воспитатель давал мне уроки тригонометрии, как-то так получалось, что мы все время измеряли высоту. В отрочестве я измерил каждое дерево и строение в нашем поместье.
Это была неожиданная удача. Сведения поступали ко мне даже быстрее, чем я мог бы надеяться.
— Скажи-ка, твой дворецкий когда-нибудь задавал тебе такой же вопрос? — осведомился я.
Реджинальд Масгрейв удивленно взглянул на меня.
— Теперь, когда ты заговорил об этом, я вспоминаю. Несколько месяцев назад Брайтон спрашивал, высока ли была ель. Он сказал, что побился об заклад с конюхом…
Это была отличная новость, Уотсон, ибо мне стало ясно, что я на верном пути. Я поднял глаза на солнце. Оно стояло низко, и я подсчитал, что менее чем через час солнце будет как раз над верхушкой старого дуба. Таким образом исполнится одно из упомянутых в ритуале условий. Что касается тени под елью, то речь конечно же могла идти только о дальнем конце тени, иначе в качестве вехи был бы избран сам ствол. Теперь мне предстояло узнать, где будет дальний конец тени, когда солнце станет прямо над дубом.
— Скажи-ка, твой дворецкий когда-нибудь задавал тебе такой же вопрос? — осведомился я.
Реджинальд Масгрейв удивленно взглянул на меня.
— Теперь, когда ты заговорил об этом, я вспоминаю. Несколько месяцев назад Брайтон спрашивал, высока ли была ель. Он сказал, что побился об заклад с конюхом…
Это была отличная новость, Уотсон, ибо мне стало ясно, что я на верном пути. Я поднял глаза на солнце. Оно стояло низко, и я подсчитал, что менее чем через час солнце будет как раз над верхушкой старого дуба. Таким образом исполнится одно из упомянутых в ритуале условий. Что касается тени под елью, то речь конечно же могла идти только о дальнем конце тени, иначе в качестве вехи был бы избран сам ствол. Теперь мне предстояло узнать, где будет дальний конец тени, когда солнце станет прямо над дубом.
— Должно быть, это оказалось не так-то просто. Холмс. Ведь ели больше не было.
— По крайней мере я знал, что если это удалось Брайтону, то удастся и мне. Да и трудностей, по сути дела, не было, Я отправился с Масгрейвом в его кабинет и выстрогал вот этот колышек, к которому привязал вот эту бечевку с узелком через каждый ярд. Потом я взял два колена удилища, составившие как раз шесть футов, и вернулся вместе со своим клиентом к месту, где росла ель. Солнце только-только зависло над дубом. Я поставил удочку торчком, отметил направление тени и измерил ее. Длина составила девять футов. Сделать расчет было очень просто. Если удочка длиной шесть футов давала тень в девять, значит, дерево высотой шестьдесят четыре фута отбрасывает тень длиной девяносто шесть футов, а направления этих теней, разумеется, совпадают. Я отмерил расстояние и оказался возле самой стены дома. Здесь я воткнул в землю колышек. Вы можете вообразить, Уотсон, какое радостное волнение охватило меня, когда в паре дюймов от моего колышка я увидел в земле коническую вмятинку. Я понял, что эту метку оставил производивший измерения Брайтон и что я по-прежнему иду по его следам.
Отсюда я принялся вышагивать, предварительно определив по карманному компасу стороны света. Сделав десять шагов правой ногой и десять левой, я очутился возле угла дома и снова воткнул в землю колышек, затем тщательно отсчитал пять шагов к востоку и два к югу. Теперь я стоял у самого порога дома. Два шага к западу означали, что я должен пройти их по выложенному камнем коридору. Здесь было место, упомянутое в ритуале.
Никогда прежде не испытывал я такого жестокого разочарования, Уотсон. Какое-то мгновение мне казалось, что в мои расчеты вкралась грубая ошибка. Лучи заходящего солнца освещали пол коридора, и я видел, что старые, истертые ступнями камни, которыми он был вымощен, плотно прилегали друг к другу и держались на цементе. Было ясно, что их не сдвигали много лет. Брайтон не оставил здесь никаких следов своей деятельности. Я простучал пол, но звук везде был одинаковый, трещин и полостей не оказалось. Однако Масгрейв, который начал понимать истинный смысл моих действий и был теперь так же взволнован, как и я, очень кстати достал рукопись и проверил расчеты.
— И вниз! — вскричал он. — Ты забыл об этих словах: «и вниз!»
Мне казалось, что эти слова означают, что мы должны копать, но теперь я мгновенно осознал свое заблуждение и воскликнул:
— Значит, под этими плитами есть погреб?!
— Да, такой же старый, как и дом. Вот здесь, за этой дверцей.
Мы спустились по каменной винтовой лестнице, и мой спутник, чиркнув спичкой, запалил большую лампаду, которая стояла на бочке в углу. В тот же миг мне стало ясно, что мы наконец достигли нужного места и что недавно тут побывал кто-то еще. Подвал служил дровяным складом, но теперь поленья, которые, очевидно, прежде усеивали весь пол, были свалены у стен с таким расчетом, чтобы обнажить середину пола. На этом пятачке лежала огромная тяжелая плита с ржавым железным кольцом в центре. К кольцу был привязан клетчатый черно-белый шейный платок.
— Боже! — вскричал мой клиент. — Это же шарф Брайтона, могу поклясться. Что тут делал этот негодяй?
По моему предложению вызвали пару местных полицейских, чье присутствие было необходимо. Потом мы попытались поднять плиту, потянув за шарф. Я смог лишь слегка сдвинуть ее, и только с помощью одного из констеблей мне наконец удалось оттянуть плиту в сторону. Под ней зияло черное отверстие. Мы заглянули в него. Став сбоку на колени, Масгрейв опустил в дыру лампаду. Нашим взорам предстала каморка площадью в четыре квадратных фута и глубиной футов в семь. Возле одной стены стоял низкий обитый медью деревянный сундук с поднятой крышкой, в замке торчал вот этот занятный старый ключ. Снаружи сундук окутывал толстый слой пыли, дерево было источено червями, на внутренних стенках обильно наросла синеватая плесень. По дну сундука было разбросано несколько металлических кружков. Судя по виду, старые монеты, такие же, как эти. Они составляли все содержимое сундука, больше в нем ничего не было.
Однако в тот миг мы не думали о старом сундуке, поскольку наши взгляды были прикованы к тому, что находилось рядом с ним. Это было человеческое тело, облаченное в черный сюртук. Человек сидел на корточках, упираясь лбом в край сундука и обхватив его руками. В этой позе кровь, останавливаясь, приливает к голове, и теперь никто не смог бы опознать это лицо цвета сырой печени. И тем не менее мой клиент, едва мы вытащили труп наружу, сразу, же определил по росту, одежде и волосам, что это и есть его пропавший дворецкий. Он был мертв уже несколько дней, но на теле не оказалось ни ран, ни синяков, которые помогли бы воссоздать картину его ужасного конца. Так что тайна оставалась неразгаданной даже после того, как труп был извлечен из подземелья. И эта тайна была почти столь же неразрешима, как и первая.
Должен признаться, Уотсон, что до того момента расследование приносило мне одни разочарования. Я рассчитывал, что дело прояснится, как только мы найдем место, о котором говорилось в ритуальном тексте. Мы нашли его, однако, судя по всему, я был все так же далек от решения и не понимал, что же именно прятала здесь с такими предосторожностями семья Масгрейвов. Да, мне удалось пролить свет на участь Брайтона, но теперь предстояло выяснить, каким образом эта участь постигла его и какую роль сыграла в деле исчезнувшая девушка.
Я уселся на стоявший в углу бочонок и принялся думать. Вы знаете мой метод, Уотсон. Я ставлю себя на место противника и, оценив его умственные способности, пытаюсь представить себе, как бы я сам действовал в подобных обстоятельствах. В данном случае дело упрощалось тем, что Брайтон обладал великолепным умом, и мне не надо было, выражаясь языком астрономов, делать поправку на несоответствие. Брайтон знал: тут спрятаны какие-то ценности. Он вычислил точное место. Он обнаружил, что клад прикрыт камнем, который не сдвинуть в одиночку. Каким же должен быть следующий шаг? На помощь извне надежды нет. Даже имея верного сообщника за пределами поместья, Брайтон подвергал себя порядочному риску быть пойманным: ведь он не смог бы избежать взлома. Значит, с его точки зрения предпочтительнее было бы иметь пособника в самом доме. Но к кому он мог обратиться за помощью? Эта девушка была когда-то предана ему, а мужчине, как бы дурно он ни обходился с женщиной, трудно понять, что в конце концов он может лишиться ее любви. Значит, Брайтон должен попробовать помириться с этой девицей Хауэлс, оказав ей несколько знаков внимания, а потом склонить ее к соучастию. Ночью они вдвоем придут в подземелье и совместными усилиями поднимут камень. До сих пор я мог проследить за их действиями так, словно видел все собственными глазами.
Однако поднять такой камень мужчине и женщине очень тяжело. Это была нелегкая работа даже для меня и того дюжего сассекского полицейского. Чем же облегчить себе задачу? Вероятно, они сделали то же, что сделал бы на их месте я.
Я поднялся с бочонка и тщательно осмотрел валявшиеся на полу поленья, почти сразу же найдя то, что и ожидал найти. На торце одной из чурок, имевшей в длину фута три, виднелась четкая вмятина, а еще несколько поленьев были придавлены с боков так, словно на них лежал рядный груз. Видимо, поднимая камень, сообщники совали в щель деревяшки до тех пор, пока она не стала достаточно широкой, чтобы пролезть, а потом поставили одну из чурок на торец, подперев ею плиту. Весом камня полено вдавило в ребро соседней плиты, поэтому в нижнем торце и осталась вмятина. До сих пор все мои предположения были вполне обоснованными, но как же воссоздать ночную драму? Совершенно очевидно, что в лаз мог протиснуться только один из них. И это был Брайтон. Девушка, должно быть, ждала наверху. Брайтон отомкнул сундук и, очевидно, передал ей содержимое, коль скоро мы не нашли его на месте. А потом? Что же случилось потом?
Быть может, жажда мести, тлевшая в страстной душе этой женщины, вновь вспыхнула, когда она увидела, что человек, который причинил ей много зла — возможно, гораздо больше, чем мы думаем, — вдруг оказался в ее власти? Или же полено случайно соскользнуло с плиты и камень запечатал выход из подземелья, превратив его в гробницу Брайтона? Может быть, девушка виновна лишь в том, что умолчала о постигшей его участи? Или это ее рука внезапно выбила подпорку, и плита с грохотом легла на место? Как бы там ни было, но я вижу эту девушку. Она сломя голову несется вверх по винтовой лестнице, вцепившись руками в свое сокровище. В ушах у нее, наверное, звенит от приглушенных криков, доносящихся сзади; она слышит, как руки ее неверного возлюбленного, задыхающегося под плитой, выбивают по камню неистовую дробь…