«Воистину, братец, — задушевно говорит один из персонажей пьесы-агитки „Разговоры, бывшие между двух российских солдат“ (1743 год), — ежели бы Елисавет Великая не воскресла и нам бы, русским людям, сидеть бы в темности адской и до смерти не видать света». Один из церковных деятелей того времени, Дмитрий Сеченов, в опубликованной большим тиражом проповеди 1742 года клеймил тех, кому недавно так преданно служил: «Прибрали все Отечество наше в руки, коликий яд злобы на верных чад российских отрыгнули, коликое гонение на церьков Христову и на благочестивую веру возстановили, их была година и область темная».
Дмитрий излагает «художественный» вариант той речи, с которой будущая государыня якобы обратилась к солдатам в слободе Преображенского полка: «Родители мои… трудились, заводили регулярство, нажили великое сокровище многими трудами, а ныне все растащено, сверх же того, еще и моего живота ищут (то есть хотят лишить цесаревну жизни, не верь и этому, читатель! — Е. А.). Но не столь мне себя жаль, как вседражайшего Отечества, которое чужими головами управляемое, напрасно разоряется и людей столько неведомо за кого пропадает».
И тут же звучит другой, упомянутый выше главенствующий мотив «реинкарнации»: приход к власти Елизаветы — это возвращение Петра Великого (да заодно и Екатерины I) в Россию в облике его дочери. Архимандрит Заиконоспасского монастыря Кирилл Флоринский в проповеди 18 декабря 1741 года в Успенском соборе Московского Кремля восклицал: «Возведи о, Россие, очи твои и виждь! Се аз семя отца твоего Петра Великого седох на престоле твоем. Се во мне оживотворися Петр, жива бысть Екатерина. Отродись Петр, вся благия насеявый в недрах твоих». Ему вторит А. П. Сумароков:
В многочисленных проповедях ночной переворот 25 ноября 1741 года изображается как гражданский и религиозный подвиг дочери Петра, воодушевленной Провидением и образом своего великого батюшки, после чего она решила «седящих в гнезде Орла Российского нощных сов и нетопырей, мыслящих злое государству, прочь выпужать, коварных разорителей Отечества связать, победить и наследие Петра Великого от рук чужих вырвать и сынов Российских из неволи высвободить и до первого привесть благополучия».
Так выполняет «социальный заказ» режима первейший пиит тогдашней России Сумароков. А вот другое агитационное произведение — пролог к опере «Милосердие Титово» под названием «Россия по печали паки обрадованная», сочиненное академиком Якобом Штелиным. Опера начиналась с пролога, идеологическая направленность которого очень напоминала то, что происходило впоследствии в кинотеатре советских времен, когда киножурнал «Новости дня» с рассказом об очередном съезде партии или комсомола пускали перед просмотром основного фильма, на который, собственно, и шла публика. В 1742 году происходило примерно то же самое. Когда раздвигался занавес, то зрители видели плохо освещенную сцену, которая символизировала разоренную злодеем Бироном «запустелую страну, дикой лес и в разных местах отчасти начатое, но недовершенное, а отчасти развалившееся и разоренное строение». В этом пытливый зритель должен был усмотреть незаконченные, брошенные начинания Петра Великого.
Посредине сцены восседала женщина по имени Рутения — Россия, окруженная хныкающими детьми — русскими людьми. Сердца слушателей были тронуты жалостливой арией-плачем Рутении. Современник пишет, что в этом месте заполненный до отказа четырехтысячный зал возрыдал. Не выдержав общей печали, прослезилась и сидевшая в царской ложе императрица. Но долго мучить зрителей постановщик — итальянский режиссер и дирижер Франсиско Арайя — не стал: Рутения успокаивает детей, она «обнадеживает их тем, что Петр еще жив в лице своей дщери и что он России может скоро опять возвратить прежнюю ея славу… ежели кровию Великого Петра и истинною и законною наследницею Петровы времена паки восстановлены будут»…
Вот мощно вступил оркестр, начался театральный восход солнца в сопровождении «веселого хора музыки и поющих лиц», что следовало понимать как переворот 25 ноября 1741 года. Вместе с солнцем на облаке выплыла богиня Астрея в компании с добродетелями правящей государыни. Среди них — все самые лучшие свойства, которые изображают увитые шелками дамы: Храбрость, Великодушие, Справедливость, Милость. Возле них толпились «пять свойств верных подданных»: Любовь, Верность, Сердечная искренность, Надежда и Радость. Автору этой книги, изо всех сил стремящемуся избежать легковесных аналогий с позднейшими временами, опять никак не удержаться, чтобы не прибавить к этим свойствам настоящих верноподданных еще два, рожденные в последние полстолетия: Глубокое удовлетворение и Искреннюю признательность.
Но и без них танец добродетелей и свойств императрицы и народа на поляне посреди лавровых, кедровых и пальмовых рощ получился, вероятно, блистательным. Оказывается, пока с облаков спускалась богиня солнца, эти благоуханные рощи успели подняться на месте пустынь и диких лесов. Запустелые поля также вовсю радовали глаз зрителя, обернувшись в «веселые и приятные сады». Астрея исполнила арию о достоинствах императрицы Елизаветы Петровны, которая уже при рождении была одарена массой добродетелей и которой судьбою было предназначено увенчаться короной, «дабы Россию паки восстановить». После этого Астрея предлагает подданным воздвигнуть «публичный монумент» в честь государыни, что тут же и совершилось — прямо посредине сцены начали поднимать огромный обелиск с надписью: «Да здравствует благополучно Елизавета, достойнейшая, вожделенная, коронованная императрица, Мать Отечества, увеселение человеческого рода, Тит времен наших. 1742».
Пролог завершался массовым ликованием обитателей всех четырех частей света (больше тогда и не знали) вместе с «добродетелями и добрыми свойствами». А если к этому прибавить, что всех, кто публично сожалел о правлении кроткой Анны Леопольдовны или — не дай Бог! — сохранил у себя монету с профилем младенца-императора Ивана Антоновича или печатный указ с его «титлом», тотчас тащили в Тайную канцелярию, то станет ясно: никто не сомневался, что с воцарением Елизаветы Петровны наступило «царство света» нового Тита. Как известно, римский император Тит прославился великодушием к поверженным врагам.
* * *Придя к власти, Елизавета сразу столкнулась с несколькими внешне- и внутриполитическими проблемами. В момент переворота Россия находилась в состоянии войны со Швецией, и уже на следующий день после переворота на улицах столицы вместе с манифестом о восшествии дочери Петра на престол читали и упомянутый выше манифест Левенгаупта о намерении шведов освободить русских от гнета иностранных временщиков. Тотчас в Выборг были посланы нарочные с приказанием русским войскам стоять на месте, а к шведскому командующему отправили освобожденного из русского плена шведского офицера с сообщением о готовности России заключить мир. Тем не менее решить эту серьезную проблему, окончить «ненужную» бывшей цесаревне, а теперь — государыне, войну сразу не удалось.
Перемирие, объявленное после восшествия Елизаветы на престол, не окончилось миром: шведы своих требований не смягчили и продолжали добиваться возвращения Восточной Прибалтики. Так стали ясны истинные, то есть реваншистские планы шведского кабинета, который теперь воевал уже против той государыни, ради воцарения которой якобы и начал войну. Поэтому уже в конце февраля 1742 года Елизавета приказала войскам готовиться к новой кампании и начать военные действия, «дабы оными неприятель к прямому желаемого мира склонению принужден быть мог».
Новая кампания принесла ошеломляющие успехи русской армии, не столько благодаря победам фельдмаршала Ласси — полководца хорошего, но не блестящего, сколько из-за полного разложения шведского войска, в котором возобладали недопустимые в военной организации принципы коллективного обсуждения офицерами планов командования. Кроме того, финляндские части, составлявшие значительную часть армии, фактически отказались воевать и во множестве дезертировали. Идея освобождения Финляндии от шведского ига как никогда была близка к осуществлению. Ее довольно умело подогревали русские агенты, обещавшие финнам лучшие условия существования под скипетром Елизаветы Петровны, чем под сенью Трех корон. Как бы то ни было, в июне шведы непрерывно отступали, сдавали одну позицию за другой, пока русские без боя не овладели Фридрихсгамом. Шведский флот из-за начавшейся на кораблях эпидемии бросил оказавшуюся в стесненном положении армию и покинул прибрежные воды Финляндии. Эскадра адмирала Захария Мишукова взяла под контроль все морское побережье Финляндии.
24 августа 1742 года шведская армия капитулировала в Гельсингфорсе (Хельсинки), и генерал-фельдмаршал Ш.-Э. Левенгаупт сдался русским. Финляндия оказалась оккупированной русскими войсками. По условиям капитуляции финляндские войска распускались по домам, а разоруженная армия Левенгаупта с пропуском от Ласси (чтобы шведских воинов по дороге не грабили казаки кровожадного атамана Краснощекова) отправилась в Швецию. Возмущению Стокгольма позорной, без боя, сдачей Финляндии не было предела — Левенгаупта судили, а потом и казнили.
Из русских потерь самой заметной стала смерть упомянутого выше казачьего походного атамана Ивана Краснощекова, отличавшегося невероятной силой и свирепостью и наводившего ужас на шведов и финнов. Во время боя в августе 1742 года он провалился в болото и, оказавшись беспомощным, был убит шведами. В целом же, как пишет очевидец войны граф Гордт, шведы не ожидали, что русская армия, ведомая фельдмаршалом Ласси, находится в таком отличном состоянии.
Следующая кампания, в 1743 году, закончилась без особых успехов — флоты маневрировали, шведы не дали Ласси высадить армию уже на шведское побережье, но, видя, что войну они проиграли, политики в Стокгольме пошли на подписание 7 августа 1743 года мира в Або. Швеция снимала все свои прежние претензии к России, признавала Ништадтский мирный договор как акт, не утративший силу, и, кроме того, уступала ради «вечного мира и дружбы» часть Финляндии по реку Кюммень. Вся остальная Финляндия согласно мирному договору возвращалась под власть Швеции. В таком положении граница оставалась до 1809 года, когда мечта финляндских сепаратистов исполнилась и Финляндия была включена, на весьма льготных по тем временам условиях, в состав Российской империи Александра I.
Договор в Або 1743 года был полным успехом русской дипломатии еще и потому, что в обмен на уход русских войск из большей части Финляндии шведский рикстаг избрал Адольфа-Фридриха — дядю великого князя Петра Федоровича — наследником бездетного шведского короля Фредрика I. Это резко усиливало «русскую партию» в шведских верхах и позволяло русским дипломатам влиять на политическое положение соседнего, весьма недружественного России королевства. В целом без особых усилий правительство Елизаветы Петровны успешно завершило войну со Швецией, получив территориальное «приращение», без чего ни один русский правитель не мог считать свое царствование вполне успешным.
Серьезные проблемы ждали государыню и в собственной стране. Уже с первых шагов царствования Елизавета Петровна показала свои намерения во внутренней политике — она хотела, согласно своей доктрине, восстановить все государственные институты времен Петра I и Екатерины I. В одном из первых постановлений нового правительства была заявлена центральная реставрационная цель: «Усмотрели мы, что порядок в делах правления государственного внутренних отменен во всем от того, как было при отце нашем… и при матери нашей… в первый год ее владения было, ибо в другой год ее владения (то есть в 1726 году. — Е. А.) происком некоторых прежний порядок правления, установленный от… родителя, нарушен вновь изобретенным Верховным тайным советом».
Разумеется, ни Елизавета Петровна, ни ее советники, писавшие этот указ, не ломали голову над тем, что же послужило причиной изменения системы управления на другой год после смерти Петра Великого. Как известно, Верховный тайный совет был создан в феврале 1726 года для помощи императрице Екатерине I. Недаром в указе об образовании Верховного тайного совета говорилось, что совет создан «при боку Ея императорского величества» и служил «не для чего инако только, дабы оный в сем тяжком бремени правительства, во всех государственных делах верными своими советами и беспристрастными объявлениями мнений своих Нам вспоможение и облегчение учинил».
Вообще-то Елизавета также нуждалась в совете при своей особе. Но тогда, в 1742 году, она опасалась, сохранив Кабинет министров или создав нечто подобное, попасть под влияние своих советников и поэтому решила править «как при батюшке». Это означало, что упразднялся главный исполнительный орган власти времен императрицы Анны Иоанновны и правительницы Анны Леопольдовны — Кабинет министров, и восстанавливалась в полном объеме власть Сената, бывшего при Петре I высшим правительственным и судебным учреждением. Напомню, что с образованием Верховного тайного совета (1726–1730) Сенат утратил название, в котором подчеркивалось его главенство, и из «Правительствующего» превратился в «Высокий». Теперь, при Елизавете Петровне, его первое, изначальное название снова красовалось на официальных бумагах. Более того, указом 12 декабря было постановлено, что Сенат «да будет иметь преждебывшую свою силу в правлении внутренних всякого звания государственных дел». В этом и во всем другом указы и регламенты времен Петра Великого предписывалось «наикрепчайше содержать и по них неотменно поступать во всех правительствах государства нашего». Восстанавливался и существовавший при Петре Великом секретариат императора — Кабинет Ее императорского величества. В принципе, эти преобразования высшего звена способствовали усилению власти самодержицы — ведь модель управления времен Петра Великого была «сшита» под его безграничное самодержавие, которое от самовластия и деспотии отличить весьма трудно. И Елизавета восстановила отцовскую систему в прежнем виде.
После указа 12 декабря 1741 года появилось на свет еще несколько важных постановлений верховной власти, в которых развивались основные идеи этого программного манифеста. Было восстановлено несколько петровских коллегий — органов центрального управления, в Сенате вновь появилась контора генерал-рекетмейстера, который собирал жалобы подданных на должностные и иные преступления. В военной сфере стали пересматривать существовавшие при Анне Леопольдовне штаты полков, начали соотносить их с петровскими штатами 1720 года. Все эти постановления содержали в себе одну идею. Как писал историк А. Е. Пресняков, Елизавета «в глубоком преклонении перед делами великого отца представляла себе его работу над государственным строительством настолько совершенной и законченной, что одного последовательного и добросовестного проведения в жизнь его узаконений достаточно для полного благоденствия государства. Дело правительства его дочери — дело реставрации, а не творчества».
Строго говоря, проводя реставрационную политику в управлении, новая императрица стремилась как бы очистить петровские институты от позднейших наслоений. В них она видела искажение священных петровских начал. Не следует много распространяться о том, что никто из ее современников в точности и не знал, какими были эти настоящие петровские начала и институты. Да и сам великий реформатор в ходе своей государственной реформы непрерывно изменял создаваемые им учреждения и умер в 1725 году, так и не закончив преобразований. Реставрация петровских начал более сводилась к пересмотру и отмене распоряжений предшествовавших Елизавете правительств, чем к конструктивной работе в духе Петра. Но даже в этом императрица часто руководствовалась своими капризами и сиюминутными интересами. В указе 25 февраля 1742 года Елизавета объявила свое «намерение и соизволение… дабы во всей нашей империи поступлено было по указам дражайшего нашего родителя государя императора Петра Великого» и осудила фаворитизм своих предшественниц на престоле. Она предписала, чтобы отныне в чины производились люди исключительно по старшинству и выслуге. Тем самым подтверждался знаменитый петровский принцип Табели о рангах. На самом же деле царствование Елизаветы Петровны ничем не отличалось от правления ее предшественниц — фавориты получали чины и должности в обход провозглашенных священными принципов Петра Великого. Для этого достаточно взглянуть на верхушку чиновной пирамиды елизаветинской поры. С 1700 до 1760 года в русской армии было девятнадцать генерал-фельдмаршалов, причем в царствование Елизаветы Петровны желанный жезл получили семь человек. Из них по праву этого звания удостоился, пожалуй, только Петр Салтыков — победитель прусского короля Фридриха II под Кунерсдорфом в 1759 году, с большой натяжкой — Степан Апраксин, чьи войска без всякого участия командующего разбили пруссаков под Гросс-Егерсдорфом в 1757 году, и Александр Бутурлин, весьма посредственно командовавший русской армией в 1760 году. Все остальные были попросту награждены фельдмаршальским жезлом за лояльность и неизвестные русской военной истории заслуги. Среди них были: Людвиг Вильгельм Гессен-Гомбургский, командовавший лейб-компанцами, последний боярин и князь Никита Трубецкой, ведавший преимущественно поставками провианта в армию, гетман Малороссии Кирилл Разумовский и его брат — Алексей Разумовский, который ни дня не прослужил в армии, зато многие годы «служил» любовником, а потом тайным супругом государыни. Когда Елизавете нужно было повысить статус своих отважных сподвижников, соучастников переворота 1741 года братьев Шуваловых и М. И. Воронцова, то она в феврале 1742 года внесла изменения в петровскую Табель о рангах: сделала придворный чин камер-юнкера, в котором они состояли, выше армейского полковника, что позволило героям ночного приключения начать головокружительную карьеру при дворе.