– Правда, пап, – начал лепетать Алешка. – Одна старушка подарила.
– А! – притворно догадался папа и хлопнул себя ладонью в лоб. То есть по лбу. – Все понял! Ты ей помог оживленную улицу перейти. На зеленый сигнал светофора. Так, Алексей?
– Ну, пап! Какой ты умный! – льстиво восхитился Алешка. – Правильно догадался. И как быстро! Не зря мама за тебя замуж вышла.
– Все? – Папа встал, прошелся по комнате, остановился напротив Алешки. – Еще варианты будут? Чистосердечное признание…
– Да я правду говорю! Одна бабушка подарила. Правда, не мне…
– Так. – Папа опять сел, откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу. – Сознавайтесь, гражданин Оболенский.
– Ну это… Как бы сказать… В общем… Одна бабушка… У нее там родственники… Просила передать…
– Невнятно! – с угрозой в голосе сказал папа. – Конкретнее, гражданин. Без «в общем» и без «ну это».
– Бабушка! – раздельно произнес Алешка. – Родственникам! Просила передать! В Москву! – и прошептал: – Это понятно?
– Совсем чужая бабушка? – усмехнулся папа. – Анастасия Петровна ее зовут?
Алешка сдался. И признался.
– Я думал, в этом старинном доме запрятаны фамильные сокровища Зайцевых. А там ничего загадочного, кроме каких-то «муникаций», нет.
– Значит, так, Алексей, – строго подытожил папа. – Если я узнаю, что ты опять занимаешься расследованием, я запру тебя в ванной сроком на…
– А если не узнаешь? – усмехнулся Алешка.
– Все равно запру. Все, точка. Нам пора собираться. Сейчас машина придет. – Он посмотрел на часы. – Впрочем, чаю мы с тобой выпить успеем. Я тоже варенья достал, курского. Ты что побледнел?
– А что такое «муникации»? – через силу спросил Алешка.
– В словаре посмотри, – усмехнулся папа.
Глава VIII «Муникации»
Когда папа и Алешка вернулись в Москву, они весь вечер рассказывали нам, какой прекрасный город Курск, сколько там тысяч жителей, какие там великолепные соловьи, яблоки и грибочки. А когда мы остались одни, Алешка сообщил мне о результатах «командировки» в город Курск.
– Я там все разведал, – хвалился он. – Никаких зайцевских фамильных сокровищ в доме нет. Они этот дом у кого-то купили, недавно…
– Постой, – перебил я Алешку (мне, честно говоря, идея с сокровищами нравилась, и мне не хотелось так просто с ней расставаться). – Ну нет сокровищ Зайцевых, так, может, чьи-нибудь другие есть? Узнали об этом какие-то жулики, выгнали Зайцевых и…
Алешка тут же меня перебил, оглянулся на дверь и шепнул мне в ухо так, что там, в его глубине, что-то дико зазвенело:
– Дим! Ну я же все разведал! Фиг с ними, с сокровищами! У них, у Зайцевых, в ихнем старом доме под полом вредничают муникации. Шумят и пахнут.
– А это что за звери?
– Не знаешь? Эх ты! – сказал он с таким презрением, что мне стало стыдно. – Они, знаешь! Ух! Из-за них никто дом не хотел покупать. А Зайцевы купили. Но муникаций не выдержали. И куда-то удрали…
– И ребенка бросили? – усмехнулся я на его фантазии. – Ты мне лучше про эти муникации расскажи.
– Не знаешь? В словаре посмотри. Лучше запомнишь. А мне надо ранец собирать.
Тут я понял, что Алешка сам никакого представления об этих загадочных муникациях не имеет (кроме того, что они «шумят и пахнут»). И я не поленился, пошел в папин кабинет, достал с полки словарь. Но ничего похожего на «муникации» не нашел, кроме «муниципализации». Но это слово никак сюда не подходило (не шумело и не пахло) и страха, который Алешка в него вкладывал, не вызывало.
– «Муникации» ищешь? – спросил, входя, папа. – Давай, давай. Алешка любого поработать на свою пользу заставит. Находчивый ребенок. Только ты не там ищешь. Посмотри на букву «К». «Коммуникации».
Ни фига себе! Это слово искать не надо. Оно каждому известно. И где-то я совсем недавно его слышал. Коммуникации, подземная трасса, старая канализация…
А Федор между тем все больше осваивался в нашей семье и все крепче в ней приживался. И немудрено – он нам очень нравился. Добрый такой, спокойный, под ногами не вертится. И еще у него было такое полезное «свойство организма» (Алешка так сказал): Федор очень любил всем помогать. И вовсе не для того, чтобы услышать лишнее «спасибо»; ему было приятно, что от него есть польза.
Получив от Алешки бабушкины гостинцы, Федор очень обрадовался, ну и немного, конечно, погрустил. И очень растрогал нашу маму. Когда Алешка вручил ему кошелки и сказал: «Это тебе от твоей бабушки», Федор с удивлением вытаращил на него свои ясные глаза и ответил:
– Это всем нам. От моей бабушки.
И потом очень ревниво следил, чтобы никто из нас не отказывался от курских грибочков, пирожков и яблочек.
Мама в нем души не чаяла и все время ставила его в пример, даже папе:
– Алексей, что ты звенишь ложкой в чашке, как трамвай за углом? И не стыдно тебе – вон ребенок и тот так не делает. Отец, ты хлюпаешь чаем, будто лось по болоту бредет. А еще за границу ездишь. Даже ребенок аккуратнее тебя кушает. Дима, а посуда…
А вот посуда – это да! Один раз я примчался из школы – куча дел. А тут еще посуда. И вдруг слышу на кухне какой-то тихий звяк. А это наш Зайцев подставил к мойке скамеечку, нацепил мамин фартук – от шеи до пяток – и старательно моет посуду, напевая себе про мадам Брошкину.
С той поры мне стало легче жить. Правда, и здесь мама не избегала педагогических замечаний:
– Ах, какая у нас теперь чистая посуда! Никогда она такой не была! И кто же ее так хорошо моет? – И гладила Зайцева по макушке. А тот сиял, как бабушкин самовар на Новый год.
– Испортишь мальца, – предупреждал папа. – Зазнается.
– Не зазнается. – Руки в боки. – Не так воспитан.
Вообще Федя стал центром в нашей семье. Наверное, потому что оказался самым маленьким. Мы-то все уже большие, да и заботиться друг о друге за долгие совместные годы уже, наверное, немного надоело. А потребность такая, свойственная нормальным людям, осталась. Вот мы все и набросились на Федю со своими заботами. Я позволял ему мыть за меня посуду, мама его подкармливала (обкармливала, папа говорит), сам папа его все время подбадривал, Алешка читал ему сказки и ходил с ним в парк, даже в зоопарк его свозил. Маме это очень понравилось. У нее с зоопарком связаны самые теплые воспоминания юности. Наша мама любит вспоминать, что наш папа сделал ей предложение руки и сердца в зоопарке. Около крокодилов. «Я посмотрела на крокодила, – рассказывала мама, – потом на вашего будущего папу, потом опять на крокодила и опять на папу. И согласилась!»
– А ты что, – обычно спрашивал при этом папа, – сравнивала?
Мама молча улыбалась в ответ, а папа вздыхал:
– По-моему, ты сделала правильный выбор.
И по-нашему – тоже…
В общем, Федору, надеюсь, жилось у нас неплохо. Ну и правильно – конечно, этот малец нуждался в семейном тепле и заботе. Он столько пережил. И все еще переживает.
Правда, он стал немного оттаивать. Все чаще слышался в квартире его детский смех. Все веселее они играли с Алешкой. Но иногда Федя вдруг садился на свою раскладушку, горестно подпирал щеку кулачком и вздыхал, грустя. Мама тут же сунет ему конфету, папа потреплет по голове, Лешка подсунет что-нибудь из наших старых игрушек, а я говорю:
– А не помыть ли нам, дядя Федор, посуду?
– Она вся чистая, – с сожалением вздыхает он.
– А вот я сейчас съем тарелку борща, и она снова грязная будет.
Я хлебаю борщ, хотя мне этого совсем не хочется, а дядя Федор сидит рядом, подперев щеки кулаками, и терпеливо ждет. А иногда берет ложку, и мы хлебаем по очереди из одной тарелки. Потом он быстро ее хватает, будто боится, что я его обгоню, и весело бежит к мойке.
Он даже поправляться стал. Потому что из-за этой посуды подсаживался не только ко мне.
А мама все-таки сделала мне замечание по этому поводу:
– Дима, вот найдутся его родители и спросят: «Ну как ты жил, Феденька, у Оболенских? Чем занимался?» И что он ответит? «Посуду мыл!» Что они о нас подумают?
Не так уж это важно – что они о нас подумают. Главное – чтобы они нашлись. Представляю, как они где-то там с ума сходят по своему дяде Федору. И все думают: кому он там посуду моет?
У папы на этот счет никакой информации пока не было.
– Ищут, – неизменно отвечал он. – Непростое это дело.
Мы и сами это знали.
И в один прекрасный день снова поехали в Поречье.
Когда мы сели в электричку, я вдруг вспомнил:
– А где ты деньги взял? Опять играл?
Алешка чем-то заинтересовался за окном, прилип к нему и ответил не сразу:
– Что? А… – махнул он рукой. – Банку с вареньем продал. С курским. Все равно мы его уже объелись.
– Как продал? Кому? Где?
– Да у метро. Где старушки всякой ерундой торгуют.
…Утром, еще до школы, Алешка сунул в ранец банку с вареньем и помчался к метро. Встал в один ряд с бабульками и стал жалобно орать:
– Граждане! Купите у сироты прекрасное курское варенье из московских яблочек. Сами мы люди не местные…
– Граждане! Купите у сироты прекрасное курское варенье из московских яблочек. Сами мы люди не местные…
– Иди отсюда, сирота, – толкнула его в бок ближайшая бабка, торговавшая вчерашними газетами. Они все очень не любили конкурентов. – Откуда ты взялся?
– Бабушка заболела, – придумал Алешка. – Лекарство надо купить. А ее пенсию папка пропил.
– Какая бабушка? – встрепенулась соседка с другого бока, продававшая сигареты. – Андревна никак?
– Андревна. Она самая. – Алешка мазнул рукавом по щеке. – У нее аппендицит в пятке.
– То-то я смотрю – ее второй день нету. Торгуй, пацан, торгуй.
Когда я все это от него услышал, мне стало плохо, как старой даме при виде рыжего таракана.
– Ты соображаешь?! Там же в это время все наши учителя из метро выходят! Та же Валентина в парике. И Семеновна в локонах.
– А я ей варенье и продал.
Тут я потерял сознание и очнулся, когда Алешка дернул меня за рукав:
– Выходим, Дим! Чего ты разлегся!
На платформе он досказал мне эту гнусную историю. Оказывается, он все точно рассчитал. Когда из перехода показались золотые локоны Татьяны Семеновны, он кинулся ей под ноги и заверещал:
– Тетенька! Купите варенье! Для вашей бабушки! Прямо с Курского вокзала!
И пояснил мне:
– Дим, она же не захотела бы такого позорного пятна на всю школу, логично? И поскорей купила почти всю банку.
– Почему «почти»? – тупо спросил я. – Ты что его, ложками продавал? В розницу?
– Ну банка-то не полная.
Я высмотрел на платформе скамейку и плюхнулся на нее. Так… банка не полная. А в банке, в остатках варенья, столовая ложка со следами облизывания. Позор!
Но надо им обоим – продавцу и покупателю – отдать должное. И Алешка точно все рассчитал. И Татьяна Семеновна не захотела позора на всю школу и быстро среагировала: сунула Лешке деньги и запихнула банку в сумку.
На родительском собрании она эту банку достанет. Но вовсе не для того, чтобы учителя и родители дружно попили чай с вареньем.
Да, никогда еще наше расследование не сопрягалось с такими трудностями… Никогда еще наша дружная семья не навлекала на себя такой позор… Папка пенсию пропил… У бабушки аппендицит в пятке… Внучек варенье продает, последнее, вместе с алюминиевой ложкой из фамильного сервиза…
– Дим, – успокоил меня Алешка, – она родителям не скажет. Выпьет варенье с чаем – и все.
– Почему? – Я с надеждой взглянул на него.
– Чтобы школу не позорить.
– Так это ты ее опозорил, – вздохнул я. – Родную школу и семью.
– Наивный ты все-таки. Как ребенок. – Алешка присел рядом со мной и положил ладошку мне на плечо: – Подумай сам. Разве училка когда-нибудь признается, что покупала недоеденное варенье у своего ученика? Логично?
Еще бы! Далеко мой братец пойдет.
– Хватит стонать, – сказал Алешка. – Нас ждут великие дела. Муникации всякие.
– Коммуникации, – машинально поправил я.
– А это что? – проговорился Алешка.
– А это то самое, – отомстил я, – что тебе и так отлично известно. Теперь и я знаю!
– Где? – невпопад спросил Алешка.
– Везде! – сказал я. – По всему миру! Но в основном в городах.
– Существа? – сдался Алешка. – Или звери? Они их поглотили? Насовсем? – Похоже, он немного испугался. Но не за себя. За Федю Зайцева. И я не стал его больше дразнить.
– Это всякие линии связи. Кабели телефонные, например. Их укладывают под землей, в специальных тоннелях… Водопровод, электричество. Канализация.
– Как-как? – подскочил Алешка. – Под землей? В тоннелях? И они там журчат и пахнут, да? Логично, – задумчиво закончил он и надолго замолчал.
Я тоже. Потому что какая-то неясная мысль посетила и мою наивную голову.
К Поречью мы подошли коротким путем. Сначала через засыпанную золотой листвой рощицу, а потом по небольшой городской улице, имени Годунова. И между банком и ювелирным магазином «Топаз» просочились на тихую деревенскую улицу.
Однако к дому Зайцевых подойти не решились – за его ветхим заборчиком грозно рычал громадный тупой ротвейлер.
– Вот гад! – выразился Алешка. – И откуда он здесь взялся? Охранник!
Мы обошли участок стороной. Яма за домом была огорожена пестрой лентой, и на дне ее в вонючей глинистой воде не спеша копались рабочие в оранжевых жилетах и сапогах.
– Эй! – крикнул им Алешка. – Привет!
Они разом подняли головы и с удовольствием воткнули лопаты в землю. Вернее, в жижу.
– А где Витек? – спросил Алешка.
– За пивом пошел, – охотно ответили ему. – Тут без пива не работа.
– Ага, – сказал Алешка. – Я тоже без пива за уроки не сажусь.
Рабочие дружно рассмеялись.
– А чего вы в этой яме копаете? Чего-нибудь потеряли?
– Время теряем, – ответил один.
– Муникации ищете?
– Какие тут муникации? – сердито отозвался другой. – Канализация сплошная. Вся в дырках. Ей сто лет в обед.
– Она лопается, а мы латаем, блин.
– Она здоровая? – с сочувствием заинтересовался Алешка.
– Еще бы! Через все Поречье аж до Годунова. Знаешь небось? Где «Изумруд» стоит.
– «Топаз», – сказал Алешка.
– Мне какая разница? Я их, эти топазы, сроду в руках не держал, а изумруды в глаза не видел. – И рабочий снова взялся за лопату.
– Привет Витьку, – сказал Алешка, отступая от вонючей ямы. – От Шерлока Холмса.
– А кто такой Витек? – спросил я Алешку, когда мы отошли подальше.
– А я знаю? – удивился он.
– А как же ты?..
Алешка вздохнул:
– Наивный ты школьник, Дим. В каждой компании какой-нибудь Витек обязательно найдется. – Он помолчал. – Но дело-то не в Витьке. Дело, мне кажется, в канализации.
Мне тоже. В переносном смысле. Купить дырявый дом или выгнать из него жильцов для того, чтобы поселиться над дырявой канализацией… Это даже не загадка. Это скорее диагноз. Для пациентов психбольницы.
– Логично, – вдруг сказал Алешка.
Глава IX Событие международного значения
Все следующие дни Алешка был задумчив и нетерпелив – без конца бегал вниз, к почтовым ящикам. Бегал с надеждой, возвращался с разочарованием.
– Пора бы уж, – загадочно ворчал он и садился рисовать с дядей Федором своего Шерлока Холмса. Или рассказывать ему сказки. Дяде Федору больше всех полюбилась народная сказка про то, как злая Лиса доброго Зайца из дома выгнала.
На его лице, когда он слушал Алешку, живо отражались при этом все его личные переживания. Он обижался, грустил, сопел и хлюпал носом и вовсю сиял, когда отважный Петушок гнал Лису из лубяной избушки. И с надеждой взглядывал на Алешку. А тот подмигивал ему и опять спускался к почтовым ящикам. Будто ждал от Петушка грозной телеграммы: «Несу косу на плечи, хочу Лису посечи!»
И вот однажды вечером (Алешки дома не было) мама открыла дверь на звонок и почтальон вручил ей заказное письмо странного вида.
Конверт его был узкий и длинный, с окошечком в левом уголке, забранным прозрачной пленкой. За пленкой был напечатан наш адрес английскими буквами и задом наперед. Сначала фамилия «M-r Alex S. Obolensky», а в конце – «Russia».
В правом углу конверта – обратный адрес красным курсивом. Я разобрал только «Грейт Бритн» и «Бейкер-стрит».
Ни фига себе! Ай да мистер Alex S. Obolensky! Ему, видите ли, из Грейт Бритн пишут!
– Что это? – удивилась мама, показывая мне конверт.
– Письмо. – Я с искренним недоумением поднял плечи к ушам.
– Я вижу, что не самосвал. – Мама начала сердиться. Голос ее стал ледяным, и в глазах зажглись холодные огоньки. – Что он еще затеял?
– Кто? – еще больше удивился я.
– Не прикидывайся! – Огоньки в маминых глазах заискрились острыми льдинками. – Кто-кто! Этот мистер Алекс Эс Оболенски!
– Ну, правда, мам, я не знаю!
– Он что, хочет покинуть свою родину?
– Не думаю, – искренне ответил я.
– Ты вообще редко думаешь о том, как растет и в какую сторону развивается твой младший брат! – горячо упрекнула мама.
Известно в какую, подумал я, – в сторону торговли недоеденным вареньем. Если мама и об этом узнает!.. Вот только не это! Надо выручать братика. Хотя со мной мог бы и посоветоваться.
– Ма, а ты папе позвони. Алешка наверняка ему говорил.
– Ага! Папе, значит, он доверяет. – Мама бросила конверт на столик и стала набирать папин номер. – А родная мать его высокого доверия, значит, не достойна. Отец! Ой, извините, Олег Иваныч, Сережу попросите. Отец? Ты знаешь, что твой младший сын затеял подозрительную переписку с чужой державой? Ах, знаешь! И молчишь! – Тут мама сама надолго замолчала, а потом расхохоталась и бросила трубку.
– Ну и что? – спросил я, шагая за мамой на кухню.
Она, все еще посмеиваясь, сказала, что Алешка написал Шерлоку Холмсу, в его музей.
– Представляешь, Дим, на английском языке! Наш Алекс!
Могу себе представить. Недаром он у Татьяны Семеновны консультировался.
– Папа это письмо читал, – сказала мама, блестя веселыми глазами.