— Мари была весьма распутной особой — она родилась на болотах, а там почти все такие. В ней была намешана французская, индейская и еще бог знает какая кровь. Она завела шашни с конюхом, а тот был женат. Ты его помнишь, Диоген? Он еще носил кок и воображал себя джентльменом, хотя был самой обычной деревенщиной.
Она посмотрела по сторонам.
— А где мой аперитив? Гастон!
Один из санитаров поднес к ее губам пустой картонный стаканчик для сбора фекалий, и она стала изящно «пить» через соломинку.
— Ты ведь знаешь, что я предпочитаю джин.
— Да, мадам, — сказал санитар, ухмыляясь.
— Так что же случилось? — настаивал Пендергаст.
— Жена конюха, благослови ее Господь, была совсем не в восторге от этой интрижки. Она решила отомстить. Ну и поработала немного разделочным ножом.
— Ревнивую жену звали миссис Дюшарм?
— Да, миссис Дюшарм! Здоровая тетка с руками, как окорока. Она-то уж знала, как управляться с ножом.
— Мистер Пендергаст! Я вас уже предупреждал, чем могут кончиться подобные беседы, — вмешался доктор.
Но Пендергаст не обратил на него внимания.
— А на трупе не было ничего необычного?
— Необычного? Что ты имеешь в виду?
— Ну, чего-то связанного с вуду?
— Вуду? Диоген! Это было не вуду, а обеа. Есть некоторая разница. Но ты же сам в этом неплохо разбираешься. И получше, чем твой брат, да? Хотя он тоже кое-что смыслит в этом деле, так ведь?
Старуха злорадно захихикала.
— Так что же там было с трупом? — продолжал допрашивать Пендергаст.
— Да, ты прав, там была довольно странная история. К ее языку был приколот амулет — оунга.
— Оунга? Похоже, вы хорошо разбираетесь в обеа, тетя Корнелия.
На лице старухи появилось подозрительное выражение.
— Слуги болтали. Довольно странно слышать это от тебя. Я ведь не забыла твои маленькие… скажем так… эксперименты и то, какую реакцию это вызвало у mobile vulgus…[4]
— Расскажите мне про оунга, — перебил ее Пендергаст, бросив быстрый взгляд в сторону д’Агосты.
— Хорошо. Оунга — это амулет в виде скелета или трупа, вымоченный в смеси золы, сожженной во вторник на масленой неделе, свиной желчи, воды, в которой закаливали железо, крови девственной мыши и мяса аллигатора.
— А для чего его используют?
— Чтобы забрать душу умершего человека и сделать его своим рабом, зомби. Да ты и сам все прекрасно знаешь, Диоген!
— Мне хотелось услышать об этом от вас, тетушка.
— После того как труп похоронят, он оживает и становится рабом того, кто прикрепил к нему оунга. Знаешь, что тогда произошло? Через шесть месяцев на Айбервиль-стрит умер мальчик — его нашли задохнувшимся в завязанном мешке. Так вот, все говорили, что это сделала мисс Мари, превращенная в зомби, потому что парнишка сорвал с веревки мокрое белье, которое развесила миссис Дюшарм. Когда раскопали могилу мисс Мари, оказалось, что она пуста. Во всяком случае, ходили такие слухи. Дюшармов мы, конечно, уволили. Нельзя держать слуг, компрометирующих приличный дом.
— Ваше время истекло, мистер Пендергаст, — сказал доктор, решительно поднимаясь со стула.
Быстро подскочив к креслу, санитары стали разворачивать его в сторону задней двери.
Обернувшись, тетя Корнелия взглянула на д’Агосту.
— Ты сегодня какой-то неразговорчивый, Амбергис. Язык проглотил? В следующий раз приготовлю тебе сандвич с водяным крессом. У вас в семье их всегда любили.
Д’Агоста молча кивнул. Доктор открыл перед дамой дверь.
— Приходи опять, Диоген, — бросила тетя Корнелия через плечо. — Ты всегда был моим любимцем. Я рада, что ты наконец исправил свой ужасный глаз.
Когда «роллс-ройс» выезжал из ворот, прорезая светом фар клубы тумана, д’Агоста наконец не выдержал:
— Простите, Пендергаст, неужели вы действительно верите в этот вздор про оунга и зомби?
— Дорогой мой Винсент, я ничего не принимаю на веру. Я же не священник. Я опираюсь на факты и их возможное толкование. Вера тут совершенно ни при чем.
— Да, я понимаю. Но «Ночь оживших мертвецов» не имеет ничего общего с действительностью.
— Довольно категоричное высказывание.
— Но…
— Что «но»?
— Для меня совершенно очевидно, что со всем этим чертовым вуду кто-то пытается пустить нас по ложному следу.
— Очевидно? — переспросил Пендергаст, слегка приподняв правую бровь.
— А вы что, допускаете возможность, что мы имеем дело с настоящим зомби? — раздраженно спросил д’Агоста.
— Я бы предпочел пока воздержаться от комментариев. Вы, вероятно, помните ту известную строчку из «Гамлета»?
— Какую именно?
— «Есть много в мире, друг Гораций…» Дальше продолжать?
— Нет.
Откинувшись на роскошное кожаное сиденье, д’Агоста в очередной раз пришел к выводу, что разгадывать ход мыслей Пендергаста — занятие неблагодарное и бесполезное.
23
В девять утра Нора уже быстро шла по коридору пятого этажа, упорно глядя в пол и чувствуя себя солдатом, которого прогоняют сквозь строй. Правда, количество желающих выразить сочувствие заметно поуменьшилось — не то что два дня назад, когда они выскакивали из каждой двери.
Дойдя до своего кабинета, она повернула ключ в замке и быстро юркнула внутрь, заперев за собой дверь. Обернувшись, она увидела специального агента Пендергаста, стоявшего у окна и небрежно листавшего ее монографию. В углу на стуле сидел д’Агоста с синими кругами под глазами.
Агент поднял глаза.
— Простите за вторжение, но мне не хотелось, чтобы меня видели прогуливающимся по залам. Учитывая историю моих взаимоотношений с этим учреждением, я вполне могу ожидать, что здесь будут возражать против моего присутствия.
Нора бросила на стол сумку.
— Я получила результаты.
Пендергаст медленно положил монографию на стол.
— У вас усталый вид.
— Это не важно.
После поездки в Инвуд ей удалось немного поспать, но ночь она опять провела в музее, занимаясь гелевым электрофорезом ДНК.
— Разрешите? — спросил Пендергаст, указывая на второй свободный стул.
— Пожалуйста.
— Расскажите, что вам удалось обнаружить, — попросил агент, усаживаясь.
Вынув из сумки папку, Нора положила ее на стол.
— Но сначала я должна вам кое-что рассказать. Это очень важно.
Пендергаст кивнул.
— Позапрошлой ночью, когда я работала с амплификатором, в дверном окне лаборатории показался Феринг. Я побежала за ним по коридору, а он спрятался в одном из хранилищ.
Пендергаст внимательно посмотрел на нее.
— Вы уверены, что это был Феринг?
— У меня есть доказательства.
— Зря вы его преследовали, — решительно произнес Пендергаст. — А что произошло?
— Я знаю, что вела себя глупо. Но я действовала инстинктивно, не раздумывая. Он выманил меня из лаборатории. И с ножом гонялся за мной по хранилищу. Если бы не вошедший охранник…
Она не докончила фразу. Д’Агоста вскочил со стула со скоростью распрямившейся пружины.
— Сукин сын, — рявкнул он, сдвинув брови.
— А какие у вас доказательства? — поинтересовался Пендергаст.
Нора злорадно улыбнулась.
— Я порезала его куском стекла и исследовала образец крови. Это точно Феринг.
Открыв папку, она вынула оттуда графики электрофореза и дала их Пендергасту.
— Вот, посмотрите.
Пендергаст стал перелистывать страницы.
— Короче говоря, в образцах, которые вы взяли у… в моей квартире, была кровь двух человек. Одна принадлежит моему мужу. Другую я обозначила, как X. Образец X полностью совпал с метахондриевой ДНК матери Феринга. А также с образцом крови человека, который преследовал меня в хранилище. Следовательно, X принадлежит Ферингу.
Пендергаст медленно наклонил голову.
— Я так и думал, — вмешался д’Агоста. — Этот сукин сын жив. Сестра ошиблась или скорее всего намеренно солгала, опознавая тело. Поэтому и смоталась сразу. А медэксперт лопухнулся.
Пендергаст продолжал молча рассматривать графики.
— Можете оставить их себе, — сказала Нора. — У меня есть копии. И я на всякий случай спрятала образцы в холодильнике. С фиктивными этикетками, конечно.
Пендергаст убрал графики в папку.
— Нора, вы нам очень помогли. Ради Бога простите, что мы подвергли вас такой опасности. Я никак не ожидал, что он на вас нападет, особенно в музее. Мне очень жаль. Больше никаких экспериментов. Теперь мы займемся этим делом. Пока убийца не пойман, вы должны быть предельно осторожны. Ни в коем случае не оставайтесь в музее на ночь.
Нора взглянула в серебристо-серые глаза спецагента.
— У меня для вас есть еще кое-какая информация.
Он вопросительно поднял бровь.
— Я просмотрела последние статьи Билла. Он работал над темой жестокого обращения с животными в Нью-Йорке — петушиные и собачьи бои, жертвоприношения.
— В самом деле?
— В Инвуде есть небольшое поселение, известное как Вилль. Оно находится в глубине Инвудского парка и практически отрезано от города. Люди, живущие на Индиан-роуд, сообщали, что иногда из Вилля доносятся крики истязаемых животных. В дело вмешалось общество защиты животных. Его представитель, Эстебан, неоднократно выступал по этому поводу. Полиция провела беглое расследование, но ничего не подтвердилось. Но Билл этим заинтересовался. Он написал статью и продолжал работать над этой темой. Его последнее интервью было как раз с жительницей Инвуда, одной из тех, кто жаловался в полицию. Некто по имени Пицетти.
Д’Агоста подробно записывал.
По тому, как заблестели глаза Пендергаста, Нора поняла, что ее рассказ его заинтересовал.
— Вилль, — задумчиво повторил он.
— Похоже, нам понадобится еще один ордер на обыск, — пробормотал д’Агоста.
— Я уже была там вчера вечером, — сообщила Нора.
— Господи, Нора! Ну разве можно так рисковать. Предоставьте уж нам заняться этим делом.
Нора пропустила это замечание мимо ушей.
— В поселок ведет всего одна дорога, но я туда не пошла. Просто посмотрела на него с горы.
— И что вы там увидели?
— Ничего, кроме кучки ветхих домишек. Несколько огоньков в окнах, и больше никаких признаков жизни. Жутковатое место.
— Я загляну туда, потом поговорю с Пицетти, — пообещал д’Агоста.
— Сейчас я припоминаю, что все эти загадочные послания — амулеты и знаки, нарисованные землей, — стали появляться у нашей двери после того, как Билл напечатал свою статью о Вилле. Все это как-то связано между собой, но пока непонятно, каким образом.
— Предполагаемое самоубийство Феринга произошло как раз неподалеку, — заметил д’Агоста. — Под мостом у Спатен-Дайвила рядом с Инвудским парком.
— Вы сообщили нам очень важные сведения, — сказал Пендергаст, пристально глядя на Нору. — А теперь послушайте меня. Умоляю вас прекратить дальнейшее расследование. Вы и так достаточно сделали. Я совершил колоссальную ошибку, когда попросил вас помочь с анализом ДНК. Похоже, смерть вашего мужа лишила меня способности здраво мыслить.
— Извините, но сейчас уже поздно меня останавливать, — возразила Нора, глядя на него в упор.
— Мы не сможем обеспечить вам безопасность, — попытался убедить ее Пендергаст.
— Я и сама могу о себе позаботиться.
— И все же я попросил бы вас прислушаться к моему совету. Я уже потерял одного друга и не хочу потерять еще одного.
На прощание Пендергаст поблагодарил Нору за помощь и вышел из кабинета вслед за д’Агостой.
Когда затих звук их шагов, Нора некоторое время стояла неподвижно, постукивая карандашом по столу. Потом подняла трубку и набрала номер Кейтлин Кидд.
— Это Нора Келли. У меня есть для вас кое-какая информация. Давайте встретимся в полночь на углу Индиан-роуд и Западной Двести четырнадцатой улицы.
— Западной Двести четырнадцатой? — удивилась журналистка. — А почему так далеко?
— Я вам кое-что покажу. Вполне хватит для большой статьи.
24
Покинув музейную стоянку, Проктор поехал в сторону Центрального парка. Удобно устроившись на кожаном сиденье «роллс-ройса», д’Агоста с удивлением заметил, что Пендергаст достал из кармана пальто смартфон.
— Господи, и вы туда же?
Агент начал что-то быстро набирать на клавиатуре.
— Это весьма полезная вещь.
— Что нам делать с Норой? — продолжал д’Агоста. — Ясно, что она и не подумает следовать вашим советам.
— Не сомневаюсь в этом. Она весьма решительная дама.
— Не понимаю, почему этот парень — Феринг или кто-то там еще — так упорно гоняется за Норой? Ведь после убийства Смитбека ему удалось скрыться. Зачем же он рискует во второй раз?
— Ясно, что Феринг собирался убить их обоих. Мотив здесь очевиден: будешь лезть не в свое дело, убьем не только тебя, но и твою семью. Проктор, будьте добры: Восточная Сто двадцать седьмая улица, дом двести сорок четыре, — сказал Пендергаст, наклоняясь вперед.
— Куда мы едем? Это же Испанский Гарлем.
— Надо же как-то помочь Норе.
— Мы начали работать с вещдоками Клайна, — пробурчал д’Агоста.
— Да? И что?
— У меня уже есть кое-какие улики. Оказалось, что все африканское барахло, которое мы вывезли из его офиса, относится к культуре народа йоруба восемнадцатого-девятнадцатого века и стоит целое состояние. Заметьте, все вещи как-то связаны с исчезнувшей религией севи-лоа, на основе которой возникло вуду, завезенное на Карибы рабами из Западной Африки.
Пендергаст ничего не ответил. На его бесстрастном лице вдруг промелькнуло испуганное выражение.
— Это еще не все. Нашим расследованием заинтересовался комиссар полиции. Он хочет встретиться со мной сегодня после обеда.
— Угу.
— Что значит «угу»? Теперь ясно, что Клайн серьезно интересуется вуду, иначе он не стал бы выкидывать миллионы на их искусство. Вот вам и зацепка!
— Да действительно, — без всякого выражения отозвался Пендергаст.
Д’Агоста раздраженно откинулся на спинку сиденья. Через десять минут «роллс-ройс» свернул с Ленокс-авеню и покатил по Сто двадцать седьмой улице в направлении Ист-Ривер. Он остановился у крошечного магазинчика с яркой, написанной от руки вывеской, украшенной изображением смотрящего глаза:
Магия и колдовство.Внизу висело несколько деревянных дощечек с надписями по-французски.
Куклы вуду
Черная магия
Некромантия, красная магия
Колдовство, чародейство
Заклинания и волшебные зелья
Грязную витрину пересекала огромная трещина, заклеенная скотчем. В ней висели весьма странные предметы: пучки волос, кожа, перья, куски ткани, солома и другие малопривлекательные вещи.
Д’Агоста окинул взглядом магазинчик.
— Вы это серьезно?
— Выходите, не бойтесь, дорогой Винсент.
Д’Агоста вылез из машины, за ним последовал Пендергаст. Заскрипели ржавые петли, зазвенел колокольчик, и дверь лавчонки распахнулась, пропуская их внутрь. Д’Агоста почувствовал приторный запах пачулей, сандала, трав и несвежего мяса. За прилавком стоял старый негр с рябым морщинистым лицом и шапкой седых волос. Взглянув на черный костюм Пендергаста, он как-то сразу замкнулся в себе, словно захлопнул некую невидимую дверь.
— Чем могу помочь?
Тон, которым были произнесены эти слова, и пустой, ничего не выражающий взгляд свидетельствовали о прямо противоположном намерении.
— Вы месье Равель, обеаман?[5]
Негр не ответил.
— Я Алоиз Пендергаст из новоорлеанских Пендергастов. Рад с вами познакомиться, — произнес спецагент с отчетливым новоорлеанским акцентом, подавая лавочнику руку.
Тот продолжал неподвижно стоять, глядя на протянутую руку.
— Пендергасты, которые жили в «Мэзон де ла Рошенуар» на улице Дофинэ, — продолжал агент, не опуская руки.
Д’Агоста с восхищением смотрел на очередное перевоплощение Пендергаста. Теперь это был любезный и чуть эксцентричный новоорлеанский аристократ.
— «Мэзон де ла Рошенуар»? — переспросил негр. В его налитых кровью глазах блеснул огонек. — Тот, который сгорел в семьдесят первом?
Чуть наклонившись, Пендергаст тихо произнес:
— Oi chusoi Dios aei enpiptousi.
Последовало долгое молчание, после чего Равель протянул огромную ручищу. Пендергаст крепко пожал ее.
— Добро пожаловать.
— Это мой друг, мистер д’Агоста.
Негр кивнул.
— Все остальные — просто мошенники, — заявил Пендергаст. — Жулики и хапуги. А вы не такой. Я знаю, что вашему товару можно доверять.
Владелец лавки ничего не ответил, только молча кивнул, но д’Агоста видел, что комплимент попал в цель.
— Можно посмотреть? — спросил Пендергаст, указывая на стены лавки.
— Посмотрите, но ничего не трогайте.
— Naturellement.[6]
Заложив руки за спину, Пендергаст стал неторопливо обходить лавку, внимательно рассматривая каждый предмет. Д’Агоста обвел глазами помещение. С потолка свисали пучки трав, у стен теснились шкафы со множеством выдвижных ящичков, везде стояли флаконы, коробочки и жестянки; на полках выстроились стеклянные банки с травами, разноцветной землей, жидкостями, кривыми корнями и высушенными насекомыми. На всем виднелись этикетки с аккуратными надписями по-французски.
Пендергаст вернулся к продавцу.
— Весьма впечатляет. А теперь, месье Равель, я бы хотел кое-что купить. Покупка не совсем приятная. Один мой друг стал жертвой черной магии. Мне нужно снадобье, чтобы защитить его, оберег.
— Скажите мне состав, и я вам все подберу.
Равель поставил на прилавок плотно сплетенную корзинку.
— Лист вонючего дерева.