Да, это была обыкновенная лестница. Дабо заметил её, когда они проходили мимо дровяного сарая за баней. Она стояла там, прислонённая к сараю. Лестница была самая простецкая — к двум палкам прибиты поперёк несколько досок, конец одной из палок отломлен.
— Ремонт закончен, Каттян!
— О’кей![14]
Довольные собой, они спустились с уступа скалы к реке, неся на плечах свой удивительный плот, похожий на нанафуси[15], плавающий в воде.
— Эй, Лягушонок! И ты иди к нам, — позвал Каттян Фусако, стоявшую на краю уступа.
— Мацуо-тян! Я прыгаю.
— Подальше от нас прыгай! Как можно дальше.
Лягушонок поднимает руки, набирает в лёгкие побольше воздуха и отрывается от скалы. Она чувствует, что тело её как будто всасывает воздушное пространство, руки и ноги куда-то исчезли, остались одни глаза.
Однако такое состояние длится лишь какие-то доли секунды. Она врезается в воду головой вниз, идёт ко дну, но, не доходя до него, поворачивается головой вверх и всплывает на поверхность.
Вода набралась в уши, в голове шум.
До неё доносится тревожный голос Очкарика Мацу, она открывает глаза, отфыркивается и видит совсем рядом перевернувшийся плот и вцепившихся в него, будто клещи, Тёбо и Очкарика.
— Ведь говорили же тебе: смотри, куда прыгаешь! Так нет же, перевернула наш плот.
Очкарик таращит на Лягушонка близорукие глаза поверх очков в круглой пластмассовой оправе. Фусако смеётся.
— Эй, Лягушонок! Подтолкни-ка плот сюда! — кричит Каттян с берега.
Между тем проворный Дабо уже захватил пирогу и прекрасно там устроился.
Сначала они хотели плыть наперегонки на двух плотах — по трое на каждом — до моста, по которому ходят электрички, но, увидев, как Дабо, уцепившись руками за поперечную перекладину лестницы-плота, с удовольствием болтает в воде ногами, и Тёбо, и Дзюн, и Очкарик Мацу — все захотели на новый плот.
Тогда Каттян решил отменить соревнование. Все шестеро устроились на новом плоту.
Плот отчалил от берега. Шесть улыбающихся физиономий высовывались над ним из воды.
— Право руля! — подал команду Каттян, пристроившись позади Фусако. — Эй! Ногами двигайте посильнее. Тогда быстро поплывём.
Дабо держится за пятую перекладину лестницы, он наверху блаженства.
— Положите руку на плечо впереди плывущему, силы прибавится, — советует Каттян.
— Как лодочные гонки! — смеётся Очкарик Мацу.
Лягушонок радостно улыбается.
Лестница-плот, набирая скорость, плывёт вниз по реке, шесть весёлых физиономий высовываются над ним из воды.
Глава седьмая «ТАМ БЫЛ ТАЙХО! И ОН ПОСМОТРЕЛ НА МЕНЯ!..»
— Дождь пошёл. Возьмите вот наденьте на головы. — Тёбо бросил с дерева целлофановые мешочки.
Эти мешочки, в которые упаковывают продукты в магазинах, очень бывают кстати в таких случаях.
— Эй, Очкарик! Младенец плачет.
— Сейчас отвяжу.
Под дубом все засуетились, натягивая на головы целлофановые мешочки. В это время сквозь шум дождя донеслись удары палки по сковородке.
— Отец Лягушонка и мама Очкарика! — прокричал Тёбо и проворно соскользнул с дерева.
Дождь припустил ещё сильнее.
— Каттян! Я домой сбегаю. — Фусако выскочила из пещеры — всё лицо в грязи, — помчалась домой. И будто вдогонку за ней хлестнул косой дождь.
Очкарик Мацу, нахлобучив целлофановый мешочек на голову, побежал отвязывать своего братца.
— Мама зовёт, значит, нянчиться с тобой я уже не буду. Красота, когда дождь идёт!
Малыш скосил глаза на брата. Тут на нос ему упала капля дождя, и он громко заплакал.
— Ну что ревёшь? Радоваться надо, мама молока даст. Ку-ку! Ку-ку!
Очкарик Мацу пытался развеселить малыша, но тот залился ещё громче. Заметив это, Дзюн смеётся.
— Да он тебя боится. На голове-то у тебя что? Он думает, ты оборотень.
Очкарик Мацу сорвал с головы целлофановый мешочек.
— Ладно, обойдёмся. Дождик тёплый. Мокнуть, так вместе, правда, братик?
Привязав малыша за спину, он быстро зашагал с горы.
— Ну и ливень! — сказал Каттян.
Странные фигурки с целлофановыми мешочками на головах дружно посмотрели на небо.
Крупные капли дождя, сверкая на солнце, шурша, скатывались по листве в густую траву.
Когда Фусако вернулась домой, отец попросил её сходить за продуктами. На этот раз нужно было купить приправу к рису.
Она собиралась раскрыть зонтик и выйти из дома, но взгляд её остановился на бутылке, стоящей на ящике.
Фусако держала в ней головастиков. Из шести головастиков в живых осталось только два. Каждый вечер Фусако меняла им наполовину воду, бросала в бутылку свежую траву. У этих двух, что сидели сейчас в бутылке, появились уже лапки, скоро отпадёт хвост, и они превратятся в маленьких лягушат.
Если каждый день заглядывать в бутылку, можно заметить, как из головастиков, похожих сначала на яйцеобразное мыло, постепенно развиваются лягушата. Когда у них появляются лапки, они начинают пожирать друг друга, и часть их погибает. Из шести головастиков, сидевших в бутылке, каждый день кто-нибудь умирал, поворачивался вверх брюшком. И вот теперь Фусако видела только двух. Они уже не плавают в воде, а сидят тихонько под листочком, высунув голову из воды, — ждут, когда у них отвалится хвост и они станут настоящими лягушками.
— Ишь как замутили воду! Вот вернусь, налью вам свеженькой водички и листочков подброшу, — говорит Лягушонок и, раскрыв зонтик, выходит из дома.
Проходя задворками, мимо колодца, Фусако увидела мать Очкарика Мацу. Она стирала бельё. Фусако хотела было пройти мимо, но толстая тётушка обернулась и спросила:
— За покупками, Фуса-тян?
Фусако молча кивнула.
— Чем это вы занимаетесь там, на горе? На днях Мацуо явился весь грязный и оборванный. Говорит, поскользнулся и упал. Сил никаких нет каждый день стирать его штаны. — Толстая тётушка вынула из лохани залатанные штаны Очкарика и потрясла ими в воздухе.
Колодец был общий. Наверху, под навесом, прилажен ворот, и, если потянуть за верёвку, он со скрипом вертится, поднимая по очереди две бадьи. Как-то Дабо предложил влезть в бадью и спуститься на дно колодца — посмотреть, что там делается. Ведь такого удивительного колодца не было нигде поблизости, только у них.
Да что там говорить! Не только колодца с воротом, но даже и колонки, которая стоит на кухне у Фусако, и то нигде уже не увидишь.
Жители многоэтажных домов называют их дома «старыми бараками у храма». Действительно, дома, которые числятся теперь под № 300, стоят тут с незапамятных времён. Они ещё до войны здесь были, и во время бомбёжки уцелели. Они и вправду ветхие, но не такие уж «старые бараки», в которых нельзя жить. К тому же отцы Лягушонка, Каттяна, Очкарика и других ребят — все родились здесь и дружат с детства.
Но вокруг всё меняется. Говорят, в будущем году и их дома снесут.
Дождь, словно озлясь, сильно хлестал Лягушонка по ногам и спине. Прикроешься зонтиком с одной стороны, а он с другого бока забежит и оттуда хлестнёт. Кеды уже хлюпают от воды, джинсы промокли до колен.
«Отец велел купить каракатицу и редьку. Сбегаю-ка я в магазин самообслуживания, — решает Фусако. — «Пончиков», наверное, нет: вряд ли они в такой дождь играют во дворе».
Фусако выбрала этот путь ещё и потому, что надеялась увидеть Тайхо. «Пончики» где-то прячут его, а где — непонятно.
И Фусако представила себе: она бежит между домов, а навстречу ей ковыляет Тайхо. Опустив нос к земле, он ищет что бы поесть. «Тайхо! Тайхо!» — позовёт она его, и щенок бросится к ней.
«А может быть, Тайхо уже забыл обо мне? Может, поднимет голову, посмотрит на меня удивлённо и убежит? Нет, не мог он забыть меня. Я обязательно увижу Тайхо», — думает Фусако.
— Перестаньте, вам говорят! Почему вы мешаете девочкам? А ещё мужчины!
— А что вы прыгаете через верёвочку прямо посредине зала? Идите в угол и прыгайте там.
— Это вы идите! Нашли где баловаться! Мы первые захватили это место.
— Примите и нас прыгать.
— Не будете плутовать, примем.
В зале играет много ребят, и хотя на улице льёт дождь, здесь весело и шумно.
«Мальчишки, а прыгают через верёвочку с девчонками. И всё же хорошо им! Есть где собраться в дождливую погоду», — думает Фусако, стоя на камне под окном зала.
Возвращаясь с покупками, она услышала весёлые голоса, доносящиеся из дома, и решила заглянуть в окно.
«Ага, сам Таро прыгать взялся. Ха-ха! И подпрыгнуть-то не может. Толстый очень. Шлёпнулся и смеётся… Однако куда они запрятали Тайхо?» — думает Лягушонок.
«Пончики» так тщательно прятали щенка, что ребята никак не могли найти его, хотя искали по вечерам, незаметно пробравшись во двор.
В этот момент с чёрного хода в зал вошёл мальчишка по прозвищу Красная Майка. Он вёл на верёвочке Тайхо!
— Тайхо! Тайхо! — закричала Фусако. Забыв об осторожности, она встала во весь рост у окна.
— А, Лягушонок!
Мальчишки, игравшие в зале, разом повернулись к окну. И девчонки тоже.
Все уставились на Фусако.
Девчонки даже рты раскрыли от изумления.
Лягушонок мгновенно залилась краской, стала пунцовой, как варёный осьминог. Соскочив с камня, она бросилась наутёк.
— Тайхо! Это был Тайхо! — шептала она, оглядываясь, не бегут ли за ней «пончики», но никто следом не бежал. — Ну что это я припустила так, ведь никто за мной не гонится…
Лягушонок остановилась и неприязненно посмотрела на многоэтажные дома. «Пончики», растворив окно и высунувшись из него, красные от натуги, выкрикивали что-то обидное.
— Там был Тайхо! И он посмотрел на меня, когда я позвала его. Помнит, значит, ещё! — шептала Лягушонок, позабыв даже раскрыть зонт.
Когда Лягушонок вернулась на Гору-за-храмом, из пещеры доносилась весёлая песня:
— Эй, ребята! Я видела Тайхо! — закричала она радостно.
И вдруг песня в пещере оборвалась.
Лягушонок помолчала минутку, затем направилась к пещере. Не случилось ли чего с ребятами?
Глава восьмая ОЧКАРИК МАЦУ ОБНАРУЖИВАЕТ ПОДЗЕМЕЛЬЕ
Не случилось ли чего? Может, несчастье какое? Встревоженная Фусако осторожно приблизилась к пещере, как вдруг оттуда стремглав вылетел Дзюн.
Грязное лицо его было бледным.
Они чуть было не стукнулись лбами.
Фусако ловко увернулась, откинув зонт, хотела спросить, что произошло, но мальчишки и след простыл — исчез в пелене дождя.
«Неспроста, однако, у него такое лицо! Может, кто-нибудь поранил себя?» — подумала Фусако и полезла в пещеру.
— …Нет, не может быть, — услышала она, — потому и послали Дзюна за фонариком.
— Дабо думает, это кротовая нора, а мне что-то не верится. Не может крот вырыть такую огромную нору. Я бросил камешек, а удара о землю не слышно.
— Ой, всё ещё сердце стучит! Каттян, достань поскорее мои очки.
Очкарик Мацу сидел на земле, весь грязный, растерянно моргая узкими близорукими глазами. Перед ним зияла большая чёрная дыра.
— Кажется, яма очень глубокая, Каттян… — сказала Фусако, ткнув в темноту зонтиком.
Всё началось с того, что Очкарик со всего маху воткнул мотыгу в землю, а она провалилась в пустоту, он и сам чуть было не свалился туда же. С минуту он сидел молча, с разинутым ртом, дрожа от страха, а когда пришёл в себя, обнаружил, что очки и мотыга улетели в яму.
Из ямы несло плесенью и сыростью. Казалось, там прячутся какие-то неведомые чудища, слышатся их вздохи.
Фусако даже почудилось, что она видит прозрачные, колышущиеся, как медузы, непонятные существа, и будто они перешёптываются, глядя на неё из темноты.
Она с усилием проглотила слюну. А вдруг это гнездо каких-нибудь оборотней? Ей стало как-то не по себе, и она отвернулась от ямы.
— Как ты думаешь, что это такое? — спросил Каттян, стоя позади неё.
— Просто большая яма…
— Гм…
— Точно не знаю, но, может быть, это пещера первобытных людей. Или убежище разбойников, которые спрятали здесь свои сокровища, — добавила Лягушонок. Об оборотнях она умолчала.
— Вот здорово, Каттян! Нам повезло. Сразу богачами сделаемся! — воскликнул Дабо.
— Ладно. Принесёт Дзюн карманный фонарик, посмотрим, что за пещера.
— Не надо, Каттян. Опасно, — сказала Фусако.
— Почему?
— А вдруг там углекислый газ? Умрём все.
Это озадачило Каттяна.
— А я знаю, что нужно делать! — воскликнул Очкарик Мацу, вскочив на ноги. — Вспомнил: в таких случаях нужна свечка.
— Свечка?
— Ну да!. Если она не горит, значит, кислорода мало, а углекислого газа много. Тогда нужно сразу же уходить. Как-то читал в книжке про исследователей пещер…
— Дабо, сбегай за свечой.
— За какой свечой? У нас дома нет свечей.
— У нас есть, — сказала Фусако. — На божнице стоит. И спички есть. Сбегай, Дабо.
— Ладно, схожу. А твой отец? Он же сегодня в утренней смене работал, значит, сейчас дома. Сама иди!
— Не волнуйся, нет его. Он в баню ушёл. Сбегай, Дабо.
— Ну ладно. Я мигом, — согласился Дабо и, подражая сирене полицейской патрульной машины, с воем выскочил из пещеры.
— Молодец, Мацуо. Полезные вещи знаешь, — похвалил товарища Каттян.
Очкарик довольно хмыкнул, сощурился; не поймёшь: открыты у него глаза или закрыты.
Вернулся Дзюн.
Тут же осветили карманным фонариком яму, в которую упали очки Мацуо и мотыга. Яма оказалась довольно глубокой: на глаз метра три. Однако самое удивительное было то, что она была также и очень просторной — не хватало луча карманного фонарика, чтобы до конца осветить её. Вот какую пещеру открыл Очкарик Мацу!
Не обращая внимания на дождь, ребята помчались к храму: они давно приметили там лестницу.
— …Осторожнее идите. Как только заметите, что свечка начинает гаснуть, спокойно, без паники поворачивайте назад. Понятно?
— Сыростью несёт!
— Эй, Тёбо, посвети фонариком, не видно, что там впереди.
— Есть ли конец у этой пещеры? Какая большая!
Ребята медленно движутся по пещере, позади них дрожат их собственные тени — кажется, они тяжело наваливаются им на спины. Подошвы ног вдруг сделались холодными, словно обледенели, — не оторвёшь от земли, будто магнитом притягивает.
Все боятся, но не подают вида. Голоса от страха дрожат. Кто-то начинает говорить громко, чтобы скрыть страх, но голос предательски обрывается. Дабо непрерывно оглядывается.
— Ой! Что это там? Белое… колышется.
— Где? Где ты видишь белое?
— А вон там.
— Может, это призрак?
— Призраков на свете не бывает.
— Нельзя сказать, что их совсем нет…
— Почему это?
— Я слышала: в деревне после дождя их видимо-невидимо…
Лягушонок пожалела, что заговорила о таких страшных вещах.
— Каттян! Давай вернёмся.
Дабо, задрожав, схватил Очкарика за рубашку, все сгрудились друг подле друга.
— Ой, тут на стене что-то начерчено.
Тёбо осветил фонариком красноватую глину — на стене была нарисована девочка с короткими волосами, над рисунком — стрела, над стрелой виднелась цифра пять.
— Шифр, наверное. В пещере кто-то жил. Если это были разбойники, то они прятали здесь награбленные сокровища, — поддержал Дзюн предположение Лягушонка.
— К-клад, наверное. Зо-золотые монеты. Я-я знаю: в старину самураи выкапывали в разных местах такие ямы и зарывали в них золото. А иногда они прятали его на дне высохших колодцев. Набивали золотыми монетами ларцы до самого верха, золото так и сияло… — захлёбываясь от волнения, рассказывал Очкарик. — Золото очень ценится, ведь оно совершенно не ржавеет. И теперь ещё иногда, когда роют фундаменты для высоких домов, находят клады. А в такой большой пещере много, наверное, кладов запрятано. Каттян! Пойдём туда, куда указывает эта стрела.
Все слушали Очкарика с горящими глазами.
— Очкарик! А сколько монет в одном ларце? — спросил Дабо.
— Может, миллион, а может, и больше. Недавно отец нашёл в шкафу пять старинных медных монет, отнёс их нумизмату и продал за тысячу иен[16]. А золотые монеты значительно дороже. Сразу можно двухэтажный дом построить.
— А если и вправду золото найдём, что будем делать? Придётся, наверное, по частям выносить, — сказал Тёбо.
— Да, так и сделаем. И если никто не придёт в течение года за кладом, он будет считаться нашей собственностью, — такой закон, — вспомнила Фусако.
— Целый год ждать? — разочарованно протянул Дабо.
— А можно и не говорить никому. Это ведь старинный клад, тот человек, кому он принадлежит, давно уж умер, — сказал Дзюн.
Все успокоились. Снова осветили путь фонариком и собирались было двигаться вперёд, как вдруг раздался грохот. Тёбо даже подскочил с испуга.
Дабо, словно лягушка, прыгнул на спину Очкарика. Луч карманного фонарика заметался по потолку пещеры. Все взглянули вверх.
— Что такое? Что?
— Да ведро. Ржавое ведро. Тёбо наткнулся на старое ведро, — пояснил Дзюн.
— Ну ясно, здесь жили разбойники, — сказал Очкарик.
— Ой! А это что?
В свете луча фонарика они увидели старую татами[17].