– Я тут неподалеку прожила много лет, – сказала Мила. – В Колокольном переулке…
Это она мне напоминает. Зачем? Я и так помню. Но все это ушло, не вернешь.
– Костя, откуда такое название – Сретенка? – спросила Мила.
– Сретенка, Сретенье – «встреча» на старославянском, – объяснил знающий все К.К.К. – Старцу Симеону ангелы обещали, что он не умрет, пока не увидит Иисуса Христа…
Мила помолчала, тихо засмеялась, легонько похлопала меня по плечу:
– Ордынцев! Я тебе обещаю, что ты не умрешь, пока не увидишь ангела… Ты только не потакай Любчику и не ходи на ненужные задержания…
Конечно, никакой необходимости или практического смысла в моем присутствии здесь на захвате нет.
Только не все в жизни танцует от здравого смысла. Есть в человеке дремучая зоологическая страсть – своими руками рвать врага на мясо! Не расчет, не оперативная целесообразность, а простое звериное нетерпение увидеть гадину, грязного недочеловека, который убил Ларионова. И взять его руками, подержать немного, послушать, как затрясется в нем дыхание, как кровь его вскипит и прокиснет от ужаса, как нестерпимо-остро завоняет он потом – как пойманный в шапку скунс.
Я ведь обещал Валерке, что Мамочка будет лежать на его месте в ледяном ящике морга. Я гнал от себя эти сумасшедшие фантазии, я знал, что не могу убить Мамочку и не убью. Но рассчитаюсь. Там еще посмотрим…
Медленно, сонно текло время, оно будто остановилось вместе с осенью.
Мила, ни к кому не обращаясь, сказала:
– Стылая вода… Снулая погода… Постылая жизнь…
Я промолчал. К.К.К. участливо откликнулся:
– Милочка, что с тобой?
– Ничего… – тускло ответила Мила. – После суточного дежурства я выгляжу как суточные щи… Женщинам это не нравится… И вообще все надоело…
На Садовой моргнул зеленый глаз светофора и скинул нам белый «вольво».
Мы его уже ждали часа полтора, а выскочил он из-за нашей спины внезапно, никто не успел среагировать. Но впереди моргнул фарами Кит из-за руля «джопы». К.К.К. плавно отпустил сцепление и плыл за набирающим скорость седаном.
Впереди красный светофор на Костянском, там всегда долгая пауза, да и Кит стоит наготове. Нет, нет, нет, он на этот раз его мимо не пропустит – в крайнем случае протаранит. К.К.К. мягко притормозил и, объехав слева стоящий у стоп-линий «вольво», подвернул немного и ткнулся бампером в белоснежное заднее крыло шведской мечты. Чмокающий скрежещущий звук – ножом по металлу сердца.
Распахнулась дверь, и бандит Мамочка, которого я так долго ждал, выскочил, наконец, как черт, из машины.
Он обескураженно смотрел на вмятое исцарапанное крыло. Медленно перевел взгляд на растерянное фраерское лицо К.К.К., который плавно открывал дверь, вылезал неспешно, недоуменно разводя руками – мол, с кем не случается?
– Ну! Ты! Козел! Вонючий! – с визгом заревел Мамочка. – Ты видишь это? Скотина!… Сука!…
К.К.К. испуганно бормотал, подходя к Мамочке вплотную:
– Я не ожидал, что вы повернете…
– Куда повернете? – голосил с надрывом Мамочка. – Я стоял! Мудак! Ты оборотись – людей спроси! Я на месте стоял! Ты понимаешь, что это тебе будет стоить десять штук? Это «вольва», а не твой засратый «запор»!
– Почему же «запор»? – обиделся К.К.К. – Это нормальный «жигуль», «пятерка», можно сказать.
Вокруг машин собирался народ.
– Говноед очкастый!… – орал бандит.
К.К.К., стоя уже прямо перед Мамочкой, спросил с претензией:
– Почему вы со мной так разговариваете, молодой человек?
Мамочка опешил от такого идиотизма, его рваный шрам от уха до угла рта превратился в белый рубец.
– А как с тобой еще разговаривать, червь ты навозный?
За его спиной уже грустно переминались Кит и Любчик. Я сочувственно вздыхал, подстраховывая сзади К.К.К. Куклуксклан пронзительно-тонко, с гневом и возмущением проголосил:
– Вы не смеете оскорблять меня! Вам никто не давал права…
И неожиданно дал ему пощечину. Пощечину! Это же надо такое придумать – пощечину! Ну кто, где, когда видел – уже целые десятилетия! – чтобы кому-то ответили на бесчестье пощечиной?
Наверняка, если бы К.К.К. ткнул ему в живот стилет или трахнул по роже кастетом, Мамочка удивился бы меньше. Это как бы нормально. Мамочка вскинул обе руки сразу – сейчас будет крушащий удар по беззащитно мерцающим окулярам К.К.К.
И повис он в воздухе, как Варавва на соседнем со Спасителем гимнастическом снаряде – Кит и Любчик поймали в воздухе его руки, чуть развели в стороны и – рывком вверх! Молись, Мамочка!
Толпа восхищенно-возбужденно, взволнованно-испуганно, ротозейски-счастливо загудела. Мамочка вертел головой, пытался обернуться, понять, что происходит, заорал на оперов:
– Да я вас сейчас всех…
А Кит уже высвободил у Любчика трепетную ручку Мамочки, свел их вместе, чуть поддернул повыше – чтоб товарищу удобнее было работать. А Юрка уже защелкнул ему на запястьях браслеты и обшаривал карманы – искал оружие.
Толпа растекалась с разочарованным бурчанием, как вода из унитаза. Мамочка безнадежно пытался задержать их. Собрать сочувствующих:
– Гля, что делают, гады, фашисты! Людей пытают! Открой, сука, жмет руку – больно! Больно!
Любчик участливо успокаивал:
– Ну и что? Это же наручники! Не согревающий компресс, а нормальные хомуты! Успокойся, все правильно, так и должно быть!
Кит предложил мне:
– Хватит ему дурковать!… Пора паковать! Пакуем?
– Валяй, – разрешил я. Так и не дотронулся я до этого звереныша с рваной пастью и чертячьими острыми ушами. Мамочка орал операм, которые волокли его в «джопу»:
– Куда вы меня? Чего вы хотите? Куда тащите, суки?!
Любчик успокаивал, лечил ему мозги:
– Да перестань ты орать… Чего ты так дергаешься? Успокойся! Возьмем тебя, пожалуй, в пыточную избу…
– Чего? Чего?
– Кво вадис? Спрашиваю, камо грядеши, потрох рваный? Куда ты, мать твою, собирался ехать?
И хохотал Юрка Любчик беззвучно, нервно и счастливо, как нападающий, вогнавший все-таки свою законную «банку» в самый угол ворот, из неудобной позиции, в прыжке, на добивании до верного. Мила неподвижно смотрела перед собой. И меня трясло от уходящего напряжения, будто оголенный провод не мог отпустить. К.К.К. истерически позевывал.
А Кит волок Мамочку за ворот кожанки и уже что-то жевал.
Значит, порядок.
47. МОСКВА. ДЖАНГИР И МОНЬКА
– Да не смеши ты меня, Монька, дорогой! – яростно веселился Джангир. – Альтруизм, гуманизм и прочие рыдания по убитым – глупая и корыстная чушь, обычная коммерческая мулька!…
Монька потягивал коньячок, не спеша покуривал, лениво посмеивался.
– Подумай сам, – доказывал Джангир. – Каждый день в мире трахается по меньшей мере один миллиард человек. Еженощно миллион тонн спермы извергается в никуда, в безвидную горячую черную прорву, в детородную тьму…
Монька был явно заинтересован размахом демографического мышления Джангира и понятностью, близостью его сознанию любимых цифр.
А Джангир уже вошел в раж:
– К счастью, большинство этой текучей гадости под названием протоплазма людская погибает… Но если бы из этого водопада подохших живчиков родились людишки, то за ночь население на земле удвоилось бы! Нужно это нам? Скажи мне, как верующий ортодоксальный еврей!…
Монька смеялся:
– Судя по моему поведению и дружбе с тобой, я не ортодоксальный, а парадоксальный еврей…
Прислуживающий за столом Швец подхалимски заметил:
– Слушаю вас, не понимаю – кто из вас более мудер?
– Молчи, мамзер, когда старики спорят, – отмахнулся Монька. – Это вопросы философские, ты в этом не волочешь… Вот когда начнем пилить деньги, так без тебя не обойдемся…
Джангир встретил Моньку по высокому протоколу. Стоя у дверей дома, когда Швец на «труппере» доставил долгожданного гостя, крепко обнял, обустроил в итальянской спальне и – быстро за накрытый стол!
Моньку удивить харчами после разносолов венской кухни было трудно. Но Джангир и мог, и хотел удивить гастрономией, да так, что у гостя голова качалась:
– У нас есть все… Но так пожрать все равно нигде в мире невозможно…
Да, тут было чего на зуб кинуть! Долма – нежнейшие голубцы из ягнятины в молодых виноградных листьях, крошечные прозрачные пельмени «душбара», жаренная в вине «монтраше» индейка с фаршем «ляванги» – из горных трав, кизила, орехов фундук, кишмиша и испанского лука, «кю-кю» – паштет из шпината, зеленей, восьми специй в запеченных яичных белках, шпигованные жареные бараньи яйца, рыба «кутум», перламутровые пласты балыка и сочащаяся розовым жиром семга, плов «каурма», люля-кебаб, тыкя-кебаб, суп пити-бас-баш, молодой картофель, зажаренный с грибами в гусином жире, пирожки «пти-шу»… И т.д. И т.п. И еще – etc…
– …Мальтус был прав, – завершал свою мысль Джангир, важно восседающий на своем высоком стульчике. – Миру такая тьма людей не нужна. А некоторые – нам лично – просто вредны…
– …Мальтус был прав, – завершал свою мысль Джангир, важно восседающий на своем высоком стульчике. – Миру такая тьма людей не нужна. А некоторые – нам лично – просто вредны…
– Ты, Петя, пошел дальше барона Бика… – заметил Монька.
– Кто такой? – поднял брови Джангир.
– Есть такой человек в Европе, придумал самый большой бизнес на земле – одноразовые вещи…
Джангиров с интересом смотрел на него.
– Ты и сам ими пользовался – шариковые ручки, зажигалки, бритвы, посуда, скатерти – бездна всяких вещей, нужных на раз…
– И что? – нетерпеливо перебил Джангир.
– А ты придумал одноразовых людей, – пожал плечами Монька. – Конвейерное производство камикадзе…
Джангир развел короткие худые ручки:
– Как нас уведомил однажды Гиппократ – «вита брэвис, артис лонго».
– Точнее? – осведомился Монька.
– Жизнь, говорит, коротка. Надо все успеть, везде промылиться, все организовать, а люди медленно двигаются. По дурости полагают, будто перед ними вечность… Тебе надо, Монька, их поторопить. Ты должен убедить сходку в том, что Нарик полностью скрысятился и прижулил несметные деньги. А им было место в обшаке.
Монька задумчиво покачал головой:
– Это не так просто… Прошли времена, когда приезжали на разборку с автоматами. Сейчас большая «терка» – это выяснение всех претензий и обстоятельств с документами и экспертами…
– Я тебе дам все документы, – заверил Джангиров. – Ведь очень проходило многое через меня… Ну и, кроме того, я подскажу все каналы, по которым он получал деньги, сбывал товар, я сам ему сплавлял бабки за рубеж. Сходка все это легко может проверить. И тебе не нужен их приговор – важно получить от них прогон по всем территориям. Мол, Нарик объявляется «гадом» и «негодяем»… Я потом сам разберусь…
– Я попробую, – пообещал Монька. – Хотя заранее говорю: это будет довольно трудно… Изменились времена.
– А чем они изменились? – сердито спросил Джангир, спрыгнув со стуком на паркет с высокого стульчика.
– Новые воры, «апельсины», контролируют деньги, а это – главное, – объяснил, как само собой разумеющееся, Монька. – Дефицит территорий, дефицит людей и объектов, с которых можно взять нормальный навар. И «апельсин» не останавливается ни перед чем…
– А вы? – с вызовом крикнул Джангир. – Вы, старые Воры в законе – «синие»? Что вы?
– «Синие» – те, кого не убили в разборках, не поумирали в тюрьмах и не спились – переведены на положение лордов-лэров в Англии. Им сохраняют уважение и маленький доход. Но решающего голоса они во всех этих делах не имеют. Их сейчас не поднять на войну с самозванцами, которые рядятся под воров, нет у них сил сделать «смасть» этим молодым негодяям… Песья старость…
– Ну-ну-ну, не запугивай, ничего страшного, ще конячья мама не сдохла, – подбодрил Джангир подельщика. – Мы с тобой и не такое решали! И это решим! Сейчас бы возгласить правильную молитву твоим иудейским богам за наши успехи! Да вашего священного «минена» нету…
Монька покачал головой:
– У евреев нет богов, у евреев один Бог… Но если для «минена» нет десяти евреев, то мы их можем с тобой собрать…
– По системе барона Бика? – осклабился Джангир.
– Да ладно! Я тебе сам еврейский барон. Смотри… Я – это раз! Ты, будем считать, это два! Ты и я – четыре. Мы без тебя – пять. Вы без меня – шесть. Мы без нас – это восемь. Двух все-таки не хватает. Но мы же с тобой есть! Значит – десять.
Джангир обнял Моньку и серьезно сказал:
– Вот так и проведи сходку. Мы с тобой есть – значит, нас десять…
***Рекордное количество смертных казней в США. За 1995 год в Соединенных Штатах казнены 56 преступников – самый высокий показатель с 1957 года, когда высшая мера наказания была применена к 65 осужденным на смерть. Все казненные осуждены за убийства.
В отчете министерства юстиции США говорится, что в камерах смертников американских тюрем ожидают исполнения приговора еще 3054 осужденных. Смертные приговоры приводились в исполнение в 16 штатах страны – Нью-Йорка среди них еще не было.
Отчет отмечает, что в 30-е годы среднее количество казненных обычно составляло от 120 до 200 человек в год. Смертная казнь в США была отменена в 1967 году, но через 9 лет Верховный суд передал эту высшую меру наказания на усмотрение штатов, и с 1967 года в стране были казнены 313 человек.
56 смертников, казненных в этом году, ждали исполнения приговора в среднем по 11 лет и 2 месяца – примерно на год дольше, чем 31 смертник, казненный в 1994 году.
На 31 декабря 1995 года в тюрьмах штатов ждут смертной казни 2998 убийц-мужчин и 48 женщин. Техас стоит на первом месте по приведению смертных приговоров в исполнение – там были казнены 19 человек.
48. МОСКВА. БУТЫРСКАЯ ТЮРЬМА. КАЗНЬ
Потапову позвонили из прокуратуры и пообещали прислать завтра прокурора для надзора за исполнением казни. Потапов усмехнулся – из соображений секретности они казнь называли «процедурой». От кого, интересно, таятся?
Потапов велел приезжать к часу ночи. Обычное, удобное время для исполнения исключительной меры наказания под названием «процедура». Все эти слюнявые рассказы о побудке на рассвете, о казни с первыми лучами солнца, о страшном часе Быка, когда жизнь переходит в смерть, – все это лабуда, подтекстовки для шлягеров. «Ну, исполню я его, допустим, на рассвете – и что? Что мне с ним до ночи делать? У себя в кабинете под столом держать эту падаль?»
Нет, тело казненного – это существенная часть государственной системы перевоспитания несознательных граждан и требует предписанной неуклонными правилами утилизации. От часу до двух ночи – самое подходящее время.
Потапов перезвонил Джангирову, предупредил и услышал, как у старого разбойника от этой вести сел голос. Потапов буркнул:
– Если наш договор в силе, то ночью можем махнуться куклами… Часа в четыре… На Кольцевой дороге… Место знаешь…
– Я никогда ничего не отменяю, – сказал сипло Джангиров. – Детали уточним чуть погодя…
– Уточним, конечно, куда денемся… – сказал спокойно Потапов и вдруг ощутил в себе злую тайную радость – достал-таки он эту хищную черножопую гадину, ишь, задрожал голосом, как от крика Черного Ангела.
– Слушай, Петро, у меня к тебе вопрос по бизнесу… – остановил он Джангира.
– Что у тебя? – нетерпеливо переспросил тот.
– Я вот в газете прочитал, что содержание одного зэка в американской тюрьме обходится казне в тридцать тысяч баксов на год… Это правда?
– Не знаю! Нам-то что?
– Ты ж фигура крупная, деловик и депутат, – давай организуем международную компанию «Импорт-Экспорт-Зэк»…
– Не понял, о чем ты?
– Договорись, что я возьму к себе на цугундер пару тысяч американского зэчья – каждого по пятнадцать штук баксов. С гарантией перевоспитания! После Бутырей гарантирую ноль рецидива. А если кто-то повторит – принимаю как рекламацию забесплатно… Если сладишь дело – миллионы с тобой снимем… И нашим арестантикам подмога калориями выйдет…
Потапову казалось, что он слышит хриплый клекот в груди Джангира, и был в этот момент счастлив.
– Ты подумай об этом, – попросил он смиренно и положил трубку.
Весь день прошел у него в обычной суете. В тюрьме меняли бойлер, и Потапов крутился до глубокой ночи, полностью забыв о предстоящей «процедуре». А кроме того, как начальника тюрьмы, его заботил вопрос организации «хозрасчетных» камер. В духе коммерциализации времен и нравов в стране было ему разрешено создание для особо привилегированных зэков комфортабельных камер, оборудованных холодильниками, нормальными койками – естественно, за отдельные деньги. Эта тюремная перестройка называлась загадочными словами «изыскание небюджетных средств». А Потапову деньги эти были нужны, ох, нужны! Тюрьма подголадывала, да и персонал неутомимо подворовывал. Зэки, не имеющие поддержки «гревом» и передачами из дома, попросту голодали. Любая камера была затрюмлена впятеро против штатной емкости.
Потапов считал это в общем-то нормальным и чрезвычайно удивился, когда после визита в тюрьму, одну из лучших, можно сказать, образцовых в стране, какая-то вонючая правозащитная организация опубликовала заявление, назвав условия содержания заключенных в тюрьме пыточными. Потапов тогда очень удивился – а что же им здесь, Мацесту устраивать, что ли, кисловодский курорт? Пыточный режим! Это ж надо! Вы, суки гладкие, настоящего кондея не видели, про пыточный режим, дубины вы этакие, и не догадываетесь!
Но начальство все равно было недовольно, и теперь не только из сострадания к зэковским тяготам, но и с учетом сохранения своего положения Потапов истово пахал по хозяйству, обеспечивая теплом и кормом свое подопечное стадо. Не дай Бог передохнут от простуд и голодухи, тут и закончится его карьера шеф-тюрьминала.
Вечером, перед исполнением «процедуры», Потапов рано уехал домой, выпил пару стаканчиков виски «Белентайн», отнятых на шмоне у блатных, крепко поужинал и прилег ненадолго перекемарить. В одиннадцать поднялся, умылся, побрился, засупонился и отправился на хозяйство.