- Не бойся. Устав не велит.
- Ермолаев. - Она заглянула ему в глаза, и он поневоле вздрогнул. - Ты знаешь, о чем я. И нечего притворяться, будто ничего не понимаешь.
Перед ним стояла невысокая, жилистая, смуглая женщина лет около тридцати, с короткими, волнистыми волосами, на вид порядочно жесткими и черными, как уголь. У нее было малоподвижное, довольно скуластое лицо и темный пушок на верхней губе. И еще от нее попахивало потом и чем-то, вроде бы, еще. Так могла бы пахнуть течная сука, - понятно, с поправкой на принадлежность к человеческому роду. Ермолаев слышал краем уха, что Клавочка, и без того в постели горячая, как огонь, от своей окаянной работы вообще заводилась так, что одного мужика ей бывает маловато. Теперь воочию убедился, что это, во всяком случае, недалеко от истины.
- Да ладно тебе, - он снисходительно улыбнулся, - будет у тебя твой Сенечка, не волнуйся. Инструкции получены.
"... Таким образом, источники с американской стороны сообщают, что заговорщики из числа высшего генералитета предполагали воспользоваться переброской крупных контингентов обученных войск со всей полагающейся техникой и вооружением на Дальний Восток с тем, чтобы развернуть их в ключевых районах европейской части России и практически без помех захватить власть в стране. Для этого предполагалось скрытно, пользуясь собственной властью, изменить порядок следования воинских эшелонов, против стандартного, предназначенного для предотвращения возможных инцидентов в тылу. Для обеспечения полного успеха запланированного мятежа группа заговорщиков предполагала заручиться поддержкой высшего руководства ВВС с целью обеспечения, на первом этапе, блокирования любых попыток использовать ВВС против мятежников. На втором этапе, при достижении мятежниками первоочередных целей, ВВС должно было присоединиться к мятежу, используя согласованную риторику и заранее приготовленные провокационные лозунги. Имеются достаточно достоверные указания на поддержку, которая может быть оказана мятежникам определенными силами в производственных и транспортных структурах тыла страны, но данные связи не прослежены так детально и не могут считаться доказанными. Персональный состав и структура штаба мятежа отражены в "Приложении Љ1" к настоящему сообщению. Таким образом..."
"... Таким образом, следует сделать вывод, что было принято решение использовать провокацию специальных служб Великобритании и США для форсирования и завершения давно реализуемого плана ряда структур гос. власти под общим руководством Л.Берия.
Исходно планировалось постепенно, за счет последовательно проводимых кадровых решений внедрить на ключевые посты структур, связанных с обеспечением государственной безопасности, разведки, контрразведки лиц, относящихся к определенной группе и контролируемых Л.Берия. Параллельные, независимые структуры, обладающие не совпадающими источниками информации, по сути, преобразованы в подразделения единой структуры, руководство которой сосредоточено в одних руках. Конечной целью является, своего рода, монополия на достоверную информацию, то есть, практически, возможность манипулировать органами советской власти и аппаратом Партии, а также фактическая изоляция т. Сталина от источников объективной информации.
С этой целью группа предателей (в дальнейшем - "Структура"), учтя опыт следствия по делу руководства НКВД-НКГБ 1937 - 1940 гг., приняла решения прибегнуть к ряду мер предосторожности. Так, последовательно создавалось и поддерживалось впечатление об антагонизме, соперничестве и даже скрытой вражде в парах Абакумов - Серов, Абакумов - Меркулов, о резком ухудшении отношений между Абакумовым и самим Л.Берия, о якобы имеющемся антагонизме между разведывательными управлениями Генерального Штаба и структурами, подчиненными НКВД, и т.д., в то время, как все перечисленные лица и структуры представляют собой части единой структуры, управляемой из одного центра. Последовательность действий, в результате которых сформирована Структура в ее нынешнем виде, равно как и общая схема ее, отражена в "Приложении Љ1". Схема со всей наглядностью показывает, что с определенного момента времени лица, относящиеся к вышеназванной группе (список прилагается), не подвергались аресту, не отстранялись от работы, не переводились на другую работу с понижением. Имело место только перемещение указанных лиц на ключевые посты в параллельные службы, причем общая схема отношений оставалась неизменной даже при смене персоналий. На данный момент практически свободными от влияния Структуры могут считаться только незначительные группы и отделы в системе Наркомата Иностранных Дел, Наркомата Контроля и т.п., относительно немногочисленные, маломощные и лишенные собственных оперативных отделов.
Как следствие, уже к началу 1941 года в распоряжении руководства СССР, в том числе, предсовнаркома И.В Сталина имелась только совершенно превратная картина положения дел в важнейших областях социалистического строительства и, в том числе, военного строительства. В свою очередь, ложное представление руководства страны о положении дел в этой области явилось одной из главных причин крайне неблагоприятного хода боевых действий летом - осенью 1941 года. Начало войны в значительной степени сорвало планы предателей, так как предоставление руководству искаженной информации немедленно сказывалось на ходе боевых дел и факты такого рода подтасовок неизбежно выявлялись. Тем самым, влияние Структуры значительно снизилось, тогда как роль эффективных военачальников и организаторов производства, соответственно, многократно возросла.
Следует подчеркнуть: вряд ли можно говорить о сознательном стремлении руководства Структуры изменить общественно-политический строй, причинить вред государству или, тем более, о его сговоре и систематическом сотрудничестве со специальными службами или другими структурами иных стран. Скорее речь может идти о стремлении любой ценой сохранить свое высокое положение, власть и привилегии*, наряду с готовностью пожертвовать ради этого любыми интересами иных лиц, общества и государства в целом.
В связи с тем, что в ходе войны сложилась достаточно представительная группа лиц, верность которых может считаться доказанной, не нуждающихся в проверке, и, кроме того, доказавших свою компетентность, руководство Структуры не может быть полностью уверено в восстановлении своего исключительного положения и после окончания боевых действий. Именно это послужило главной причиной, по которой Структура пошло навстречу достаточно примитивной попытке провокации "УСИ - УСС" североамериканских СШ.
Грубая, носящая вторичный характер дезинформация, содержащаяся в фальшивке "УСИ - УСС" необходима Структуре для того, чтобы, дискредитировать руководство вооруженных сил, лишить, тем самым, ее влияния, отстранить от руководства войсками и, по сути, совершить государственный переворот. Предполагается, сохранив нынешнее официальное руководство страны в виде ширмы, полностью изолировать его от реальных рычагов власти, от возможности как-то влиять на управление страной там, где это не отвечает собственным интересам Структуры. Это в высшей степени отвечает целям правительств США и Британской Империи, крайне недовольным ходом боевых действий и наиболее вероятными итогами войны. В этом интересы их и руководства Структуры - совпадают полностью. Таким образом..."
*Товарищ Тугарин (не вполне Змиевич, как в былине, но тоже ничего) Вячеслав Андреевич не знал термина "политкорректность", но в своем перечислении позабыл упомянуть об одной малой малости именно из-за нее. Речь идет, грубо говоря, - о шкуре, а по сути - о жизни, которая у каждого человека одна. Если у повелителя нет паранойи в самом начале, она непременно разовьется. Исключений, в общем, не бывало. Жизнь рядом с диктатором, практически, НЕВЫНОСИМА. Можно погибнуть: за реальную или мнимую провинность, за то, что изобразят провинностью другие обитатели Ближнего Круга, из профилактических соображений, потому что слишком много знаешь и, в принципе, можешь быть опасен, из соображений психологического террора, когда убивают не то, что невиновного, а как бы ни самого ценного работника, ТОЛЬКО для того, чтобы показать, что незаменимых у нас - нет, что резоны Вождя - неисповедимы, как у того самого Господа, а сам он, как всегда, непредсказуем. Чтобы непрерывно помнили: сегодня он, а завтра - ты. Если кто-то, когда-то работал с хамом и самодуром-начальником, - примерьте НА СЕБЯ еще и такую ситуацию, когда хам-самодур может вас уничтожить физически. Взять в заложники семью. А ситуацию, когда он ОБЯЗАН проделывать что-то подобное с подручными просто исходя из природы диктатуры? Попробуйте. Люди пьют, в неевропейских культурах принимают наркотики, вступают на путь экстенсивного секса, только для того, чтобы снизить нестерпимое напряжение, делают глупости, сходят с ума. А те, кто покрепче, думают, как бы это себя обезопасить понадежнее. И готовы для этого буквально на все. Оправдывать их не хочется, а вот понять вполне можно.
- Ну-у мастак! Златоуст хренов. Ему бы романы писать про шпионов. Это кто же у нас такой умный?
- Ты его не знаешь. Полковник Тугарин. Его Славин для этого и держит. Вроде референта у него.
- У Коли? Почему - не знаю? Старый такой, седой?
- Помоложе нас с тобой лет как бы ни на десять. А седой не так давно. Славин его вытащил тогда. Сказал - нужен, - и все. Отдали без писку.
- Ну да, ну да... Ему и впрямь всякие нужны. Это ж надо - такую чушь написать... Ну какой там, к кобелям, - заговор? Ну, - поддерживают люди друг друга, согласовывают действия, чтобы, значит, случайно один другого не подставить, - так там иначе не уцелеешь. Просто живут они так, и никакой заговор тут ни причем...
- А КАКАЯ РАЗНИЦА? В том, что гадят не для того, чтобы нагадить, а для того, чтобы сберечь шкуру? Он же об этом и пишет. Собрались люди и договорились между собой докладывать товарищу Сталину одно и то же, друг другу не противореча. Не так, чтоб правду, а так, чтоб у всех одинаково. Так что если врать приходится, - тоже говорят одно и то же. Врут когда? Когда что-нибудь плохо. А они говорят, что все хорошо, и делают все, чтобы проверить было невозможно. Или тебе само слово "заговор" не нравится? "Сговор" - лучше? Потому что: "Договор о систематической дезинформации органов Советской власти, Партии и Правительства" - это, согласись, звучит как-то... неуместно, что ли? Ты сам, только что, сказал то же самое, что написано в цидуле этого Тугарина, только другими словами.
- Но ты-то, для себя, понимаешь, что чушь?
- С одной стороны, - вроде как, - да. А с другой, так и это, - он потряс запиской полковника Тугарина, - тоже никак не опровергнешь.
- Да, тут он молодец. Первооткрыватель. Создал новый вид брехни: ВООБЩЕ неотличимой от правды. Были бы в НКВД такие, да побольше, так ничего и выбивать не нужно. Подписывали бы по доброй воле, просто потому что не поспоришь...
- Знаешь, что? Я бы, может, с тобой согласился бы. И повеселился с тобой вместе. Вот только та фотография - правда. И документ американский - тоже налицо. И показания Вани Реброва, - царс-ство небес-сное, - никуда не денешь. И все вместе, - в пользу того, что полковник недалек от истины. Знаешь, как это бывает: человек считает, что выдумал, а оно оказывается правдой.
Они замолчали, и чем дальше, тем более тягостным становилось молчание.
- Все это хорошо и даже замечательно. Но ведь со всем этим придется что-то делать. Что-то предпринимать. Оставлять без внимания эту историю нельзя. Вне зависимости от того, сколько правды в обеих записках. Ничего не предпринимать, - это поставить себя в зависимость от того, что там решит Лаврентий Павлович. А ничего благоприятного для себя мы ждать не можем. Если бы он ничего такого не планировал, то вообще поостерегся бы трогать это дерьмо.
- Да. Это он в любом случае зря. Никому это не нужно, ему в том числе. Потерял чутье.
- Нам от этого не легче. Ты представляешь себе, если об этом станет известно остальным? Нет, ты только представь себе! Дураков на уровне командармов и выше осталось мало, они все понимают, и без того ждут после войны чего-нибудь подобного, - и тут такое!!!
- Я не пойду в допросную. - Горбатов, молча смотревший на командующего фронтом, вдруг понял, что Рокоссовский пьян. Он никогда не видел своего умного, твердого, сдержанного командира всерьез пьяным. А теперь он был пьян, и довольно сильно. Не то, чтобы вдребезги, но зато тяжело и скверно. Так бывает, когда человек выпьет по скверному поводу, от горя или нестерпимого беспокойства, а выпивка не пошла впрок. - Я что угодно, но в допросную я больше не пойду. Я лучше сам... Нет, так не годится, решат, что виноват, и застрелился от трусости. Нет, я дождусь, когда за мной придут, перестреляю, сколько смогу, а потом себя... Нет, надо обратиться к солдатам, сказать, что К-константин Рокоссовский - не предатель, и только потом... Нет, так тоже нельзя... Ох-х, я не знаю... Я ничего уже не знаю, я запутался и не знаю, - что мне делать-то теперь? Но в допросную я больше не пойду! Х-хоть они ш-што!
- Ты - того, Константин Константинович, - не горячись... Ничего не было пока, и, может, и не будет. Разберутся.
- Э-э-э, - маршал попробовал иронично улыбнуться, но улыбка вышла жалкой, - кто б другой говорил, но уж ты-то! Сам -то - веришь? Когда это у нас - обходилось? В тот раз тоже говорили, что разберутся. Два года, - разбирались, суки!
- Да послушайте, - вы. То ли есть дело, то ли нет, но только вы там вообще ни с какого боку! Другие фамилии, а не ваша.
- А какая разница? Они же точно так же не при чём... Их сначала. Меня потом. Но меня - точно. Ему доверили, скажут, а он не оправдал... Затаил змеиную злобу, не разоружился до конца перед этой, как ее? Перед партией перед ихней!
- Не перед "ихней", а перед нашей с тобой.
- Не-е. Не может такого быть, чтобы мы с тобой - да были в одной партии с Берией... У таких, как он, какая-то другая партия. Перед которой я разоружиться должен... Вот им, - он скрутил кукиш и ткнул им куда-то в сторону, - разоружиться! Погляди, - он полез в карман галифе, пытаясь достать оттуда что-то объемное, но, сидя, сделать это было почти невозможно, - во... Это меня разведчики научили.
С этими словами он катнул по столу "лимонку" по направлению к Горбатову. С детонатором, с кольцом, все чин по чину.
Похоже, любые разговоры были сейчас бесполезны. Перед ним сейчас сидел не человек, которого он хорошо знал, а только руина былого человека. Это было больше всего похоже на какую-то гнусную ворожбу: злой колдун прошептал несколько перекошенных, вывернутых наизнанку слов, и от большого, сильного человека испытанной храбрости осталась пустая оболочка, набитая горькой пылью.
- Понял? Только ш-шнурок привязать к колечку, - и х-хрен они меня возьмут! И самим, поди, достанется! А!? Как ты думаешь? Достанется!?
В его стеклянные глаза смотреть было и страшно и стыдно, но тут лихорадочное возбуждение, вызванное классной выдумкой, прошло, уступив место депрессии и пьяной тоске. Маршал уронил голову на руки, бормоча что-то вроде:
- Опять! Опять то же самое, да когда же они, суки, уймутся!!! Зачем?!
И тогда на командарма вдруг снизошло спокойствие. Он понял, что надо сказать и, заодно, сам обрел внутреннюю опору. Не бог весть что, но лучше, чем никакая.
- Вы, товарищ маршал, не о том говорите. Совсем, как говорится, не в ту степь. До нас дошли сведения, что кучка высокопоставленных негодяев, обманувших Верховного, вошла в сговор с иностранной разведкой и готовит неслыханное предательство. Это враги. Такие же, как фашисты, даже хуже. В таких обстоятельствах подчиниться им было бы прямым преступлением. Мы должны их уничтожить. Это наш прямой долг, как солдатов. Это - главное. Константин Константинович! Слышите? Никакое они не начальство, а враги! Враги. Вот главное! Наймиты иностранных разведок!
- А?!
То, что история эта смотрится как-то противновато, не делает составляющие ее события менее опасным. Кроме того, она достаточно типична по отдельным своим деталям и мотивациям, а еще - содержит ряд темных мест, правды о которых мы не узнаем, наверное, никогда. Ее, может быть, и вовсе нет. Так, мы не знаем, откуда ВСЕ ключевые документы по делу (за исключением протоколов допроса Ивана Реброва) оказались в распоряжении генерал-лейтенанта Ильичева. Иван Иванович не спал всю ночь, его терзали самые страшные сомнения в жизни. С формальной точки зрения его непосредственным начальником являлся начальник Генерального Штаба маршал Василевский, но в данном случае вариант по понятным причинам отпадал. По правилам неписанным, но оттого еще более непреложным, нужно было доложить Берия. Вот только, парадоксальным образом, невозможным оказался и этот вариант. Существовал, был предусмотрен вариант, согласно которому начальник ГРУ мог обратиться к Верховному непосредственно, но для него это было равносильно приглашению на казнь. Говорят, точно так же трепетал перед Гитлером рейхсфюрер СС. Говорят также, что это была одна из причин, по которой его предпочли Рейнгарду Гейдриху. Тот, похоже, вообще не боялся никого и ничего. И Гитлера, - никак этого не показывая, разумеется, - не ставил ни в грош*. Говорят. Как легко говорить все, что заблагорассудится о тех, кто больше никак не в силах оправдаться.
С товарищем Сталиным было сложнее. Помимо всего прочего, трепета не должно было быть заметно. И подозрительно, и вообще. Не любил. Еще можно было промолчать, и это, может быть, было бы самым правильным. Но на это у него не хватило храбрости. Сигнал от союзников. Аналитическая записка спеца из ОСЗ. Злополучная швейцарская фотография. ПОЧТИ навытяжку, и никакого сколько-нибудь заметного трепета. Чутье не подвело. Он правильно боялся. Ознакомившись с бумагами, Верховный стал мрачен, как не был уже давно. Как бы ни год.