– В новом сезоне он отобьёт свою цену.
Фрэнсис вопросительно подняла бровь, но Джек притворился, что не заметил этого. В гостиной няня с Эндрю собирали башню из кубиков с буквами алфавита. Пенни помчалась навстречу отцу, а Эндрю, чтобы не остаться в стороне, с грохотом опрокинув башню, тоже поспешил к Джеку и обнял его за ноги.
Фрэнсис как-то странно взглянула на мужа:
– Знаешь, они тоже прелестны.
– Да, конечно. Без сомнения.
Джек стиснул Пенни в объятиях так крепко, что она засмеялась.
– Как ты, Руфь?
– Когда же вы наконец побудете дома, господин Джек, займётесь делами?
– У меня дела там, где я снимаю шляпу. Я уже их улаживаю.
– Х-м-м. Идите, дети. Пора спать.
– Ну, няня, пожалуйста! – заныла Пенни.
– Уложи Эндрю в кровать, няня, – сказала Фрэнсис. – Пенни может немного побыть здесь. Но только один раз! – погрозила она пальцем.
Девочка принялась выкладывать из кубиков слово «ЛОШАДЬ», хотя сама прекрасно понимала, что давно выросла для таких заданий.
– Яблоко от яблони недалеко падает, – посмеиваясь, заметил Джек.
– Пока ты был в отъезде, дорогой, мистер Белл, наш торговый агент, принёс счет.
– Который мы оплатим, когда продадим урожай.
– Белл сказал, что уже включил наш будущий урожай в свой счёт и что мы и так затянули с оплатой.
– Дорогая Фрэнсис, я два дня вёл переговоры с Лэнгстоном Батлером и признаюсь, больше не вынесу.
– Джек, боюсь, что пришло время продать Лэнгстону участок под пикник. Наши долги…
– Как ты догадлива! – воскликнул Раванель. – Ты опережаешь каждый мой шаг!
Она слегка улыбнулась:
– С Лэнгстоном?
– Мы подписали договор, скрепили печатью и заверили его.
– Значит, ты расплатишься с мистером Беллом?
– После сезона скачек я с удовольствием удовлетворю все просьбы мистера Белла, – небрежно отмахнулся он.
– Но, Джек, если ты уже продал… – в изумлении раскрыла рот Фрэнсис. – Нет, не надо было! Это же наш лучший участок. Где мы будем пасти лошадей?
– Предок Индейца, сэр Арчи, принёс семьдесят тысяч долларов дохода от разведения. Он вернёт нам выгон.
– Сколько… – в ужасе задохнулась она. – Сколько…
– Дорогая, у нас в распоряжении наш дом. В бизнесе руки должны быть свободны, чтобы действовать наилучшим образом.
– Джек, ты же не…
Джек Раванель удалился от растерянной супруги в библиотеку и, смахнув пачку счетов, взял графин. Виски легко полилось в рот, но обожгло горло, словно разорвавшаяся бомба.
Бумаги на столе летели из-под его дрожащих рук, как комья земли – из-под лап собаки. Индеец заработает тысячи! Джек – наездник и никогда не старался изобразить из себя плантатора. Грязь. Негры. Жара. Москиты. Невежественные, отвратительные, скучные люди.
Он осушил бокал за четыре энергичных глотка и налил второй. Со двора донеслось позвякивание удил и смятенный голос Фрэнсис:
– Держись крепче, милая.
Потом раздался её крик и стук железных подков. С замершим сердцем Джек подскочил к окну.
Некоторые утверждали, что Джек был пьян, когда оказался на месте трагедии. Конечно, он сильно напился после этого и оставался в таком состоянии во время всего похоронного обряда. Никто не мог находиться рядом с ним, и Кэткарт Перье, который выехал к Раванелям, чтобы уладить дела на месте, жестоко пострадал, когда его спустили с лестницы. Через три недели отошла в мир иной и Пенни (и смерть была для неё избавлением от мучительных ран, которые она получила). Поэтому на похоронах от семьи Раванелей присутствовали только няня с младенцем Эндрю.
– Джек, наверное, заболел, – предположила миссис Перье.
– Он так же страдает от жизни, как жизнь – от него, – заявил Кэткарт с пышно цветущими синяками. – Надо быть дураком, чтобы купить такую чёртову тварь, и ещё большим дураком, чтобы подпускать к ней жену.
– Я бы не переживала так, если бы он сам убился, – утверждала Элеонора. – Принял бы удар на себя.
– Ему следует пристрелить эту проклятую лошадь, – сказал Кэткарт.
Большая часть светского общества Чарлстона придерживалась того же мнения, и одна и та же история – с некоторыми отклонениями – передавалась из уст в уста, заставив вздрогнуть не одно плечо в дорогом платье.
Когда Джек появился в Обменном доме, чтобы обсудить дела Раванелей, в том числе и договор о залоге Лэнгстону Батлеру участка с индиго, Уильям Би был в комнате переговоров.
В ходе обсуждения Джек мимоходом поинтересовался, какие планы у мистера Би на Неделю скачек.
Со всей вежливостью, на какую был способен, Уильям Би заметил, что некоторые посчитают трёхмесячный срок на удивление кратким для траура.
Глаза у Джека налились кровью, словно раны от пуль.
– Траур? – недоумённо переспросил он. – А вы ничего не знаете?
– О чем, ради всего святого?
– Индеец не оставил и царапины.
Этот анекдот с отпирательством Джека лишь укрепил в респектабельном обществе Чарлстона мнение о нём, но позабавил собравшихся на скачках.
Кое-кто утверждал, что Джеку надо пристрелить эту лошадь. Но Руфь понимала, что он не перенесёт ещё одну утрату.
Кэткарт Перье прозвал Индейца «дьявольский конь», но прозвище не прижилось.
Теперь, по выражению Элеоноры Перье, всё семейство Раванелей состояло из Джека, младенца Эндрю и благопристойной молодой нянюшки-негритянки.
Несмотря на то что одни находили описание Элеоноры неприятным, другие строили всевозможные версии развития событий, которые вскрылись бы, «мои дорогие», в своё время. «Всему своё время!»
Заядлые игроки и сомнительные личности потянулись к городскому дому полковника Джека, где можно было без ограничений пить, сквернословить и обсуждать лошадей. Однажды, только однажды, какой-то юнец бросил Руфи:
– Эй, черномазая, принеси мне стакан!
На что она ответила:
– Я няня малыша Эндрю. Вы хотите, чтобы ваши приказы какая-нибудь потаскушка выполняла? Полагаю, лучше всего будет, если вы сами его принесёте.
Больше шлюхи не появлялись. Игроки продолжали пить, играть в карты и изрыгать страшные ругательства, но с распутницами развлекались в других местах. Кое-кто пытался подшучивать над Руфью, бросая на неё многозначительные взгляды и подмигивая, но так, чтобы Джек не заметил.
Спустя два дня после погребения Фрэнсис Раванель Лэнгстон Батлер перевёл своих работников на участок с индиго. Он выждал месяц с похорон Пенни, чтобы задать Джеку вопрос о цене на его участки, которые располагались на западном берегу реки.
– Вы не удовлетворены, Лэнгстон? – спросил Джек.
– Полковник, я не просил вас покупать это животное. И не я ссорился с миссис Раванель. Я восхищался Фрэнсис и, разумеется, не предполагал, что она с дочерью рискнёт подойти к лошади, которую не сможет удержать. Мне сказали, что ваши кредиторы нетерпеливы, и я готов купить кое-что из ваших владений. Также могу предложить цену за вашу лошадь. Индеец, может, и потягается с Валентином, но у меня за плечами нет злосчастной истории с… – Лэнгстон сделал паузу, смакуя фразу Кэткарта, – «дьявольским конём».
Джек устало прикрыл глаза. Достав фляжку, он откупорил её и хлебнул. Не предложив Лэнгстону, водворил пробку на место.
– Ипподром «Вашингтон», дистанция четыре мили. Ставлю три тысячи, что Индеец побьёт твою извозчичью клячу.
– Пять тысяч. Против твоих оставшихся рисовых полей.
– Полагаю, вашему слову можно верить?
– Если необходимо, мой секундант докажет вам, что очень даже можно.
Ни в городе, ни на ферме у Руфи не было места для скорби. Маленький Эндрю не переставая спрашивал, когда вернётся мама. Он не мог понять, куда она ушла. Начинал плакать каждый раз, когда няня оставляла его, и Долли давала ему снадобье, чтобы ребёнок заснул. Руфь спала не лучше, и боль не проходила.
Этой зимой Неделе скачек не хватало скандалов, что разочаровало знатных дам Чарлстона, завидовавших своим родственницам из Саванны, которые с упоением обсуждали безнравственное поведение одного богатого француза. В Чарлстоне, увы, хоть и молодые люди напивались до бесчувствия и провожали юных девиц прямо до спален, никто из злодеев не был настолько известен.
– К сожалению, их никто не знает, – изрекла смертный приговор скандалу Констанция Венебль Фишер.
Единственной интересной темой для разговора было состязание между Индейцем полковника Раванеля и Валентином Лэнгстона Батлера из-за огромного денежного фонда, который находился в руках уважаемого адвоката Джеймса Петигрю. Джека поддерживала молодёжь, Лэнгстона – старшее поколение. В семьях начались раздоры из-за этого поединка, то и дело заключались дорогие пари.
Оба скакуна были знамениты. Индеец – из конюшни только что избранного президента Джексона, а Валентин – от известной кобылы Лёгкая Ножка. К тому же они оказались дальними родственниками.
Только очень немногие плантаторы остались на полях, готовясь к посадке. Большая часть, да и все самые именитые люди Чарлстона находились в городе. К полудню острые на язык дамы успевали перемыть косточки всем гулякам, кутившим накануне вечером. А в среду и в пятницу ещё до обеда весь город стекался на ипподром «Вашингтон».
Только очень немногие плантаторы остались на полях, готовясь к посадке. Большая часть, да и все самые именитые люди Чарлстона находились в городе. К полудню острые на язык дамы успевали перемыть косточки всем гулякам, кутившим накануне вечером. А в среду и в пятницу ещё до обеда весь город стекался на ипподром «Вашингтон».
Руфь и подумать не могла, что успела полюбить Чарлстон. Она не спеша прогуливалась по старым улочкам, как вдруг в глаза бросилась дверь с голубой рамой. От звуков пилы навернулись слёзы. Сколько знакомых лиц из церкви на Кау-элли. Теперь от неё осталось пустое место, а знакомые спешили мимо, не здороваясь. Цветные, всё ещё ходившие на службу, сидели в храме Святого Филиппа на самом верху. Руфь туда ноги не несли. Хуже всего было на рынке. Всюду ей мерещилось: чья-то быстрая тень спряталась под прилавок… кто это…? Раздался смех… А там, за ногами торговки, кто?..
Батлеры были в городе, но дома не сидели. Геркулес на плантации Броутон готовил Валентина к большому забегу, а Долли добавляла в его рацион травы и снадобья.
В доме Раванеля до обеда было тихо. Затем Джек вставал, Хэм брил его, и они, в облаке винных паров после вчерашнего рома и виски, отправлялись на ипподром, где поверенный родственник Джека, вооружённый пистолетами, всю ночь охранял стойло Индейца.
Джек следил за тренировками, питанием и приучал лошадь не бояться публики. Хэм пробовал каждую порцию еды для Индейца, а родственник Раванеля пас её на лугу позади ипподрома.
В салуне Боннера на открытом воздухе Джек пил с дружками до раннего вечера, после чего все отправлялись в заведение к мисс Поли, где Джек свободно проводил время, но никогда не поднимался наверх.
Продержавшиеся всю ночь на ногах частенько заглядывали к Джеку, чтобы встретить рассвет на его веранде. Как-то вместе с ними появилась и парочка распутниц из заведения мисс Поли, но Джек немедленно прогнал их. Дружки недовольно заворчали, а Руфь сказала:
– Здесь ваш маленький сын, господин Джек. Эндрю не нужно всё это видеть.
Эндрю прижался к ногам нянюшки. Уложив его в кроватку, Руфь пробормотала:
– Женщины всегда будут заботиться о тебе, милый. Ни о чём не волнуйся.
Подошёл День скачек, наездники повели по Митинг-стрит украшенных лентами жеребцов, храпящих и становящихся на дыбы. Руфь, сидевшая с Эндрю на веранде, выглянула наружу. Было прохладно, и она плотнее запахнула шаль.
– Когда-нибудь ты прославишься благодаря лошадям, малыш, – сказала Руфь. – На свете столько лошадей, словно только для тебя и созданных.
– А мама?
– Мама следит за тобой. Ты её не видишь, а она всё-таки приглядывает.
Слеза скатилась по щеке нянюшки.
– Твой папа поставил всё на этого проклятого Индейца. Всё, что у него было и чего не было, наверно, тоже. Может быть, твоя мамочка и за полковником Джеком наблюдает. Я молюсь, чтоб так и было.
Ровно в полдень распорядители согнали зрителей с беговой дорожки. У линии старта поставили ограждения в три ряда, а близлежащие салуны превратились в конторы по заключению сделок. У финиша плантаторы распивали шампанское и пунш, пока осведомители выкрикивали:
– Один против двух на Орбиту!
– Четыре к одному на Причуду мистера Салли!
Шесть лошадей выстроились для первого забега в одну милю и четыре – для следующего. Из четвёрки до конца продержались только Индеец и Валентин, придя к финишу в пять часов.
После скачек Уэйд Хэмптон в клубе, выплатив свою ставку, предложил тост:
– За Индейца и Старину Пекана. Из наших рядов ушёл один из лучших коннозаводчиков, но зато у нас теперь есть замечательный президент.
– За генерала Джексона!
– И Индейца! Ура!
Кэткарт Перье, заработав на этих скачках триста долларов, простил Джека.
– Индеец, – с восторгом говорил он, – полностью окупил себя.
Лэнгстон Батлер отправил Геркулеса отведать сахарку.
Зимнее солнце село, в Жокейском клубе зажглись фонари. Полковник Джек, сидя в клубе, покупал раунд за раундом. Хотя он так никому и не сказал, сколько отдал за эту лошадь, в светских кругах широко распространилась версия, что Индеец вернул свою стоимость вдвойне.
Темнота сгущалась, наездники вытирали своих скакунов и пускали их тихим шагом вниз по Митинг-стрит, разъезжаясь по домам. Лошади со спутанными гривами, порванными лентами или вовсе без них шли, с трудом перебирая забинтованными ногами.
– Господин Джек, – потянул полковника за рукав Хэм, – я хорошо протёр Индейца. Оставить его здесь или домой отвести?
– Седлай. От поездки голова прояснится.
– Господин Джек, я отведу Индейца домой и поставлю в конюшню, а сам в соседнем стойле лягу.
– Хэм, ты говоришь мне, что делать с моей собственной лошадью? Продолжай в том же духе, и вскоре все черномазые начнут указывать белым, как поступать.
Все расхохотались над нелепым тщеславием Джека. Тогда он, постаравшись скрыть уязвлённое самолюбие, похлопал наездника по плечу и дал золотую монету в пять долларов.
– Ты отлично откатался сегодня. Всё ещё хочешь сбежать?
Хэм, который оказался лучшим в самой крупной скачке своей жизни, опустил глаза и принялся ковырять ногой землю, отчего все ещё больше развеселились.
– Иди домой. Если тебя остановит патруль, скажи, что ты тот самый парень, который привел Индейца к победе.
Джек, купив последний раунд, повёл изнурённого коня домой.
Руфь сидела в гостиной за шитьём, когда послышался скрежет ключа в замке. Джек, спотыкаясь, вошёл в дом, бросил шляпу на лавку и широко улыбнулся.
– Я слышала, что вы победили со своей лошадью, – сказала Руфь.
– Ты меня поздравляешь?
– Эндрю сказал, что молился за вас перед сном. Теперь и я, наверно, могу прилечь.
– Лэнгстон Батлер был в ярости.
– Давайте любить наших врагов. Хотя некоторых из них любить труднее, чем других.
– Я напомнил Лэнгстону, что купил Индейца на его заём.
Джек поднял фляжку к губам, но оттуда не вытекло ни капли. Прищурив один глаз, он заглянул внутрь, опрокинул её ещё раз и швырнул к шляпе. Пошатываясь, подошёл к серванту и, налив себе бокал, выпил, после чего наполнил второй для Руфи.
– Господин Джек, вы же знаете, что я не пью, – проговорила она, смешавшись.
– Только один разок. Чтобы отметить нашу победу над Батлером.
Руфь решительно отмахнулась:
– Я для этого ничего не сделала. Просто ваша лошадь обогнала его лошадь. А у меня лошадей нет. Не нужно мне никаких лошадей.
Он поставил бокалы и присел рядом с ней. Чересчур близко.
– Руфь, я чувствую себя таким одиноким после смерти Фрэнсис.
– Ещё бы.
Он обнял её за плечи.
– Ты тоже потеряла супруга.
Она сбросила его руку и вскочила:
– Господин Джек, я больше не миссис Глен. И даже не Руфь. Я просто няня! Я была нянюшкой для мисс Пенни, а теперь – для маленького господина Эндрю. Вот кто я!
Он, покачиваясь, поднялся:
– Руфь, ты… ты пристойная, скромная молодая женщина. А весь город считает тебя моей любовницей.
Она прислонилась к серванту:
– А вот и нет!
– Может, тебе следует напомнить, кто… кто твой хозяин?
Он сжал ей грудь.
– М-м-м, персик, – произнёс он. – Сочный чёрный персик. Я поимею тебя, – добавил он, срывая с неё блузку и обнажая грудь. – Ну что за прелестная девочка!
– Господин Джек… ГОСПОДИН ДЖЕК!
Он сжал руками её голову и попытался поцеловать.
– Я так одинок…
Руфь, схватив тяжёлый хрустальный графин, со всей силы ударила полковника по голове, и он, пошатнувшись, рухнул на диванчик, который перевернулся от его падения. Джек сполз на пол, диванчик придавил ему ногу. Руфь стёрла каплю крови с графина и растерянно сунула палец в рот.
Затем раздался испуганный крик. Эндрю, проснувшись, в ужасе заплакал. Плач перешёл в громкий рёв.
– Яблоко от яблони, – проговорила нянюшка, – недалеко падает.
Этой ночью ей опять приснился сон про корзину для маниоки.
В субботу утром пожаловали трое дружков Джека, но нянюшка сообщила им, не открывая парадной двери, что «господин Джек никого не хочет видеть. Он сейчас не в форме».
Они что-то заподозрили, начали шутить и хихикать, но всё-таки ушли.
Старых друзей, пришедших поздравить Джека, так же резко отшили.
Джек, ковыляя, спустился на кухню в полчетвёртого дня. Он долго пил большими глотками из кувшина, потом, вытерев рот, с отчаянием посмотрел кругом, и его вырвало в раковину.
Руфь увела Эндрю в детскую, пока кухарка наводила порядок.
– Не волнуйся, милый. С папой всё в порядке, просто он слишком много выпил.
– Я знаю, – ответил мальчик.
Спустившись, она нашла Джека в гостиной с задёрнутыми шторами. Перед ним стоял кувшин с холодной водой и бокал виски.
Он хотел было встать, но ограничился жалкой улыбкой.
– Нянюшка…
– Сделанного не воротишь. Но больше этого не повторится. Меня зовут. Не знаю, что это за зов, но я слышу его. Напишите мне бумагу, чтобы меня купил кто-нибудь, кто не поступит, как вы. А то это обязательно повторится, когда вы опять напьётесь.