Революция против свободного рынка: подход несостоятельности рынка
Две теоретические разработки, проведенные в 1920-х и 1930-х годах, разрушили, казалось бы, неразрывную связь между неоклассической экономикой и пропагандой политики свободного рынка. После этих событий стало невозможно ставить знак равенства между неоклассической школой и экономикой свободного рынка, как до сих пор ошибочно поступают некоторые люди.
Наиболее важной из них была разработка экономики благосостояния, или теории несостоятельности (провала) рынка, сделанная кембриджским профессором Артуром Пигу в 1920-х. Пигу утверждал, что в некоторых случаях рыночные цены не отражают истинных социальных издержек и выгод. Например, завод загрязняет воздух и воду, потому что те не имеют рыночной цены, следовательно, к ним можно относиться как к бесплатным продуктам. Но в результате такого «перепроизводства» загрязнения окружающая среда будет уничтожена и общество пострадает.
К несчастью, последствия некоторых видов экономической деятельности не имеют цены на рынке и, следовательно, не отражаются в экономических решениях – это явление называется экстерналия. В таком случае правительство могло бы оправданно заставить завод меньше вредить окружающей среде, то есть создать отрицательную экстерналию, с помощью специальных налогов или нормативных положений (например, штрафов за сброс избыточного количества сточных вод). Однако некоторая деятельность имеет положительную экстерналию, например успехи компании в области научных исследований и разработок (НИР). За счет новых знаний, которыми могут пользоваться другие люди, НИР создает большую ценность, чем получаемая компанией, которая ведет эти разработки. В таком случае правительство вправе платить субсидии тем, кто занимается НИР, чтобы стимулировать ее расширение. Впоследствии к экстерналиям Пигу были добавлены другие виды несостоятельности рынка, о чем я расскажу в главе 11.
Менее значительное, но довольно важное дополнение появилось в 1930 году и получило название принципа компенсации, согласно которому изменение может считаться социальным улучшением, даже если оно нарушает критерий Парето (то есть кому-нибудь вредит), в случае, когда общая польза для всех сторон достаточно велика, чтобы можно было компенсировать потери проигравших и все равно получить выгоду. Позволяя одобрить изменения, способные повредить некоторым людям (но в полной мере возмещающие их убытки), принцип компенсации позволил неоклассическим экономистам избежать ультраконсервативного уклона критерия Парето. Естественно, компенсация, увы, очень редко осуществляется в реальности[54].
Контрреволюция: возрождение концепции свободного рынка
С учетом этих изменений у неоклассической школы больше не осталось оснований по-прежнему быть приверженной политике свободного рынка. Действительно, между 1930-ми и 1970-ми годами многие экономисты неоклассической школы и не были сторонниками свободного рынка. Текущее состояние дел, при котором подавляющее большинство приверженцев неоклассической школы поддерживают свободный рынок, на самом деле обусловлено в большей степени сдвигом в политической идеологии, начавшимся в 1980 году, чем отсутствием или низким качеством теорий, определяющих пределы свободного рынка, в рамках неоклассической школы экономики. Во всяком случае, арсенал неоклассических экономистов, отвергающих политику свободного рынка, с 1980-х годов существенно расширился за счет создания концепции информационной экономики (авторы: Джозеф Стиглиц, Джордж Акерлоф, Майкл Спенс и их последователи). Информационная экономика объясняет, почему асимметричная информация – когда одна из сторон рыночного обмена знает то, чего не знает другая, – приводит к сбоям в работе рынков и даже к их краху{54}.
Тем не менее с 1980-х годов многие сторонники неоклассической школы также разработали теории, которые доходят до того, что отрицают возможность провалов рынка вообще. Например, теория рациональных ожиданий в макроэкономике или гипотеза эффективного рынка в финансовой экономике в основном утверждали, что люди знают, что делают, поэтому правительство не должно вмешиваться в их жизнь, – или, если пользоваться специальными терминами, субъекты рынка рациональны, следовательно, его деятельность будет эффективной. В то же время появился аргумент неэффективного государственного вмешательства – утверждение, что провал рынка сам по себе нельзя считать оправданием государственного вмешательства, поскольку действия правительства могут оказаться даже менее эффективными, чем деятельность рынка (подробнее об этом читайте в главе 11).
Точность и универсальность: сильные стороны неоклассической школы
У неоклассической школы есть ряд уникальных преимуществ. Ее настойчивость в упрощении явления вплоть до уровня отдельных индивидуумов дает ей высокую степень точности и логической ясности. Кроме того, она весьма универсальна. Возможно, кому-то покажется, что очень трудно быть «правым» марксистом или «левым» австрийцем, однако есть много «левых» неоклассических экономистов, например Джозеф Стиглиц и Пол Кругман, и «правых» – Джеймс Бьюкенен и Гэри Беккер. Несколько преувеличивая, можно сказать, что если вы достаточно умны, то с помощью неоклассической теории сумеете оправдать любую государственную политику, любую корпоративную стратегию и действия любого индивидуума.
Нереальные индивидуумы, чрезмерное одобрение статус-кво и пренебрежение производством: ограничения неоклассической школы
Неоклассическую школу критиковали за слишком сильную веру в то, что люди (индивидуумы) эгоистичны и рациональны. Однако слишком многое доказывает, что это не так, – от солдат, закрывавших своим телом товарищей от пуль, до высокообразованных банкиров и экономистов, веривших в сказку бесконечного финансового бума (что происходило до 2008 года). (Подробнее об этом читайте в главе 5.)
Неоклассическая экономика слишком уж одобряла статус-кво. При анализе проблемы индивидуального выбора она принимала как данность социальную структуру общества – или распределение денег и власти. Это привело к тому, что неоклассическая школа стала рассматривать лишь те варианты индивидуального выбора, которые возможны без фундаментальных социальных изменений. Например, многие неоклассические экономисты, даже «либеральный» Пол Кругман, утверждали, что мы не должны критиковать низкооплачиваемые рабочие места на фабриках, потому что альтернативой может оказаться отсутствие вакансий вообще. Это верно, если принять социально-экономическую структуру общества как данность. Однако как только мы будем готовы изменить саму структуру, найдется множество альтернатив низкооплачиваемым рабочим местам. С новым трудовым законодательством, которое расширяет права трудящихся, с земельной реформой, уменьшающей поток дешевой рабочей силы на фабрики (поскольку больше людей будет оставаться в сельской местности), или с промышленной политикой, создающей рабочие места для высококвалифицированных специалистов, у людей появится выбор между низко– и выше оплачиваемой работой, а не между низкооплачиваемой работой и полным ее отсутствием.
В центре внимания неоклассической школы находится обмен и потребление, что заставляет ее пренебрегать сферой производства – большой (и самой важной, по мнению многих других школ) частью экономики. Комментируя этот недостаток, Рональд Коуз, экономист институциональной школы, в своем докладе во время вручения Нобелевской премии в области экономики в 1992 году пренебрежительно охарактеризовал неоклассическую теорию как такую, которая годна только для анализа того, как «одинокие люди обмениваются орехами и ягодами на краю леса».
Марксистская школа
Капитализм – мощное средство экономического прогресса, но он рухнет, как только частная собственность станет препятствием для дальнейшего развития.
Марксистская школа экономики родилась из трудов Карла Маркса, написанных в период 1840–1860-х, начиная с «Манифеста Коммунистической партии»[55] 1848 года, созданного в соавторстве с Фридрихом Энгельсом (1820–1895), его интеллектуальным партнером и финансовым покровителем, и заканчивая публикацией первого тома «Капитала»[56] в 1867 году{55}. Теория получила дальнейшее развитие в Германии и Австрии, а затем в России и Советском Союзе в конце XIX – начале XX веков[57]. Позже, в 1960–1970-х, ее подробно рассматривали в США и Европе.
Трудовая теория стоимости, классов и производства: марксистская школа как истинная преемница классической
Трудовая теория стоимости, классов и производства: марксистская школа как истинная преемница классической
Как я уже говорил, марксистская школа унаследовала многие элементы классической. Во многом она гораздо ближе к классическому учению, чем ее самопровозглашенная преемница – неоклассическая школа. Так, марксисты приняли трудовую теорию стоимости, открыто отклоненную сторонниками неоклассической экономики. Они также поставили в центр внимания производство, тогда как неоклассическая школа в первую очередь интересовалась потреблением и обменом. Марксистская школа предусматривала экономическую систему, состоящую из классов, а не отдельных людей, – еще одна ключевая идея классической школы, не принятая неоклассической теорией.
Развивая элементы классической школы, Маркс и его последователи в итоге пришли к экономике, очень отличающейся от того, что предлагала неоклассическая школа.
Производство в центре экономики
Развивая взгляды классической школы, согласно которым в основе экономики лежит производство, марксистская школа утверждала, что производство – это основа общественного порядка (так говорил Энгельс). Каждое общество рассматривалось как построенное на экономическом базисе, или способе производства. Этот базис состоит из производительных сил (технологий, машин, человеческих навыков) и производственных отношений (прав собственности, трудовых отношений, разделения труда). На него опирается надстройка, включающая в себя культуру, политику и другие аспекты человеческой жизни, которые, в свою очередь, влияют на функционирование экономики. В этом смысле Маркс был, вероятно, первым экономистом, который систематически исследовал роль институтов в экономике, предвосхитив образование институциональной школы.
Продолжая развивать теорию «этапов развития» Адама Смита, марксистская школа пришла к выводу, что общества проходят через ряд исторических этапов, определенных в зависимости от используемого способа производства: первобытное (родоплеменное) общество, античный способ производства (основанный на рабстве, как в Греции и Риме), феодализм (на основе власти землевладельцев, распоряжающихся жизнью полурабов-крепостных, привязанных к земле), капитализм и коммунизм[58]. Капитализм рассматривается как предпоследняя стадия развития человечества, прежде чем оно достигнет конечной остановки – коммунизма. Такое признание исторического характера экономических проблем очень контрастирует с мнением неоклассической школы, считающей «экономическую» проблему максимизации полезности универсальной – и для Робинзона Крузо на необитаемом острове, и для участников еженедельного рынка в средневековой Европе, и для бедных земледельцев Танзании, и для состоятельного немецкого покупателя XXI века, и вообще для кого угодно.
Классовая борьба и системный провал капитализма
Маркс и его последователи перенесли понятие классовой структуры общества, предложенное классической школой, на другой уровень. Они рассматривали классовые противоречия как главную движущую силу истории – Маркс резюмировал в «Манифесте Коммунистической партии», что «история всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов». Кроме того, представители школы не хотели видеть рабочий класс в качестве пассивного объекта, каким он виделся классической школе, поэтому предоставили ему активную роль в истории.
Экономисты классической школы рассматривали работников как простаков, которые не могут контролировать даже свои естественные потребности. По их мнению, как только экономика расширялась, рос спрос на рабочую силу и зарплаты становились выше, так у рабочих начинало рождаться больше детей. Это приводило к появлению со временем большего числа трудящихся, а соответственно, к снижению заработной платы снова до уровня прожиточного минимума. По мнению экономистов классической школы, впереди этот класс ждала лишь жизнь, полная страданий, если он не научится сдержанности и не перестанет плодить так много детей – что, по мнению тех же экономистов, представлялось маловероятным.
У Маркса была совершенно иная точка зрения. По его мнению, рабочие были отнюдь не бессильной толпой, как считалось в классической теории, а активными участниками социальных преобразований – «могильщиками капитализма», по его собственному выражению, – чьи организаторские способности и дисциплина ковались в условиях суровой иерархии на постоянно растущих и усложняющихся производственных предприятиях.
Маркс не верил, что рабочие могут начать революцию и свергнуть капитализм по своей воле. Им требовалось время на созревание, которое наступило бы только тогда, когда уровень развития капитализма вырос бы достаточно, чтобы вызвать углубление противоречий между технологическими требованиями системы (производительных сил) и ее институциональной структуры (производственных отношений).
С непрерывным развитием технологий, подстегиваемых со стороны капиталистов необходимостью инвестировать и создавать инновации, чтобы выжить в условиях безжалостной конкуренции, разделение труда, по мнению Маркса и последователей, стало бы еще более «социальным», что сделало бы капиталистические компании более зависимыми друг от друга в качестве поставщиков и покупателей. А это привело бы к тому, что координация деятельности среди таких связанных компаний стала бы еще более необходимой, но сохранение частной собственности на средства производства сделало бы такую координацию очень трудной, если вообще возможной. В результате противоречия в системе обострились бы и в итоге привели к краху. На смену капитализму пришел бы социализм, при котором органы центрального планирования полностью координируют деятельность всех связанных предприятий, находящихся в коллективной собственности всех рабочих.
Глубоко ошибочные, но все же полезные: теории компаний, работы и технического прогресса
Марксистская школа сделала много роковых ошибок. Во-первых, ее предсказание о том, что капитализм рухнет под собственным весом, не сбылось. Капитализм доказал, что он гораздо лучше приспособлен к изменениям, чем предполагалось. Поскольку социализм все же возник (это произошло в таких государствах, как Россия и Китай, где капитализм был развит очень слабо, а не в самых развитых капиталистических странах, как предсказывал Маркс), а это учение было тесно переплетено с политическим проектом, у многих его последователей появилась слепая вера во все, что сказал Маркс, и даже хуже – вера в то, что все, воплощаемое Советским Союзом, – правильная интерпретация идей основоположника школы. Распад социалистического блока показал, что марксистская теория, которая учила созданию альтернативы капитализму, была крайне несовершенной. Список недостатков можно продолжать.
Несмотря на эти ограничения, марксистская школа по-прежнему предлагает несколько очень полезных идей об особенностях функционирования капитализма.
Маркс был первым экономистом, который обратил внимание на различия между двумя ключевыми институтами капитализма: иерархическим, плановым характером деятельности компаний и (формально) свободным, стихийным характером функционирования рынка. Он называл капиталистические компании островками рационального планирования в анархическом море рынка. Более того, он предвидел, что крупные предприятия, принадлежащие многочисленным акционерам с ограниченной ответственностью, которые в его время назывались «акционерными обществами», станут ведущими игроками капитализма, в то время как большинство экономистов свободного рынка все еще выступали против самой идеи ограниченной ответственности.
В отличие от большинства других экономистов, Маркс и некоторые из его последователей начали считать, что можно работать «из любви к искусству», а не воспринимать труд только как бремя, которое нужно нести, чтобы зарабатывать деньги для оплаты своих потребительских нужд. По мнению Маркса, работа способна позволить людям проявить свои творческие способности. Он критиковал иерархические капиталистические компании за то, что они такой возможности не дают. Он подчеркивал надуманность и бесполезность монотонной работы, базирующейся на глубоком разделении труда. Стоит отметить, что хотя Адам Смит высоко оценивал результаты роста производительности при более глубоком разделении труда, он тоже был обеспокоен негативным воздействием на рабочих монотонного выполнения одной и той же операции.
И последнее, но не менее важное замечание, Маркс был первым крупным экономистом, который действительно понял важность технологических инноваций в процессе капиталистического развития и выделил их в основной элемент своей теории.