— Какие же? — полюбопытствовал я.
— Почти половину тех земель, — объяснил он, — что отошли нашим верным союзникам, занимают владения семьи Лихтенштейнов. Помните, вы видели и даже общались с доверенным лордом герцога Кристофера Ярдшинского, его преданным вассалом Зигмундом Лихтенштейном, что руководил последней атакой на Савуази?
— Помню, — обронил я.
— С ним были его братья, — сказал он, — дяди, а также вассалы. Вы еще сказали, что слоны, а не люди…
Я прервал:
— Короче, барон. В чем там трудности?
Он развел руками.
— Семья Лихтенштейнов не желает попадать под власть Варт Генца! А у них, надо сказать, очень мощные крепости, Гиллеберд сам их проектировал и строил, чтобы там могли разместиться войска и выдерживать долгие осады.
— Это нормально, — прервал я снова, — на границах все строят не просто замки, а крепости. И что за споры? Варт Генц мог бы пообещать какие-то льготы…
Он тяжело вздохнул.
— Варт Генц ослеплен ролью победителя! Потому никаких уступок. Кроме того, все и так обижены, что вам досталось две трети Турнедо, а им — всего клочок. Да и тот, оказывается, отстаивает независимость!
Я сказал сердито:
— Сэр Вайтхолд, разве это наши трудности? Давайте все-таки смотреть, что у нас где горит, а если нет, то где загореться может!.. Или где попытаются поджечь. Вы слыхали про поджигателей войны?
Он начал загибать пальцы.
— Если начинать с любимой вами экономики, то здесь все неплохо, почти все работает. Мы ухитрились захватить страну, почти ничего не нарушив и не поломав…
— Это не наша заслуга, — прервал я, — Гиллеберд выстроил самовосстанавливающуюся систему. И саморегулируемую. Что там дальше?
Тень неудовольствия промелькнула на его лице.
— С политикой, — продолжил он, — еще проще. Врагов фактически нет. По крайней мере очень уж явных.
Я смотрел, как он покрутил оставшиеся три пальца и убрал их в кулак.
— И все?
— Ваша светлость, — возразил он. — Если и есть какие-то мелочи…
— Как обстоят дела с экологией? — прервал я. — С охраной окружающей среды? Меня интересуют природоохранные парки, сколько их в королевстве, насколько опасны, что нужно сделать?
Он просиял.
— О, ваша светлость, не волнуйтесь, их много! Синее Болото, Зыбучие Пески Дарна, Гиблый Лес, Проклятая Долина Скелетов… Это самые обширные, а есть еще всякие зачарованные места, их множество, и почти везде от смельчаков остаются одни кости!.. А кое-где и костей даже не находят. Взять, говорите, под охрану?
Я отмахнулся:
— Их слава сама их защищает. Ничего, дойдут руки и до них. Мой билль о свободном передвижении эльфов распространили?
— Да, ваша светлость! Во всех городах, селах и деревнях герольды прокричали. И что за препятствия, обиды и притеснения эльфам будете спрашивать строго.
— Хорошо, — сказал я. — Проследите, чтобы точно такие же права были и у наших союзников гномов.
— Они обнародованы!
— Значит, — сказал я, — пусть глашатаи прокричат громче. А то в города гномы пока заходить не решаются.
— Осторожничают…
— Может, не зря?
Он сказал с неудовольствием:
— Турнедцы очень дисциплинированны. Если закон обнародован — он выполняется.
— Ну, — сказал я, — гномы могут не знать, чем отличаются турнедцы от вартгенцев. Просто повторите мой приказ по всем городам и деревням.
Глава 4
Я быстро придумывал указы, оформлял во внятные слова, подписывал и передвигал на другой конец стола, а сэр Вайтхолд время от времени появлялся в кабинете, собирал и пропадал совершенно бесшумно.
В какой-то момент он не возник у стола, а смиренно застыл у двери. Я вздернул голову и посмотрел на него довольно бессмысленно — я же сейчас указоиздатель.
— Сэр Вайтхолд?
Он поклонился.
— Ваша светлость, к вам просится аббат какого-то монастыря. Или глава какой-то гильдии… я не расслышал, простите. Но мне показалось или вовсе почудилось, он хочет и готов сказать что-то важное.
Выглядел он смущенным, никогда таким не видел, даже лицо пошло красными пятнами, не может себе простить, что из головы вот так вдруг вылетело имя просителя, и — стыд какой! — даже забыл, представляет тот монастырь или гильдию работников.
Я насторожился — для цепкого сэра Вайтхолда такое нехарактерно, но ответил очень любезно:
— Хорошо, сделаем небольшой перерыв. Впустите его, а сами подождите за дверью.
Он поклонился.
— Ваша светлость…
— Сэр Вайтхолд, — ответил я.
Он вышел, оставив дверь открытой, а через порог скромно переступил мужчина в темной одежде, шляпа в руках, тут же коротко поклонился.
— Ваша светлость, — произнес он с расстановкой, — я аббат монастыря имени блаженного Агнозия.
Дверь за ним закрылась, но мне показалось, что сэр Вайтхолд к ней прикоснуться не успел.
Я молчал, всматриваясь в это лицо умного и проницательного человека: глаза смотрят прямо, в них живой блеск, вертикальные складки над переносицей, чуть сдвинутые брови, взгляд острый, не просто смотрит, но и рассматривает, что в этом кабинете непривычно — рассматривать могу только я.
— Блаженного Агнозия? — переспросил я. — Величие и сила нашей церкви в том, что у нее очень много святых, учеников, героев и подвижников. Настолько, что простой воин вроде меня не в состоянии запомнить всех…
Он поклонился.
— Слова мудрости, ваша светлость. Тем более приметные, что мы взяли покровителем вовсе не одного из отцов церкви, как делают многие, ибо под сиянием великого имени проще процветать, а вот под покровительством блаженного Агнозия все зависит только от нашей деятельности.
— И чем отличаетесь вы, — спросил я настойчиво, — от основной массы монахов и монастырей?
Он смотрел в мое лицо с прежним благожелательным вниманием, но я ощутил в нем растущее напряжение, наконец-то прозвучал вопрос, который решит, как сложатся наши отношения дальше.
— Наш патрон увлекался механикой, — сообщил аббат. — Той, старой.
Я помолчал, потом поинтересовался осторожно:
— Но разве церковь не запрещает все, что относится к временам до Великих Войн Магов?
Он покачал головой.
— И до войн люди ходили на двух ногах, ели, пили, разговаривали, учились читать и писать… Нельзя запретить все. Устав нашего ордена согласован с Ватиканом практически во всем…
— Практически?
Он кивнул.
— Да. За исключением отношения к простейшей технике. Колдовство, магию и любую волшбу мы отвергаем как занятие нечестивое и противное Господу. Однако простейшую механику, облегчающую жизнь, мы приветствуем и стараемся внедрять в нашу повседневную жизнь.
Я спросил в упор:
— Тогда чем отличаетесь от цистерианцев? Они просто помешаны на механике!
— Они признают только ту, — ответил он смиренно, но с той гордостью, что уже гордыня, — которую понимают, которую придумали сами и которой могут научить неграмотных крестьян. А те могут научить ей других таких же простых и весьма нелюбопытных. Мы же признаем и ту, принципы которой пока не понимаем.
Я вздрогнул.
— Ого! Это же использование запрещенных церковью вещей!
— Ваша светлость, — произнес он вежливо, но я чувствовал твердость в мягком голосе, — наше понимание в этих вещах чуть шире. Если нет магии, если не наносит ущерба церкви и человеку, то это можно использовать, одновременно стараясь понять, как это работает, чтоб сделать понятным даже цистерианцам.
В его вежливом голосе слышалось тщательно скрываемое презрение к братьям по вере, что напрасно ограничивают себя такими запретами.
— Так-так, — проговорил я нерешительно, — устав вашего монастыря любопытен… но не граничит ли это с запрещаемой ересью? Или, скажем прямо, не ересь ли это?
Он ответил уклончиво:
— Ваша светлость, вы явно просвещенный человек, это чувствуется даже в построении вашей речи. Возможно, вы слышали, как некоторые еретические мысли и даже учения со временем канонизировались и становились официальной политикой церкви? К счастью, позиция Ватикана подвижна и может меняться, что она с успехом и демонстрировала на протяжении веков к вящей славе церкви…
Сердце мое стучит часто, я сейчас тоже близок к проступку, но заставил себя кое-как успокоиться и спросил почти деловым тоном:
— Значит… механики?
Левый уголок его рта чуть дернулся, но это не раздражение, как я понял, а подобие улыбки.
— Уместное уточнение, — заметил он. — Особые и весьма искусные механики. Для особых людей.
Я повел рукой в сторону кресла в двух шагах от меня.
— Присядьте, сэр… сэр?
— Просто аббат Дитер, — ответил он спокойно. — Да, аббат Дитер.
Я смотрел, как он садится, легко и без подобострастия, как человек, скажем, церкви, что не видит разницы между нищим и королем. Но только это явно не той церкви, как ее видят из Ватикана. Очень даже не той.
Я повел рукой в сторону кресла в двух шагах от меня.
— Присядьте, сэр… сэр?
— Просто аббат Дитер, — ответил он спокойно. — Да, аббат Дитер.
Я смотрел, как он садится, легко и без подобострастия, как человек, скажем, церкви, что не видит разницы между нищим и королем. Но только это явно не той церкви, как ее видят из Ватикана. Очень даже не той.
Он тоже смотрел на меня изучающе, глаза стали холодными и немигающими, внезапно привычно круглые зрачки стали вертикальными щелочками, как у отвратительных змей и кошек.
Я не вздрогнул, но явно что-то изменилось в моем лице — он сказал чуточку виновато:
— Ваша светлость, простите…
— Как вы это делаете?
Он снова улыбнулся лишь уголком рта.
— Я не могу так, как вы делаете, не меняясь…
Я спросил настороженно:
— О чем вы?
— Об умении видеть тепло, — объяснил он. — Иногда очень полезно, не так ли?
— Полезно, — пробормотал я, — только я не думал, что по мне это видно.
Он выставил перед собой ладони.
— Ваша светлость, таким умением обладают только в нашем монастыре. Да и то немногие из иерархов. Они вас заметили здесь еще в ваш первый визит… Помните, рядом с Гиллебердом сидел человек в сутане? С того дня следили за вашими действиями… и особенно восхищены, как вы провели захват королевства, мудро и красиво!
Я пробормотал:
— Польщен. Но что именно вы считаете мудрым и красивым?
— Не сражения на мечах, — ответил он ровным голосом, — это для простых. Вы договорились о помощи с эльфами и гномами, это привело нас в восторг!
— Ничего особенного, — ответил я нехотя, — когда тонешь, и за гадюку схватишься. А эльфы и гномы могут пригодиться и в развитии народного хозяйства.
Он вскинул брови, некоторое время смотрел с недоверием.
— Вы всерьез? Не планируете их обмануть?
— А зачем? — спросил я. — Дружить выгоднее.
Некоторое время он смотрел пристально, я чувствовал, как давление на меня растет, рассердился и мысленно отшвырнул это вот, и аббат заметно дернулся, по лицу пробежала короткая судорога, но тут же улыбнулся и сказал почти тепло:
— Это истина, ваша светлость, но говорить ее некому.
— Согласен, — буркнул я. — И с чем вы… пришли?
Он снова уставился в меня немигающе змеиными глазами, на этот раз ощупывающее присутствие почти не ощущалось, и я не стал обращать внимание, все равно я в силу происхождения иммунен к местной чертовщине.
— С предложением сотрудничества, — сказал он и торопливо добавил: — Мы понимаем, короли требуют полного повиновения, и при них есть свои маги… однако, ваша светлость, вы же понимаете, придворные маги почти ничего не стоят!
Я кивнул.
— И что?
— Мы можем вам дать то, — сказал он, — чего не дадут войска, захваченные земли, готовые на все услуги женщины знатных семей, накопленное или взятое с бою богатство…
— Конкретнее, — предложил я.
Он сдержанно улыбнулся.
— Вот за эту деловитость и хватку вы нам нравитесь особо! Я как аббат монастыря блаженного Агнозия уполномочен всей братией заключать договоры…
— Кровью расписываться не надо? — спросил я шутливо.
Он посмотрел с укором.
— Ваша светлость, мы в самом деле… монахи. Хотя наш устав и не подписан папой римским. Но и не отвергнут! Пока лишь на рассмотрении.
Я порылся в памяти, пожал плечами.
— Как относитесь к власти?
Он кивнул.
— Очень уместный вопрос. Все налоги Ватикану платим своевременно, а от повинностей в королевскую казну освобождены, как все прочие монастыри и церкви. Только по нашему уставу в наш монастырь никто из мирян не допускается.
Я ощутил подтекст, спросил, не сводя с него взгляда:
— А если прибудет легат из Ватикана?
Он понимающе улыбнулся.
— Ему покажут… все.
Небольшая заминка в речи подсказала недостающее, я спросил полуутвердительно:
— Однако в преддверии таких высоких гостей всех монстров уберут? И коридоры почистят? Вымоют?
Его вертикальные зрачки на миг вспыхнули красным и тут же снова превратились в щелочки, за которыми просматривается черный космос.
— Ваша светлость, — проговорил он сдержанно, подчеркивая каждое слово, — вы очень… очень проницательны.
— В чем вы нуждаетесь? — спросил я. — Как правитель я должен заботиться обо всех. И помогать процветанию.
Он скорбно вздохнул.
— В монастырях монахи работают сами. Но у нас они и так заняты… очень. Однако есть ряд дел, которые могли бы выполнять простые люди. Например, нам нужно вырыть в одном месте очень глубокий колодец. Я не могу сказать даже, какая будет глубина, однако нашим монахам пришлось бы рыть сотню лет. Если же нанять простых людей…
— Так наймите, — прервал я.
Он развел руками.
— К сожалению, есть места, куда простые люди ни ногой. Деньгами не заманить, можно только заставить. Могу признаться, ваша светлость, с королем Гиллебердом в большинстве случаев взаимопонимание мы находили.
— Догадываюсь, — сказал я холодно.
Он снова развел руками, на левой половинке лица все та же полуизвиняющаяся улыбка, но глаза предельно серьезные, только в некоторые моменты в них появляется насмешливое выражение, но я вижу, что не в мой адрес, а вроде бы по поводу ситуации.
— Простите, ваша светлость, ситуация деликатная…
— Двух монстров в непробиваемой броне, — сказал я, — что выше меня ростом, это вы ему удружили?
Он помолчал, колеблясь, затем сказал нерешительно:
— Такие соглашения не разглашаются, пусть даже Гиллеберд уже и в другом мире… но… куда они пропали?
— Это я их пропал, — ответил я небрежно. — Встречный пал, так сказать. Да, понимаю. Но мне сейчас защитные средства не так уж и. Ну, вы поняли. Хотя хотелось бы видеть весь ваш ассортимент.
Он сдержанно улыбнулся.
— Как вы понимаете, ваша светлость, этого сделать ну никак. Однако если скажете, в чем нуждаетесь особенно сильно, я мог бы со всей тщательностью просмотреть на этот предмет как наши закрома, так и неоконченные пока что исследования.
Я подумал, спросил:
— Как насчет счастья всем людям на свете?
Он улыбнулся.
— Все шутите…
— Я серьезно, — ответил я. — Представляете, если бы его дал всем я? Но я не отказался бы и от помельче задач. Например, перебить все болезни…
Он ответил ровным голосом:
— Лечить мы можем. От любой болезни. Но не саму болезнь.
— Ну вот, — сказал я со скукой в голосе, — а я знал людей, что убивали и болезни. Наповал! Чуму, холеру, туберкулез, проказу, подагру, гангрену…
Он проговорил серьезно:
— Мы догадываемся, что вы явились из очень далеких стран, где знают и умеют больше. Но мы можем предложить вам, скажем… более быстрый способ путешествий. Полагаем, что с вашей быстро разрастающейся империей это актуально…
Я сказал четко:
— Я всего лишь гроссфюрст!
— Вы слишком быстро возразили, — заметил он тем же ровным голосом. — И чуть громче, чем надо. Это говорит о многом. Даже если вы сами еще об этом не думаете… хотя, я уверен, подумывали. Потому вам нужен быстрый способ перемещения…
— Насколько быстрый? — поинтересовался я.
— Мгновенный, — ответил он, я дернулся, он поспешно уточнил: — Конечно, не куда угодно. Сперва придется установить в месте, куда будете прыгать, особые знаки и символы веры…
— Как долго? — спросил я. — Насколько трудно?
Он наблюдал за моим лицом неотрывно, и, даже если бы я пытался очень сильно скрыть свои чувства, вряд ли мне это удалось бы.
— Ровно столько, — объяснил он, — сколько понадобится на дорогу двум-трем тяжелогруженым телегам, плюс один-два дня на установку.
Мне показалось, что этот аббат даже говорит больше как инженер, чем служитель культа, деловитый такой тон, уверенный голос.
— Меня это заинтересовало, — сказал я. — Хотя мой конь весьма даже…
— У вас не конь, — ответил он спокойно, — или не совсем конь. В наших старых книгах есть описание этих существ. Только они с рогом посреди лба и черными крыльями.
— Даже с крыльями? — спросил я пораженно. — Нет, крыльев уже не было…
— А от рога вы избавили? — спросил он. — Нет-нет, это не наше дело. Все равно наш способ проще… для вас. Хоть и намного затратнее. Простому человеку он не по карману, но государю…
Я поинтересовался:
— А Гиллеберд пользовался?
Он покачал головой.
— Если бы он мог… наверное, достиг бы большего. К сожалению, его возраст не позволял пользоваться таким мощным заклятием. Говорю «к сожалению», потому что он всегда шел нам навстречу. Торговался просто невероятно, но сходились мы с ним всегда, потому что он был любопытен и даже… любознателен.
Я кивнул.
— Давайте конкретнее. Если бы я восхотел этот мгновенный способ перемещения… хотя уже сказал, мне он не так уж и нужен при таком коне… то что вы хотели бы взамен?