– А почему нельзя?
– Потому что для их охраны не хватило бы всех, кто живет на нашем острове, ведь они все захотели бы их украсть.
– А что на них написано?
– А этого, детки, уже никто не знает. Потому что мы, детки, – потомки племени ханау-момоко, “короткоухих”, а наш древнерапануйский язык знали только люди ханау-еепе, “длинноухие”. Их больше нет, а с нами это “говорящее дерево” не говорит.
– А куда девались длинноухие?
– Наши предки их победили и съели. Видите, никогда не надо спешить и есть того, кто вам может что-нибудь прочесть. Сначала надо научиться читать…
– И никто-никто больше не смог их прочесть?
– Один человек смог. Но их тайну так долго хотели разгадать и так долго не могли, что тому, кто их прочел, не поверили, чтобы разгадывать дальше.
– А кто был этот человек?
– Этот человек была женщина, последняя из длинноухих. Ведь она смогла, живя так далеко, понять наш древний язык, который мы здесь уже не понимаем.
– Как далеко?
– Далеко-далеко, по ту сторону большой воды, на другой стороне земли, где небо низко, солнце редко и все звезды не на своих местах, на каменных островах туманного города Сам-Путинбурга, придуманного для того…»
– Притормозите запись. Юрий, вы собираетесь стать ученым. И хоть наука ваша, как говорится, не естественная, но всё же художественной отсебятины…
– Нет-нет, Виктор Геннадьевич, здесь нет никакой отсебятины, он рассказывает так, как услышал. Легенды и мифы так и складываются – из пересказов, с искажениями, отклонениями, вариантами, домысливаниями, но в основе их очень часто нечто реальное. Скажем, знаменитый огненный ров в легенде о последней битве реален, его раскопали, можно туда съездить.
– И что же реально в вашей легенде?
– Эта женщина, сам факт – да всё! Она – п-петербургский этнолингвист второй п-половины двадцатого века, школы Кнорозова, д-доктор н-наук…
– Спокойно, Юра.
– Д-да, папа, я с-спокоен. Просто она т-так долго и так п-преданно изучала этот д-древний мир, что нашла свой «сезам», и уже, казалось, исчезнувший мир открылся перед ней, она вошла в него и в нем осталась. И эта легенда – памятник нерукотворный, п-последняя моаи острова Пасхи.
– Ну хорошо, давайте дальше. Но желательно что-нибудь посущественнее.
«– …В этом городе Сам-Путинбурге был дом, в котором читали камни. Она пришла туда учиться, но там читали камни и не могли научить, как прочесть наше дерево. Тогда она ушла из того дома и стала вызывать души наших учителей. Она вызвала их всех, но они не хотели научить ее. Вы знаете, детки, у моаи, поставленных в память о наших великих предках, есть глаза, которые хранят отдельно. Их вставляют в дни поминовения, и наши великие предки видят нас. Это страшно. Теперь такие отдельные глаза есть у многих живых, но и надев их, они видят немного. Такие глаза были и у нее, и она всё смотрела ими, и тоже не видела. И на девятый год, в один из дней долгого холода, когда вокруг островов туманного города Сам-Путинбурга останавливается и каменеет вода, она услышала голос, и он сказал: “Что ты всё смотришь? Говори!” – и она заговорила с деревом, и дерево заговорило с ней. Кохау ронго-ронго значит и “понимающее дерево”. Кто смотрит, тот не слышит. Кто слышит, тот понимает. Она была последней из длинноухих. Когда эта женщина умерла, наше дерево замолчало, ему стало не с кем говорить. И теперь оно ждет, когда его снова услышат, снова поймут. Оно ждет вас, ждет, когда вы вырастете, оно надеется на вас. Потому что больше ему не на кого надеяться…» Конец записи. The end of the record.
– А вот теперь скажи, Юрка, почему эту рапануйскую грамоту никто не понял, а мы поняли? Нет, ты скажи почему, культуролог! Вот как хочешь, а получается – потому, что таких во всем мире больше нет. То есть, конечно, хитрованы везде есть, слава богу повидал, но вот чтобы настолько – нет: только они и мы! Как это ты говорил – «избирательное родство»?
– Сродство. Но это не я говорил, это у Гете…
– Не важно. И не куксись, господин ученый. У меня, Юрий Филиппович, маразма еще нет, а опыт-то кой-какой имеется. Есть тут что-то, ниточка какая-то, верхним чутьем чую. Раскопаешь – весь твой Вашингтон охренеет.
– Ну ладно, папа, мы потом это обсудим. А записал я это потому, что редко можно увидеть, как зарождается легенда. Ведь это остров легенд, но их, конечно, нужно слушать вживую…
– Ну, рекламную кампанию давайте отложим до другого раза. Это было любопытно, спасибо. До встречи.
* * *– Юрка, слышь, тут этот тип экстрима захотел. И Евстрат загорелся со скуки. Сводишь? Ты же, насколько я понимаю, всё равно пойдешь и сверх своей программы? Так совмести. Они на аренду и на всякий спортинвентарь кучу денег привезли, потратить можно только здесь, а не на что, вот они тебя и арендуют.
– Как спортинвентарь? Что тебе, послать некого?
– Да с нормальным русским языком нет же никого. И не знают… Этот требует тебя. Как говорится, кто платит… – да? А он платит.
– Там и охрану усилили. Как прежде, уже не пройти.
– Учел. Местного возьмешь, который всё время туда-сюда. Туя.
– О-о. А он с чужими пойдет?
– Если ты пойдешь, то и он пойдет, вы же старые друзья. Видишь, всё на тебе сходится. Короче, давай-ка планируй на завтра оргсбор.
* * *– Итак, господа экстремалы, сейчас подойдет Юрка и мы представим вам проводника. Это местный авторитет. Не в смысле воровства, в этом смысле здесь все – авторитеты, а в смысле всеобщего уважения. Как-никак, наследственный Туй. Назван в честь того первого аборигена, с которым познакомился наш Миклухо-Маклай на своем берегу. Он же и тут мимо проплывал. Вот с тех пор одного из местных переименовывают в Туя. Типа переходящий приз плюс всеобщее уважение. Потому что – не кого попало, а отбирают и выбирают. Ну, или по наследству.
– А как отбирают-то?
– Ну, типа, как ты в свою сборную… сейчас всё узнаешь… Юра, давай сюда! Значит, я – за Туем, а ты расскажи, как его выбирают. Я скоро вернусь.
– Выбирают серьезно. Есть возрастной ценз: первая седина в бороде. А сами выборы по трем параметрам: сообразительность, так как исторический прототип был смышленым, знание местности, это понятно, и способность не украсть топор! Да-да, не смейтесь, на этом острове людей, не признающих собственности, Туй, попросив у Маклая для какой-то порубки железный топор, на следующий день вернул его. Соплеменники были так потрясены этим необъяснимым поступком, что память о нем сохранилась в веках.
– Так он – наследственный, так сказать, дворянин? Столбовой?
– Да, Виктор Геннадьевич, в некотором роде… Хотя «столбовой Туй» это, собственно, уже Маклай… но вот они идут.
– Ну что, Юра, мне, разумеется, он ничего не ответил, так что давай на переговоры… что такое, Виктор Геннадьевич? Результаты мы вам доложим.
– Извините, но пусть ваш сын переводит эти дебаты в реальном времени.
– Точно! Еще и тут договорные игры разводить.
– Н-ну хорошо. Юра, народ требует синхрона, давай – за себя и за него.
– Туй, знаешь ли ты новую систему охраны?
– Туй знает.
– Туй, я хочу пробраться туда, в лепрозону. Не через ворота, как я сейчас хожу, а как раньше. Мне нужно, чтобы ты был со мной.
– Туй с тобой.
– Они тоже хотят пойти. Пойдешь ли ты с ними?
– Туй с ними.
– Уточните, что мы пойдем не отдельно, а вместе с вами.
– Мы хотим все вместе, я и они. И ты с нами, да?
– Туй с вами.
– Вот и хорошо. Когда мы сможем пойти, не спрашивать?
– Туй знает когда.
– Не беспокойтесь, господа, это вопрос дней, начинаем готовиться. Спасибо, Туй, ждем. Юра, проводишь, да? Заодно обговорите детали. Ну вот, согласился, это, поверьте мне, большая удача. Вы просто идите, бегите, ползите за ним след в след – и вы окажетесь там. А что посмотреть, кого послушать, Юра вам покажет, найдет, переведет. Это будет самое незабываемое приключение вашей жизни! И подготовку начнем прямо сейчас. Вот, это вам маленькие памятки: общие рекомендации, наиболее частые выражения, ну, типа, здрасьте, до свиданья, спасибо и тому подобное. Ознакомьтесь. Остальное – по ходу и на месте. Вопросы?
– А что у него за игрушка на шее висела? Амулет?
– О, вы заметили! Это Idolo pintado en el cuerpo – «Идол, раскрашенный по телу», а по-здешнему, паре – фигурка из прутьев, обшитая тапой, то есть местным лыком, и набитая тростником. В ней душа умершего предка. Туй ее не снимает.
– Умершего? А фигурка сидячая.
– Да, это поза смерти, здесь так хоронили.
– Ладно, жрать идем? А вечером – по писке, да, Фил?
– Заметано, Евстратыч!
* * *– Ну вот мы и дождались. Как вы видите, пришел Туй, следовательно, мы сейчас выходим. Проверили обувь. Хорошо. Теперь рюкзаки. Вот здесь, в верхнем отделении, проверили торбочку с лямкой, в ней – самое необходимое…
– А чего у тебя она такая здоровая?
– Там конфеты, чупа-чупс, – подарки. В правых кармашках – мягкие каски с фонариками, в левых – аптечки. Вы помните, что рассчитывать мы сможем только на себя, у нас не будет никакой связи с внешним миром – даже при крайней необходимости; это экстремальный этнотуризм. Рюкзаки застегнули, надели, подтянули лямки. Дальше. Есть и пить в Зоне нежелательно, поэтому принимаем по капсулке поддерживающего и два-три дня сыты – всё по классу «А».
– Тогда что ж вы Чингачгука не подкармливаете?
– А у него там знакомые, он там и поест и выпьет. Если бы мы сейчас отбили ему аппетит, он воспринял бы это как наведение порчи и обиделся. Тем более, если праздник будет, тогда вообще всех угощают. Ну, всё, мы готовы. Идите за ним, я сзади. В лесу не отставайте: он не остановится и ждать не будет.
– Во, громыхнуло. Чего там, гроза, что ли?
– Здесь разве бывают грозы, Юрий Филиппович?
– Д-да… но редко, раза два в год. Ну, если не передумали, то идите.
– Чего передумывать-то? За направляющим шагом-арш!
* * *– Ну чё, продрались вроде? Эй, ты куда? Чего он подрал от нас?
– Бегите же за ним, туда, к скале, там пещера. И вы! Скорее!..
……………………………………………………………………………..
– Во, блин, марш-бросок. А чё за спешка вдруг?
– Туда, не останавливайтесь, входите. Да скорее же!
– Ты чё толкаешься, барбос? Я те толкну!
– Матаа!
– Вниз! На землю!!
– Да ты чё, сдурел? Я те ща… Ё-о-о-о!.
………………………………………………………………………………
– В-все целы?
– Ни хрена себе… Чё это было-то?
– Р-ракета.
– Ну блин… Откуда?
– Сверху… Виктор Геннадьевич, вы целы?
– Цел, не светите в глаза. Это что за шутки?
– Это не шутки. Евстрат Евстратович остановился у входа, а это нельзя. Мы уже на подходе, они охраняются, здесь уже нельзя. По внешнему периметру стоят датчики и периодически – облеты беспилотников. Вот мы сейчас и пережидаем, в пещере нас не увидят ни в каком диапазоне.
– А если увидят – вышлют группу захвата?
– В принципе, должны и раньше высылали, но теперь, после нескольких случаев заражения, стали бояться и просто пускают с беспилотников ракету.
– А-а-а… Похоже, в зад клюнуло…
– Эх, Евстрат Евстратович… ну, покажите. Ничего не вижу, раны нет.
– Позвольте-ка мне… Так больно? А так?
– Да нет, не – о-ой!
– Ну ясно, ушиб мягких тканей. Видимо, осколком камня. Заморозить бы…
– Есть-есть, у меня ж полрюкзака – аптечка. Сейчас… вот, пожалуйста.
– Во-о, обработка травмы, как у нас… Чё, предупредить нельзя было?
– В экстремальном туризме не принято, вы ведь за это и платили.
– За что я платил?! За то, чтобы мне оторвало полжо…
– За реальную, невыдуманную опасность. За неожиданность. За пережитый страх. Вы же подписали отказ от претензий в случае…
– А если бы я застрял у входа? Ну, шагнул бы в сторону и начал отливать…
– Закончили бы внизу. Я вынужден был бы вас утащить. Прямо в отливе.
– Ты – меня? Ты? Да я таких, как ты, семерых разбросаю, студент.
– Я аспирант. Я бы вас убедил.
– Ха! Чем?
– Аргументами. У меня тут есть один. Вот.
– Чёй-то? Газетка?
– Это? Да, но в нее, видите, завернут обрезочек трубы…
– То есть ты бы меня… Ах ты, мозгляк!
– Обрезок трубы в газетке. Это успокоительное класса «А» в вашей аптечке?
– Нет, ну, обычно мы используем более цивилизованные средства убеждения, но сборы были в такой спешке. А это не требует ни лицензирования, ни заправки, ни подзарядки… Это же ultima ratio, последний довод, он должен быть убедительным. Спасибо Тую: задержались бы еще на секунду – и не успели бы сойти… Пойдем под землей, здесь всё изрыто пещерами и источено тайными ходами, как в термитнике. В них прятались, хоронили, хранили сокровища рода. В них время от времени исчезали люди – туристы, исследователи. И это до сих пор. Их столько, что сюда даже приезжал один какой-то – Туй знает какой – «руссо доктор» искать проход к центру Земли, но, кажется, не нашел.
– Да, проход не нашел, но кое-какой материал привез. Термиты… Термиты, Юрий Филиппович, – примитивнейшая группа среди всех общественных насекомых. Как может даже самая тупая охрана не знать, что есть такой путь?
– А они знают. Но они совсем не тупые, они знают и то, что в скафандрах туда не влезть, – вы увидите, а без защиты никто не полезет даже искать. Ну вот, Туй пошел, пора. Вы идите за ним, я – сзади.
………………………………………………………………………………..
– Чего он встал?
– Тише, пожалуйста, он слушает. Мы пришли. Идите сюда. Этот камень – дверь, он закрывает вход. Давайте вместе.
– Ты чего, парень, он – тонны две.
– Нет-нет, он повернется, давайте… еще… Вот видите, это вход. Нет, не входите, сначала Туй.
– Во блин. Как это мы?
– Он выдолблен изнутри. И стоит на полукруглом камне, как на подшипнике. Спускайтесь за Туем, только медленно. Теперь вы. Я закрою сам, изнутри легче, можно упереться… Ну вот, мы в первой пещере системы. Рюкзаки оставляем здесь, их дальше не протащить, достаем торбочки. Вы помните, перед лазом в туннель защелкиваете лямку на лодыжке, вот так, и протаскиваете в туннеле за собой. Свет все время вниз. Двинулись.
………………………………………………………………………………..
– Стоп. Туй дает знак остановиться. Дальше пойдут узкие коробчатые. Они почти строго квадратные, и вам придется плечами по диагонали…
– Ну блин… А чего, много еще? Мы уж штук двадцать проползли.
– Мы примерно на середине. Впереди у нас гребенка, так что придется одежду снять и намазаться этим гелем: сухую кожу сдерет. Одежду – в торбочки.
– А он чего не мажется? С него не сдерет?
– Он потеет, где нужно, но вы так не сможете и я тоже. Мажьтесь… Сейчас метров сто – ходом, потом ползком… в чем дело, Евстрат Евстратович?
– Ну, нога не идет, ну… как чужая. Ползти еще кое-как, а идти…
– Покажите… Да, Юрий, он не сможет идти, сильный ушиб. Доставайте спрей, пластырь, наложим давящую повязку, и пусть полежит кверху… ушибом. Больше тут ничего не придумаешь. Давай, спортсмен, на санобработку.
– Вы, это, блин, из игры не выключайтесь, играть до конца надо. Сейчас перевяжете и – вперед. А я вас тут подожду… мне, блин, сиделки не нужны.
– Нет, об этом даже нечего…
– Юрий Филиппович, а он прав, мы ему пока не нужны. Вы планировали двое суток – давайте сократим на день. Есть и пить ему не надо – поспит, это лучшее лекарство. Если, конечно, заснет после ваших амфетаминов.
– Я взял легкое успоко… снотворное. На день?.. Ну, я спрошу у Туя.
– А мы пока перевяжемся. Наклонись… Теперь боком… Вот так.
– Туй согласен на день, но – с тем, чтобы сразу идти.
– А мы уже закончили. Отдыхай, тренер, но только на животе!
– Вы, правда, поспите, Евстрат Евстратович. Вот, примите, оно легкое.
– Вали давай… Айболит.
………………………………………………………………………………..
– Всё, Виктор Геннадьевич, мы прошли. Это была последняя пещера.
– И те Анакена коруа и мате иа матоу
Ко те копити
Кау хенуа хеа хуа…
– Что он заклинает? Только вкратце, если можно.
– Конечно можно, это просто песнопение. Вкратце так:
«В Анакене вы убили нас…
Что-то черное, что-то черное… О ошибка, ошибка.
Одна осталась моя жена есть недозревшие бананы».
– Веселенькая. Прямо частушка какая-то.
– Здесь поют и веселые, но, как и у нас, – по настроению, по внутреннему ощущению ситуации… Нет, Виктор Геннадьевич, не надо за ним идти, он отправился с личными визитами. Если объявят праздник, то график встреч у него будет плотный. И скорей всего, мы встретимся только перед возвращением. Но без встреч и мы не останемся. У вас какие-нибудь конкретные пожелания созрели – что увидеть, услышать. Скажем, как живут, как общаются…
– Созрели. Меня конкретно интересует приготовление и употребление кавы. И вообще, кто объявляет праздник?
– Кто хочет. Точнее, тот, у кого есть чем угостить. По сведениям Туя, намечается Пайна, это большой праздник. Если вы отдохнули, то мы пойдем, так сказать, дорогой легенд и к началу праздника окажемся как раз на месте.
* * *– Ну вот, мы входим в деревню каменного века. Это люди далекого прошлого, мы ныряем во тьму времен на двадцать тысяч лет… Готовится, готовится праздник. Но вы вот туда посмотрите. Как островок спокойствия в море суеты, да? Вокруг нее всегда так. Ука-Уи-Хетуу, Женщина, наблюдающая за звездами. Она – мааху, так называют прорицателей и звездочетов, еще ее и зовут Хету-те-Матарики, что, собственно, означает «маленькие глаза». Но как раз у нее глаза…
– Да, как у собаки Баскервилей. И вам определенно надо туда. Но я, с вашего позволения, еще задержусь здесь.
– Понял, извините. Сейчас я договорюсь, и она расскажет вам обещанную легенду о последней битве… Иорана, Хетуу! Пехе кое?
– Мауруру, Уре. Рива-рива. Кано.
………………………………………………………………………………..
– Ну вот, Хету согласна.
– Приятно было посмотреть на такую теплую встречу цивилизаций, разделенных тысячелетиями. Похоже, вас не забыли.
– Здесь не все забывают, моаи – свидетели… Предваряя легенду, скажу только, что, по радиокарбонной датировке органики из упоминаемого рва, речь идет о событиях приблизительно 1700 года. Ну, плюс-минус сто лет, точнее не дают. Сейчас, достану диктофон… ну вот, перевожу дословно.