Но вот впереди паровоза движется уже не легкая решетка, а платформа, груженная железным ломом. Однако мина по-прежнему срабатывает когда нужно. Теперь взрыватель отрегулирован нашими специалистами так, что одна только сила тяжести не приведет его в действие. Он должен испытать толчки определенного характера, определенного направления, вызываемые лишь движением паровоза.
В редчайших, исключительных случаях гитлеровцы все же ухитрялись обнаружить нашу МЗД-5. Но обнаружить - еще не значит извлечь, обезвредить! Дорого дали бы оккупанты, чтобы заглянуть в механизм мины, разгадать ее секреты. Никогда это не удавалось. Усовершенствовав МЗД-5, снабдив механизм снаряда "кнопками неизвлекаемости", партизаны отбили у вражеских саперов охоту пытаться овладеть тайной. Несколько фашистов после первых же таких попыток были разнесены в клочья.
Урок не пропал даром. Снимать наши мины гитлеровцы больше не решались. Когда находили партизанские мины, они были вынуждены взрывать их с почтительного расстояния. Но ведь при этом самим же оккупантам приходилось разрушать железнодорожный путь.
Летнее наступление партизан-подрывников на важнейшие коммуникации врага завершилось внушительной победой. Ковельский узел фактически был закрыт. По этому поводу мы получили в конце августа поздравление Центрального Комитета Коммунистической партии Украины.
В сентябре и октябре наши минеры подорвали еще 103 эшелона. По-прежнему лишь отдельным поездам с живой силой, с техникой и боеприпасами, предназначенными для Восточного фронта, удавалось проскакивать через Ковельский узел.
Но вот подошла зима... Гитлеровцы всегда боялись русской зимы, однако для тех из них, кто охранял подступы к железным дорогам, зима стала желанной союзницей.
Выпал снег. Белая пушистая пелена укрыла землю, легла на скаты железнодорожного полотна, засверкала на стометровых открытых полосах между путями и лесом. Заяц проскачет, птица пройдется - и то следы на снегу хорошо видны. А как подобраться к рельсам, не оставив следа, партизанам-минерам?
Над этим уже давно думали в землянке подрывной роты. Ответа никак не могли найти. Подчас у минеров рождались самые неожиданные предложения, как будто и удачные, но, к сожалению, удачные только на первый взгляд.
- Ходули! От леса к полотну двигаться на ходулях. Шаг будет широким, каждый след небольшим... Охрана не обратит внимания! - предложил кто-то.
Хорошо, допустим, не обратит. Допустим, что партизаны подобрались к рельсам на ходулях. Ну и дальше? Ведь с ходулей минировать не станешь. А ступил на землю - оставил следы. Предложение приходилось отбрасывать.
Мой заместитель по диверсионной работе Алексей Семенович Егоров очень болезненно переживал начало снегопадов. Этот молодой офицер в звании старшего лейтенанта был прекрасным знатоком минноподрывного дела. Прислали к нам Алексея Семеновича весной. Он быстро проявил свою энергию, знания и организаторские способности.
Интересным человеком был Алексей Семенович! По образованию он финансист, окончил планово-экономический факультет и в мирное время работал по своей специальности на крупном промышленном предприятии в Казахстане. С началом войны на строевую службу в армию Егорова не взяли из-за полного плоскостопия, а отправили учиться на финансово-плановые курсы при одной из военных академий. Через полгода из финансиста гражданского Егоров превратился в финансиста военного. В этом качестве его отправили работать в Москву, в Наркомат обороны.
- Сижу, пересчитываю бесконечные колонки цифр, - рассказывал Алексей Семенович, - понимаю, конечно, что и этим должен кто-то заниматься, но ведь мне нет еще тридцати лет, практически я здоров, а значит, и не вправе быть в стороне от непосредственной борьбы с фашистами... Меня преследовала мысль: что скажу я своим детям, которых очень люблю, когда они зададут вопрос, что делал их отец во время войны?
Егоров старался попасть в действующую армию, по это ему так и не удалось. Тогда Алексей Семенович стал проситься на какую-нибудь работу во вражеском тылу. Целый месяц осаждал он К. Е. Ворошилова ходатайствами направить его в партизанскую школу особого назначения. Наконец Егорову пошли навстречу и откомандировали туда.
- Финансист? Очень хорошо! Нам как раз нужен человек в финчасть, сказал начальник школы и снова посадил Егорова за цифры, ведомости.
Опять пришлось ему потратить массу энергии, чтобы избавиться от финансовой работы и получить возможность изучать минноподрывное дело.
Окончив школу, Алексей Семенович месяца три пробыл на Закавказском фронте в должности начальника саперного отряда. Дел тут оказалось немного. Подготовка небольших взрывов на шоссейных дорогах, разрушение Деревянных мостов не очень-то удовлетворяли Егорова. Но вот наконец наступил день, который старший лейтенант вспоминал как праздник... Алексея Семеновича отозвали в распоряжение Центрального партизанского штаба, чтобы направить ко мне заместителем.
Прибыл к нам Егоров, когда соединение было на марше, совершая рейд из Черниговской области на Волынь.
Для меня он оказался великолепным помощником. У нас Егоров не сидел за столом. Путешествуя из батальона в батальон, часто отправляясь вместе с минерами на задания, Алексей Семенович иной раз делал пешком по двадцать тридцать километров в сутки. Каких это стоило ему физических страданий, мы поняли позже, когда узнали о плоскостопии старшего лейтенанта.
Между специальностями финансиста и минера дистанция огромного размера. Но есть в них нечто общее, нужное и тому, и другому. Это точность, уважение к точности, привычка к точности. Мирные трудовые навыки Егорова помогли ему в совершенстве овладеть подрывным делом, в котором нельзя действовать небрежно, на глазок.
Егоров был очень самолюбив, пожалуй, даже честолюбив. Но это было особое честолюбие человека, попавшего на войну позже многих других и желающего догнать бывалых воинов, а отсюда - все делать как можно лучше. Успехи наших подрывников приносили Алексею Семеновичу огромную радость. Он гордился благодарностями, похвалами, первыми своими наградами, гордился тем, что поздравительная радиограмма Центрального Комитета была адресована не только мне, Дружинину, Рванову, но и ему.
Старший лейтенант имел все основания гордиться этим, радоваться, что работа минеров у нас налажена отлично, как вдруг снег, самый обычный белый пушистый снег начал все портить. Алексей Семенович ходил мрачный, угрюмый, даже осунулся, заметно похудел, отчего и без того длинная его фигура казалась теперь еще выше.
После очередного совещания в землянке минеров Егоров явился ко мне.
- Ну, что нового в мозговом тресте? - спросил я.
- Как ни крутили, как ни прикидывали, а придется работать или "под погоду", или "на шум поезда"...
- Надо сочетать и то, и другое.
- Конечно, сочетать. Обязательно! В батальонах у Маркова и Лысенко уже пробовали. Получается! Была бы только погода.
- Ну, а шумом немцы обеспечат!
Термины "под погоду" и "на шум поезда" относятся к тактике диверсионных операций.
Минировать "под погоду" - значит выходить на железную дорогу во время снегопада или метели, когда зима превращается из противника минера в его союзника и обещает уничтожить все следы. "Под погоду" обычно ставятся мины замедленного действия.
Но снегопады и ветры не так уж часты. Следовательно, нельзя их упускать. Подрывникам придется жить не в батальонных лагерях, а находиться большую часть времени как можно ближе к закрепленным за ними участкам дорог, чтобы в редкие благоприятные моменты выскакивать на полотно.
Другой способ минирования - "на шум поезда" - требует исключительной отваги, огромного хладнокровия. Подрывники находятся где-нибудь на опушке леса, совсем рядом с железной дорогой. У одного из них наготове небольшая мина мгновенного действия. Шум приближающегося эшелона служит сигналом, что смельчаку пора покидать товарищей. Он делает бросок к полотну и уже у откоса, прикрывшись только каким-нибудь бугорком или - тою меньше! - лишь маскировочным халатом, ждет подхода поезда. Когда паровоз приблизится к подрывнику на расстояние меньшее, чем требуется для остановки поезда, партизан в открытую крепит у рельса мину. За оставшиеся до взрыва секунды он должен скатиться вниз и спасти собственную жизнь.
При минировании "на шум" все было бы гораздо проще и безопаснее, двигайся поезда по ночам. Но мы сами же отучили фашистов пользоваться железными дорогами в темное время суток.
Партизаны называют мины, которые они суют чуть ли не под паровозные колеса, "нахальными минами", или "нахалками". Нет, их следовало бы называть "героическими". Ведь, устанавливая такой снаряд, минер рискует пострадать не только от взрыва, но оказаться если не убитым, то раненным, контуженным, оглушенным. Действуя на глазах у врага, он может еще получить пулю от сопровождающей эшелон охраны.
Мы с Егоровым все это хорошо понимали.
- До сих пор у нас были незначительные потери, - говорит Алексей Семенович. - В среднем около трех человек, включая и раненых, на каждые десять крушений. И очень бы не хотелось...
- А мне разве хочется? - вскипаю я, не давая ему закончить. - Но у нас нет другого выхода! Мы не можем только сидеть у леса и ждать погоды! Потери могут остаться небольшими и при действиях "нахалками". Пусть с ними работают самые спокойные, самые выдержанные минеры, а не самые отчаянные... Никакого лихачества! Точность глазомера, правильный расчет времени, знакомство с местностью - все это помогает при минировании "на шум". Сами великолепно знаете!
- Так и будем ориентировать людей. Желающих-то найдется сколько угодно!
Желающих? Не совсем точно... Будет сколько угодно минеров умоляющих, выпрашивающих, требующих отправки на самые трудные и опасные операции. Говорят, что летчик не может жить без полетов, что его всегда тянет в небо. Полюбивший свою профессию минер не может жить без грохота подготовленных им взрывов, без волнующего, ставшего уже привычным, необходимым напряжения нервов. Минера постоянно тянет к объектам диверсий. Плохо ли, хорошо ли, но это так.
Для помощи батальонам в организации подрывной работы зимой на "периферию" выехали Дружинин, Егоров, секретарь партбюро Кудинов, два-три опытных специалиста из диверсионной роты. После возвращения комиссара и мне предстояло отправиться по батальонам.
Зима вступала в свои права. Партизанам все чаще приходилось надвигать на уши кубанки и опускать отвороты треушков. Белым-бело в лесу, на полянах, просеках, а за лесом и еще белей. Но диверсионная работа не прерывалась. Донесения о подорванных эшелонах продолжали поступать. Каждый день одно, два, а то и три крушения. Нелегко они давались, эти крушения. Знаю, что нелегко! Вот вернутся люди, расскажут подробности.
Уже перед самым отъездом Дружинина и Егорова в батальоны мы решили шире использовать зимой "магнитки". Так называли у нас магнитные мины, которые крепились к вагону партизанской агентурой, обычно из железнодорожников, при отправке эшелона со станции. "Магнитка" взрывается в пути при толчках вагонов. Штука удобная! Беда, что таких мин заводского изготовления осталось очень немного. Значит, надо попытаться наладить выпуск "магниток" собственными силами.
Через несколько дней вернулся Дружинин, обветренный, промерзший, веселый. Скинув полушубок, он начал рассказывать:
- Был у Маркова... Ну что тебе доложить? Герои!.. Сутками сидят в снегу, ожидая метели... Холодище, а у минеров - ничего, кроме шалашей. Костра нельзя разжечь, ведь до полотна меньше километра, немцы могут заметить. Но голь на выдумку хитра! Ребята берут с собой глиняный горшок и запас угля, раздуют в горшке жар, получается что-то вроде восточного мангала, вот и греются по очереди. А обратно в батальон из лесу не выгонишь! Обида! "За что?" - спрашивают... Конечно, составы групп все же приходится менять.
- Как там поезда ходят из Бреста?
- Редко. Немцы напуганы, мало пускают, а те, что идут, наверно, Тарасенко с Кравченко перехватывают... Рвали они что-нибудь за это время?
- С десяток эшелонов сделали.
- Вот видишь! Наверно, тоже "нахалками"... У Маркова подорвали "нахалками" четыре, а ни одной эмзеде поставить не удалось. Так и не дождались ни ветра, ни снегопада. Хлопцы-то готовы только мгновенными и рвать!
- Эффекта меньше от мгновенных. Да и людей надо беречь... Потери у Маркова были?
- Убереглись. Но до чего же все-таки опасное занятие... Секунды решают. Глядеть и то жутко!
- Значит, опять вперед лез?
- Ну что ты! Из лесу смотрел, в бинокль...
- Интересные там в лесу деревья, если через них все насквозь видно! Или у тебя бинокль какой-то новый, особенный?
- Ну не из лесу смотрел, так с опушки.
- Не комиссарское это дело по опушкам, у фашистов на виду лазить. Мы же договорились, Владимир!
- Надо было, Алексей, надо...
- Не знаю, кому это надо! Комиссар у соединения один.
- Всем нам надобно, чтобы комиссар с людьми был. И тебе в том числе!
С Владимиром Николаевичем трудно бывает спорить. Поэтому летом однажды пришлось с ним просто поругаться. Где-то возле станции Польска Гура он побывал в составе группы минеров на железнодорожном полотне. Тогда я в конце концов доказал Дружинину, что он поступил неправильно. Прежде всего, не имея соответствующего опыта, он подвергал себя опасности в гораздо большей степени, чем любой настоящий минер. Затем присутствие, так сказать, высокого начальства могло нервировать ребят, отразиться не в лучшую, а в худшую сторону на их работе.
Дружинин обещал больше таких вылазок не делать. Но вот теперь, оказывается, он сутки провел с минерами в лесу, рядом с "железкой"... Таков Дружинин. Все он хочет увидеть, испытать. Говорит: "Надо было". Надо ли? А ведь, если сказать положа руку на сердце, пожалуй, в данном случае действительно надо. Наверно, и настроение поднялось у минеров, и все трудности словно уменьшились, когда сам комиссар соединения спал вместе с ними на снегу, грелся у тлеющих в горшке углей, жевал мерзлый хлеб.
Нет, другого комиссара нам не требуется!
Вслед за Дружининым вернулись из батальонов и остальные товарищи. Доклады их были довольно оптимистичны. Несмотря на подвохи, которые устраивала зима, минеры действовали успешно. Самоотверженность, энергия, изобретательность наших подрывников опрокидывали многие преграды.
Зимой осложнились не только выходы к железным дорогам. Морозы влияли на четкость работы мин замедленного действия. Взрывы отставали от заданных сроков, все чаще запаздывали.
МЗД-5 приводится в действие электрической искрой от небольшой батарейки. Ток включен в цепь, разомкнутую в двух местах. В одном месте контакты восстанавливаются, когда над миной проходит поезд, а в другом разомкнувшее цепь звено удерживается над ней стержнем из мягкого металла, помещенным в баллончик с кислотой. Как только кислота растворит стержень, мина придет в боевую готовность. Через какое время это случится, зависит от концентрации кислоты. У минеров имеются наборы кислотных замедлителей на самые различные сроки. Но вот теперь вмешались в дело холода! Низкие температуры ослабляют действие кислоты, влияют они и на исправность электробатареек.
Подрывникам пришлось заняться утеплением минных механизмов. Чего только они не применяют! Обкладывают замедлители и батарейки просушенным мхом. Обертывают их овечьей шерстью. Пробуют в качестве утеплителя конский навоз. Помещают механизмы в резиновые камеры, надутые воздухом. Последний способ дает наилучший эффект, но где наберешься этих спасительных камер?!
А ведь прежде чем определить, что хорошо, что плохо, что лучше, что хуже, надо провести десятки экспериментов. Опытное поле устроено рядом с землянкой роты подрывников. То и дело потрескивают зарытые в землю взрыватели, утепленные на разный манер. Стоящий у землянки часовой засекает, когда и какой взрыватель сработал.
Одновременно идут опыты и в другом направлении. Какие поправки на холод следует делать, если не утеплять кислотные замедлители? Что хорошего может дать комбинирование детонаторов различных типов? Душой всей этой кропотливой, но очень нужной работы является Алексей Семенович Егоров. В энтузиастах помощниках недостатка у него нет. Эксперименты ведутся не только в диверсионной роте, но и в каждом батальоне. Самое удачное Егоров отбирал, обобщал и требовал использовать повсюду.
Выпала нам и еще одна трудность, хотя и не особенно связанная с зимой, но совпавшая с ней во времени. Подходили к концу наши запасы тола. Нормы расхода взрывчатки были сокращены до минимума. Минеры сидели прямо-таки на голодном пайке.
Отчасти мы сами же и были виноваты, что оказались в столь незавидном положении. Летом далеко не все наши командиры заботились об экономии тола. Для подрыва эшелона вполне достаточно заряда в 10 килограммов, а клали, случалось, и вдвое больше. Грохот от двойного заряда сильней, но результат тот же, обычный. Теперь за любовь некоторых товарищей к шумовым эффектам приходилось расплачиваться.
Мы уже давно осаждали Украинский штаб партизанского движения бесконечными мольбами прислать толу. Нам отвечали ссылками на нелетную погоду, а чаще дипломатическим молчанием.
Ссылки на метеорологию звучали не очень-то убедительно. Погода случалась всякая. Нашлась бы ясная ночка, позволившая сбросить взрывчатку на парашютах. Но вот за дипломатическим молчанием угадывалась истина: очевидно, Украинский штаб запасов тола не имел. Замечу тут же, что впоследствии это подтвердилось. И вот почему в конце года партизанам не только на Украине, но и в других местах пришлось испытывать сильнейший "толовый голод".
Удары по вражеским коммуникациям Центральный штаб партизанского движения запланировал на 1943 год в двух тактических вариантах. Партизаны украинские осуществляли первый вариант - они били непосредственно по воинским эшелонам. Партизаны же Белоруссии и других республик действовали по второму тактическому варианту, нацеливая свои удары главным образом на железнодорожные пути, ведя так называемую рельсовую войну.