Через два самых широких, центральных пролива перебрался, прислушиваясь и приглядываясь каждую секунду, но вполне благополучно. Лишь один раз пережидал под берегом мерцание прожекторов далеко впереди. Уже предвкушал скорый отдых, когда на гладь воды упал густой туман, мгновенно скрывший все ориентиры. Так что пришлось чуть не каждый десяток гребков отвлекаться от весла и сверяться с компасом, на всякий случай забирая немного южнее, в конце концов, там узкий пролив, где-нибудь все равно упрусь в землю. Тогда как севернее открытая безбрежная гладь — и оказаться там на рассвете подобно смерти.
Как ни старался, но пробарахтался долго, часа два, а то и больше. Несколько раз натыкался на сушу, почти в буквальном смысле, радовался, выбирался на разведку и быстро возвращался обратно. Мало того что островки, так еще и маленькие, толком не спрятаться. По всем расчетам выходило, что желанный берег остался далеко «за кормой», но отливающая ржавой желтизной вода не думала заканчиваться, и я, с трудом сдерживая панику, смотрел сквозь молоко тумана на светлый как днем небосвод, отчаянно жалея, что не остался на последнем из островов. Зарылся бы там в камни и хвою с головой и как-нибудь протянул день до темноты.
Наконец, белесые лохмотья разорвал порыв ветра, и через просветы я обнаружил себя в глубоком заливе, да еще прямо напротив небольшой, невесть откуда вылезшей деревеньки. Откуда только взялись силы на спурт, я греб, будто надеялся выйти на глиссирование! Вслед мне неслось переливчатое, многоголосое пение петухов. Против ожиданий на скорое завершение плавания, за ближайшим мысом залив перешел в узкую губу с низкими, заболоченными берегами. Лишь километрах в двух-трех впереди виднелось устье приличной реки,[78] сулившее комфортное укрытие. Добрался я до него практически ничего не соображая от усталости, двигая веслом как сомнамбула, скорее на одной силе воли и злости.
Однако на этом гонка не кончилась. Вымощенный десятком явно не местных валунов причал на склоне крутого холма, уходящая вдоль берега на юг лесная дорога, к этому благолепию старое кострище с бревнами-скамейками, подобие стола под навесом и даже оборудованное жердью-седалищем отхожее место в близлежащем овраге — все кричало о практически ежедневном посещении. Хорошо еще никого не застал, хотя, судя по всему, на данной стоянке люди чаще обедали и отдыхали, но не ночевали.
Закинул в рот пятую за перегон плитку пеммикана из НЗ и прилег чуток отдышаться да подумать. Путь на юг, по натоптанной местными жителями стезе, очевидно не для меня. Однако уходить на запад прямо в лес не хочется. Тем более далеко не факт, что мой вояж не был замечен какой-нибудь страдающей от бессонницы дояркой, а значит, оставлять следы вблизи устья крайне нежелательно.
— Ох-хо-хонюшки! — прокряхтел я в стариковском стиле, вновь принимая вертикальное положение.
С трудом преодолевая боль в натруженных мышцах, взгромоздился на плавсредство, да понемногу погнал его вперед, в поисках удобного выхода — чтобы и отпечатков подошв не оставить, и заросли невдалеке, чтоб жерди схоронить. Галечная отмель не понравилась, высадка в осоку не прельстила, а там до меня наконец-то дошло — пока нет сильного течения, можно просто плыть вперед, не оставляя шансов ищейкам. Тем более что река, фривольно вильнув изгибом, повернула мой затылок к успевшему вылезти из-за горизонта солнцу.
Жаль только, что идиллии хватило всего на час: обидный вираж обратно на юг и шум приближающегося переката поставили окончательную точку в моей недолгой карьере гребца.
А там и неплохой приток-ручеек на запад нашелся. Не сказать, что сильно полноводный, но и не перешагнешь, разве что перепрыгнуть, и то с разбега. Отполз вдоль него километра на три до небольшого озерка, да завалился спать в шикарном ельнике.
* * *К моменту пробуждения солнце ощутимо клонилось к горизонту. Зверски хотелось есть, поэтому еще раз убедившись в отсутствии присутствия двуногих прямоходящих, я развел небольшой костер для углей, поставил кипятиться воду, да отправился на рыбалку. Надо сказать, не особенно сложный промысел по здешним местам, поклевка обычно происходит через несколько секунд, вездесущие полосатые черти-окуни ещё и драку устроят между собой, а первый, обязательно самый быстрый и крупный, так заглотит крючок, что вытаскивать из пасти устанешь.
Проблемы две: червяка для наживки найти почти не реально, короеда попроще, но тоже не на каждой поваленной сосне, и… поймать таким способом рыбу поприличнее нечего и мечтать, окуни не дадут, пока всю стаю не выловишь. Поэтому белую рыбу приходится брать поверху, на овода или слепня. Да обязательного живого, шевелящегося, стоит чуть придавить кусачую тварь, пустив сок, как опять приплывут костлявые, невкусные полосатики и все испортят.
Ужин получился из двух блюд: большая, нажористая уха с кусочками сосновой коры и запеченный корень камыша с традиционной парочкой жареных рыб в белой блестящей чешуе, названия которых я не знал. До ночного полумрака, заместо вечернего моциона успел доплестись до следующего озера[79] — дрыхнуть там же, где был разведен костер и готовилась еда, я уже не решался. Да и теплее стало, все ж июнь уже в самом разгаре.
Спал неспокойно, уж слишком светло тут ночью, вдобавок из-за перепадов погоды или близости болота миллиарды комаров, разнообразных по калибру, но совершенно одинаковых по характеру, опустились на меня плотной густой массой. Мелкая кусачая сволочь залезала в мельчайшие щели одежды, набивалась в складки накомарника и миллионами противных голосов жужжала над лицом. А еще все время чудился лай собак да крики петухов. Вроде прислушаешься — ничего, только чуть поскрипывают сосны, плещутся рыбы в реке, да шебуршится в лесной подстилке мелкая живность, мыши там, ежики всякие, а может, и кто покрупнее, все равно подвешенный на суку рюкзак им не достать. Но стоит заснуть, и в фантасмагорическом калейдоскопе сознания пускаются друг за другом вскачь свет прожектора на воде, псовая травля, сражение с вохровцами и бешеная гребля под бодрое кукареку голосистых птиц.
Под утро начался мелкий и совсем не летний дождь. Капельки собирались в ветвях могучей сосны как в крошечном водохранилище и падали вниз уже огромными капелищами, пробивая мой истрепанный брезентовый полог какой-то особо мокрой водяной пылью. Пришлось вставать, идти на разведку, и даже не влезая на дерево опять упереться в дежа-вю — село на противоположном краю озерка.[80] Натуральное карельское издевательство: идешь, плывешь, а всегда перед глазами будет здоровенная лужа, перевернутые лодки, развешенные для просушки сети да россыпь изб, и еще хорошо, если последние на противоположном берегу. Хотя в данном случае слабое утешение — расстояние смешное, водоем не велик. Не зря, видать, петухи блазнились во сне.
Однако расстраиваться и поспешно убегать не стал, скорее, обрадовался. Где еще в лесу можно найти такую хорошую возможность для юстировки самодельного компаса, как удачно расположенная православная церквушка? Чуть-чуть прошел вперед, нашел место, в котором крест на куполе, крытом успевшим подгнить тесом, слился в одну линию и навелся на него как на север. Отчертил карандашом новые риски на картонке-картуше, успокоился — исправленная ошибка составила всего около десяти градусов, мелочь в моей ситуации.
— Дан приказ ему на запад! — отчаянно фальшивя, пропел я первую строчку еще ненаписанной песни. — Чеке в другую сторону!
Сборы недолги, кусок рыбы с камышом съесть, брезентовый полог снять, тощий рюкзак надеть. И с опаской вперед, наверняка где-то впереди торная тропинка, а то и дорога. Но оказалось еще хуже: на мокрой грязи местной транспортной артерии я разглядел свежие отпечатки пары подкованных сапог, а рядом здоровенные собачьи лапы. Судя по всему, патруль ушел на юг с утра, к обеду, в лучшем случае к вечеру, вернется в село. Перескочить на другую сторону, не оставляя видимых следов, проблема маленькая. Вот только как скрыть запах?
Последняя мысль, впрочем, особого прикладного значения не имела. Окончательно втянувшись в лесную жизнь, я не сомневался — догнать меня бойцы РККА не смогут. Физические кондиции не те, да и вообще, попробуй, побегай по камням в сапогах на скользких подошвах, долгополой, воглой от дождя и сырости шинели, да с опаской, не прилетит ли из кустов пуля или хотя бы каменюга. Собака страшнее будет, и то исключительно по свежему следу, если загонит в тупик. Главное, чтоб еще предколлективизационных, довольных советской властью крестьянушек не подняли, да не собрали с ними большую облаву навстречу. Но тут спасение одно — скорость, скорость и еще раз скорость.
Как-то удивительно быстро наткнувшись всего в полукилометре от дороги на текущую почти строго на запад крупную, но все же непроходимую для лодок реку,[81] я еще и еще взвинчивал темп движения. Получалось сильно проще, чем на Поньгоме, появился опыт, да и паводок схлынул, оставив после себя прилизанную течением прошлогоднюю траву на низких берегах, а также неряшливые гривы лесного мусора, запутавшегося в кустах и деревьях. За весь день пришлось лишь пару раз переобуваться в калоши с обмотками, чтобы форсировать вброд какие-то притоки.
Как-то удивительно быстро наткнувшись всего в полукилометре от дороги на текущую почти строго на запад крупную, но все же непроходимую для лодок реку,[81] я еще и еще взвинчивал темп движения. Получалось сильно проще, чем на Поньгоме, появился опыт, да и паводок схлынул, оставив после себя прилизанную течением прошлогоднюю траву на низких берегах, а также неряшливые гривы лесного мусора, запутавшегося в кустах и деревьях. За весь день пришлось лишь пару раз переобуваться в калоши с обмотками, чтобы форсировать вброд какие-то притоки.
Два часа рваного бега, завтрак сосновой кашей с плиткой пеммикана, горячий брусничный чай, опять быстрый шаг, в удобных местах переходящий на бег, привал на холодный обед с жалкими остатками вчерашней рыбалки, здоровый полуденный сон-час и снова движение до тех пор, пока река не вывела к очередному озеру.[82]
Искать положенную к данному объекту деревню не стал, наоборот, устроил аккуратный «five o’clock» и в очередной раз отрубился на выглянувшем после полудня солнышке. Но лишь на пару часов — ночевать вроде как рано, за спиной осталось немногим более двадцати километров, добавить к ним десяточку, мягко говоря, не помешает. Вдобавок оставаться вблизи жилья лишний раз страшновато, особенно в период белых ночей, когда разница между пасмурным днем и ясной ночью весьма условна и почти не мешает передвигаться по лесу. А ну как случайно наткнутся и возьмут меня тепленьким на потеху местного авангарда партии и правительства.
Встал более-менее отдохнувшим, вообще, идея коротких привалов на сон мне нравилась чем дальше, тем больше. Вот только с рекой пришлось попрощаться почти сразу, она свернула на север, зато оставила вполне симпатичный ручей, по которому я и продолжил движение. Удачно перебрел по колено в воде через дорогу и, было, расслабился в привычном ритме, пока впереди меня не развернулось широкое и длинное болото. Покрытое высокими кочками, оно не казалось мрачнее и опаснее попадавшихся мне ранее, скорее, наоборот, яркая зеленая трава празднично искрилась в лучах позднего заката солнца миллионами разноцветных капель, обещая поддержку и опору.
Возвращаться не хотелось, переодев обувь и вооружившись посохом подлиннее и покрепче, я нацелился на торчащий метрах в трехстах впереди форпост леса, стараясь выбрать по цвету травы более прочные места. Не менее половины пути мне удалось одолеть без особых сложностей, и я уже задумывался, удастся ли найти ручей на другой стороне болота, или он тут заканчивается, как внезапно левая нога, прорвав верхнюю растительную пленку болота, ухнула под воду выше колена. Я пошатнулся и — о, ужас! — другая нога тоже стала уходить в глубину, не встречая никакого сопротивления.
На мгновение меня обдало смертельным холодом, я с отчаянной тоской представил, как сияющее солнце и далекие сосны будут равнодушно наблюдать за моим медленным погружением в трясину, сперва по пояс, потом по грудь и, наконец, за последними пузырями, которые торжествующе булькнут на том месте, где только что была моя голова. Почему-то не так страшно, как безмерно обидно стало при мысли о такой бессмысленной смерти. Тем временем лишенные контроля мозга ноги бессильно подогнулись, и вместо тщетных попыток вызволить ноги из трясины я как стоял, так шлепнулся в траву спиной вниз.
Плеснувшая в лицо вода оказалась прекрасным лекарством от идиотских фантазий. Осознав, что чем отчаянней будут рывки и движения, тем ближе будет гибель, я раскинул руки широко в стороны, затем медленно и постепенно, анализируя каждый трепет и колебание спасительной корочки, отделявшей мое тело от жадной болотной массы, стал выкручивать ноги из капкана. Сантиметр за сантиметром, осторожно и плавно, и минут через десять, показавшихся мне целым столетием, я смог, наконец, распластать их, как и руки. Из окна, проделанного ногами в поверхности болота, широкой струей с противным фырканьем и пузырьками выливалась на зеленую траву коричневая жижа трясины, словно стараясь не выпустить меня из своей власти.
Отплевавшись от залившей лицо бурой гадости, пополз обратно, не решаясь сразу встать на ноги. Лишь удалившись метров на двадцать, поднялся, отдышался и быстро пошел по своим старым следам обратно, с замиранием сердца воспринимая каждое колебание почвы. Уверен, на второе спасение мне не хватило бы ни сил, ни удачи.
Добравшись до ручья, я постирался и помылся, сил не было терпеть болотную грязь, чуть было не отправившую меня за грань реальности. Заодно, уже в который раз, отвесил нижайший поклон безвестным мастерам будущей поднебесной империи, сшившим рюкзачок, благодаря которому у меня сохранились годная еда и комплект сухой одежды. Бинокль пережил купание только наполовину — жидкость проникла в левый монокуляр, заметно подпортив картину увеличенного отражения реальности. В завершение списка потерь одна из гафф умудрилась отвязаться и сейчас, вероятно, медленно дрейфует через толстый слой ила в сторону центра Земли.
Усталые, надорванные стрессом мускулы просили привала минуток на шестьсот-семьсот, но чувство самосохранения только крутило пальцем у виска при самой мысли о ночевке перед тупиком. Разум без длительных совещаний внял последнему, лишь отметил: еще неделька в тайге, и не далеко до «эффекта Голлума», то есть раздвоения сознания и поедания сырой рыбы.
Выбираться пришлось на север, в противоположную сторону болото приобретало какие-то неимоверные, уходящие за горизонт размеры. Причем вставший на моем пути микрососняк с частым вкраплением микроболот оказался настоящим квестом, движение получалось исключительно по принципу два шага вперед, один назад. Промучившись в природном лабиринте добрых часа три, я неожиданно услышал невдалеке смутно знакомую, но все ж непривычную разухабистую песню под гармонь:
Источник обнаружился быстро: по открывшейся за кустами лесной дороге, немилосердно скрипя и подпрыгивая на камнях, шустро катились аж целых три повозки, густо обсаженные со всех сторон красноармейцами. Нелепые, выцвевшие чуть не добела картузы-фуражки с мягкими матерчатыми козырьками как маячками проблескивают малиновой эмалью звездочек, мешковатые гимнастерки прячут далекие от упитанности животы, а тяжелые, измазанные в грязи ботинки видали лучшие виды. Однако на лицах самозабвенные улыбки, аж завидно, и глотки дерут так, что шишки сыплются с ветвей.
Вот только обольщаться не следует. Винтовки не сложены в телеги, они в руках бойцов, пусть не всех, но у большинства. Еще и штыки примкнуты,[84] в закатном сумраке виден тяжелый серый цвет грубо откованного металла. Или командиры и политруки успели вколотить в головы вчерашних крестьян любовь к оружию, или, что куда вероятнее, опасаются неведомого врага, причем явно не того, что ходит по лесу без обувки, ведь за все время «похода» я не встретил ни одного отпечатка медвежьей лапы.[85]
Пропустив мимо себя густое облако махорочного дыма, следующего за бойцами РККА в качестве авиационного прикрытия, я уже, было, решил забиться обратно, поглубже в чащу, как в голову стукнулась шальная мысль: не будут же они с песней переть мимо патруля или засады? Ведь наверняка остановятся перекинуться парой слов? И со встречными не разъедутся. А мне всего-то надо несколько километров отбить, из проклятущего болота вылезти!
Выждав, когда кавалькада скроется за поворотом, я обул трофейные сапоги, не дело пятнать торное место ребристыми подошвами 21-го века, аккуратно просочился на дорогу и, зажав на всякий случай в руках боевой топор, пустился неторопливой трусцой вслед удаляющемуся краснознаменному хору.
Как ни приятно чувствовать под ногами относительно ровную, утрамбованную землю, удовольствия мало: нервы напряжены до последнего предела, глаза ловят любую качнувшуюся ветку, странный кустик, мозг заранее выбирает укрытия, за которыми можно спрятаться, но самое главное — слух, ведь каждый новый куплет по сути означает лишние двадцать-тридцать шагов вперед. Не бездельничает и паранойя, она без продыху грызет душу вопросами типа: «А ну как кого-нибудь из бойцов приспичит пос…ть так, что и темный лес не напугает» или «Вдруг у замыкающей телеги отвалится колесо».
Хватило меня лишь на полчаса — именно такое время длилось непрерывное выступление бойцов. Жизнеутверждающий мотив очередной красбаллады прервался на самом романтическом месте:
Выяснять причину заминки я не стал, немедленно свалил на запад. Уж лучше пять километров по нетронутой тайге, чем один, но эдакой нервотрепки!