31
Въехав в большие белые ворота, «роллс-ройс» покатил по вымощенной камнями дорожке, вившейся среди старых дубов. Она привела его к величественному особняку, окруженному служебными постройками на старых каменных фундаментах. Там находились каретный сарай, садовая беседка, оранжерея и огромный красный амбар, крытый дранкой. За ними виднелся аккуратно подстриженный газон, спускавшийся к проливу Лонг-Айленд, блестевшему в утреннем свете.
— Господи, вот это масштабы, — присвистнул д’Агоста.
— Воистину. Отсюда еще не видно домика для прислуги, вертолетной площадки и форелевого хозяйства.
— Напомните, зачем мы сюда приехали.
— Мистер Эстебан громче всех жаловался на то, что происходит в Вилле. Мне бы хотелось побеседовать с ним лично.
Пендергаст попросил Проктора припарковать машину на площадке перед амбаром. Двери этого строения были широко раскрыты, и, выйдя из «роллс-ройса», агент тут же исчез в его недрах.
— Эй, дом находится в той стороне… — неуверенно проговорил д’Агоста.
Он с тревогой посмотрел вокруг. Опять Пендергаст выкидывает какие-то номера.
Невдалеке кто-то рубил дрова. Потом стук прекратился, и из-за дровяного сарая показался человек с топором в руке. В этот же момент из темноты амбара возник Пендергаст.
Не выпуская топора, человек направился в их сторону.
— Ну вылитый Поль Баньян, — шепнул д’Агоста подошедшему агенту.
Высокий рост, небольшая бородка с проседью, длинные волосы, падающие на воротник, и небольшая лысина на макушке действительно придавали мужчине сходство с известным героем канадского фольклора. Несмотря на испанскую фамилию, он выглядел как типичный англосакс, худощавый и подтянутый, и мог служить ходячей рекламой «Лендсенда»[15] — тщательно отглаженный комбинезон, клетчатая рубашка, рабочие рукавицы. Смахнув с рубахи стружки, он закинул топор на плечо и стащил рукавицу, чтобы пожать гостям руки.
— Чем могу быть полезен? — без всякого акцента спросил он.
Пендергаст вынул жетон.
— Спецагент Пендергаст, Федеральное бюро расследования. Лейтенант Винсент д’Агоста, отдел расследования убийств нью-йоркского департамента полиции.
Сощурив глаза и поджав губы, мужчина стал рассматривать жетон. Потом бросил взгляд на «роллс-ройс».
— Неплохая у вас патрульная машина.
— Бюджет все время урезают, — ответил Пендергаст. — Обходимся чем можем.
— Понимаю.
— Вы Александр Эстебан? — спросил д’Агоста.
— Совершенно верно.
— Мы бы хотели задать вам несколько вопросов, если вы не возражаете.
— А ордер у вас есть?
— Нам нужна помощь в расследовании убийства Уильяма Смитбека, репортера «Таймс», — вмешался Пендергаст. — Мы очень рассчитываем на ваше понимание.
Кивнув, Эстебан погладил бородку.
— Я знал Смитбека. Буду рад вам помочь.
— Вы ведь кинорежиссер?
— В прошлом. Теперь я посвящаю все свое время благотворительности.
— Я читал статью о вас в «Мадемуазель». Там вас называют современным Де Милем.[16]
— История — моя страсть, — объявил Эстебан, скромно улыбнувшись.
Но скромность эта выглядела несколько показной.
Д’Агоста вдруг вспомнил: это тот самый парень, который снимал аляповатые исторические эпопеи. Они с Лаурой как-то ходили на его фильм «Побег из Синг-Синга», в котором рассказывалась история о том, как в начале шестидесятых из тюрьмы сбежало три десятка заключенных. Картина им не понравилась. Д’Агоста смутно помнил еще один его фильм: «Последние дни Марии-Антуанетты».
— Но нас больше интересует организация, которую вы возглавляете. «Люди на защите животных», так ведь, кажется?
Эстебан кивнул:
— Да, сокращенно ЛЗЖ. Хотя я там больше в качестве рупора. Известное имя, сами понимаете. Всеми делами заправляет Рич Плок.
— Понимаю. Вы ведь встречались с мистером Смитбеком в связи с его намерением написать серию статей о поселке Вилль-де-Жирондель, или Вилль, как его сейчас называют.
— Наша организация была весьма обеспокоена слухами о жертвоприношениях. Это тянулось довольно долго, но никто ничего не делал. Я обращался во все газеты, включая «Таймс», но откликнулся только мистер Смитбек.
— Когда это было?
— Сейчас… кажется, за неделю до того, как он опубликовал свою первую статью.
Понимающе кивнув, Пендергаст, похоже, потерял всякий интерес к продолжению беседы.
В дело вступил д’Агоста:
— Расскажите, как это было.
— Смитбек позвонил мне, и мы встретились с ним в городе. Наша организация собрала кое-какой материал о Вилле — жалобы жителей, свидетельства о том, что в общину завозятся животные, счета и все такое прочее. Я дал ему копии этих документов.
— А какие-то доказательства были?
— Полно! Жители Инвуда годами слышали крики истязаемых животных. Городские власти и пальцем не пошевелили. Они, видите ли, соблюдают политкорректность и не препятствуют отправлению религиозных культов. Поймите меня правильно, я двумя руками за свободу совести, но не в тех случаях, когда мучают и убивают животных.
— Как вы думаете, Смитбек нажил себе врагов после этой статьи?
— Уверен, что да, как, впрочем, и я. В Вилле живут настоящие фанатики.
— А у вас есть какие-то конкретные факты? Кто-то что-то сказал, угрозы по телефону или по электронной почте. Было что-нибудь подобное?
— Мне прислали по почте какой-то амулет. Но я его сразу же выбросил. Не знаю, из Вилля он или нет, но на посылке стоял штамп Северного Манхэттена. Эти люди живут очень замкнуто. Весьма странная публика. Похоже на какую-то секту. Они поселились там еще в незапамятные времена.
Д’Агоста потоптался на брусчатке, думая, о чем бы еще спросить. Эстебан не сообщил им ничего нового.
Неожиданно в разговор вступил Пендергаст:
— Замечательное у вас поместье, мистер Эстебан. А лошадей вы держите?
— Исключено. Я не одобряю порабощение животных.
— А собак?
— Животные должны жить на воле, а не находиться в услужении у человека.
— Мистер Эстебан, вы, я полагаю, вегетарианец?
— Естественно.
— Вы женаты? Дети у вас есть?
— Я разведен, детей у меня нет. Послушайте…
— А почему вы стали вегетарианцем?
— Аморально убивать животных ради удовлетворения своих аппетитов. Не говоря уже о том вреде, который наносится нашей планете, неоправданных энергетических затратах и неэтичности употребления в пищу мяса, когда миллионы людей голодают. Взять хотя бы вашу отвратительную машину. Не хочу вас обидеть, но ездить на таком чудовище просто непозволительно.
Эстебан неодобрительно поджал губы, и д’Агоста невольно вспомнил монахиню, которая била его линейкой по рукам за разговоры на уроках. Интересно, как среагирует на этот выпад Пендергаст?
— В Нью-Йорке живет много людей, которые исповедуют религии, не исключающие жертвоприношений, — невозмутимо продолжал спецагент. — Почему вы выбрали именно Вилль?
— Это самый вопиющий случай. Надо же с чего-то начинать.
— Сколько членов в вашей организации?
Эстебан, казалось, растерялся.
— Точную цифру вам может назвать Рич. Думаю, несколько сотен.
— Вы читали статью в «Уэстсайдере»?
— Да.
— И что вы думаете по этому поводу?
— Журналистка явно напала на след. Эти люди просто сумасшедшие. Вуду, обеа… Насколько я понимаю, они находятся здесь нелегально. Скорее всего самовольно захватили эти дома. Городские власти обязаны их выселить.
— И куда же они денутся?
— Да хоть к черту в пекло, — засмеялся Эстебан.
— Значит, вы считаете, что животных мучить нельзя, а людей в аду можно?
Смех застрял у Эстебана в горле. Он внимательно посмотрел на агента.
— Это всего лишь литературный оборот, мистер…
— Пендергаст.
— Мистер Пендергаст, у вас все?
— Боюсь, что нет.
Д’Агоста с удивлением услышал стальную нотку в голосе Пендергаста.
— Мистер Эстебан, вы верите в вуду?
— Вас интересует, верю ли я, что вуду существует, или что это колдовство действует?
— И то и другое.
— Я верю, что эти фанатики в Вилле практикуют вуду. Верю ли я, что они воскрешают мертвецов? Кто знает? Мне это безразлично. Я просто хочу, чтобы они убрались оттуда.
— Кто финансирует вашу организацию?
— Это не моя организация. Я лишь ее член. К нам, конечно, поступают денежные пожертвования, но, честно говоря, существует она в основном на мои средства.
— Она не облагается налогом в соответствии с пунктом пятьсот один-в-три?
— Да.
— А откуда у вас средства на ее содержание?
— Я неплохо заработал на фильмах, но вообще-то это не ваше дело, — отрезал Эстебан, скидывая топор с плеча. — Ваши вопросы, мистер Пендергаст, бессвязны и бессмысленны, и я уже устал на них отвечать. Поэтому, будьте так любезны, загружайтесь в свой броневик и покиньте частное владение.
— С превеликим удовольствием.
Слегка поклонившись, Пендергаст с улыбкой сел в «роллс-ройс». Д’Агоста молча последовал за ним.
Уже в пути д’Агоста нахмурился и проворчал:
— Добродетельная свинья. Держу пари, он за милую душу жрет бифштексы с кровью, когда никто не видит.
Пендергаст смотрел в окно, погруженный в свои мысли. Но при этих словах обернулся.
— Вы необыкновенно проницательны, Винсент.
Достав из кармана тонкий полистирольный лоток, агент снял с него крышку и протянул д’Агосте. Внутри оказалась сложенная вдвое прокладка, пропитанная кровью, и кусок пластиковой пленки с этикеткой. От них пахло несвежим мясом.
Сморщившись, д’Агоста быстро отпихнул лоток.
— Что это за гадость?
— Я нашел это среди мусора в амбаре. Судя по этикетке, здесь находилось мясо молодого барашка по тринадцать долларов за фунт.
— Вот так номер.
— Отличная цена за такой кусок. Меня так и подмывало спросить мистера Эстебана, где он покупает мясо.
Закрыв лоток, Пендергаст положил его на кожаное сиденье и продолжил обозревать сменяющиеся за окном пейзажи.
32
Свернув за угол, Нора Келли с замирающим сердцем пошла по Западной Пятьдесят третьей улице. Впереди показался Музей современного искусства с ворохом желто-коричневых листьев у входа. Уже смеркалось, и в холодной прозрачности воздуха чувствовалось предвестие зимы. Она добиралась сюда кружным путем — сначала на автобусе, потом на метро, — упрямо надеясь, что пробки или аварии помогут избежать того, что ждало ее впереди. Но общественный транспорт работал удручающе хорошо.
И вот она здесь, в нескольких шагах от цели.
Нора замедлила шаг, потом остановилась. Достала из сумочки кремовый конверт, адресованный Уильяму Смитбеку-младшему. Вынула оттуда карточку и, наверное, в сотый раз прочитала:
Мы рады пригласить вас
на Сто двадцать седьмую ежегодную
церемонию награждения,
которая будет проходить в Готaмском пресс-клубе
15 октября в 19.00.
Нью-Йорк, Западная 53-я улица, 25.
Ей не раз приходилось бывать на подобных сборищах — типичная манхэттенская тусовка с дармовой выпивкой, сплетнями и непременной журналистской саморекламой. Она так и не сумела их полюбить. А сегодняшнее мероприятие будет особенно невыносимым: соболезнования, сочувственные взгляды, рукопожатия… При одной мысли об этом к горлу подступала тошнота. Довольно и того, что ей пришлось выслушивать в музее.
И все же идти было надо. Билл получил — мог бы получить — одну из наград. И потом он любил эти праздники жизни с дружеской толкучкой и обильными возлияниями. Не стоило оскорблять его память пренебрежением к тому, что было ему дорого. Глубоко вздохнув, Нора спрятала приглашение в сумочку и двинулась дальше. Она еще не совсем отошла от событий прошлой ночи: в ушах звучали жалобные крики козленка, перед глазами стояло преследовавшее их существо. Опять Феринг? Нора не была в этом уверена, поэтому не стала звонить д’Агосте. Но страшное воспоминание все время преследовало ее, держа в постоянном напряжении. Может, и вправду стоит развеяться, пообщаться с людьми и забыть о пережитом.
Готамский пресс-клуб располагался в небольшом здании с вызывающим мраморным фасадом в стиле рококо. Поднявшись по ступеням, Нора прошла через бронзовые двери и оставила пальто в гардеробе, получив взамен номерок. Из банкетного зала доносились музыка, смех и звон бокалов. Ее опять охватил ужас. Поправив на плече ремешок сумки, она пошла по роскошной ковровой дорожке в зал, отделанный дубовыми панелями.
Банкет начался час назад, и зал был набит гостями. Шум стоял невероятный: каждый старался перекричать всех остальных, чтобы ни одно острое словцо не осталось незамеченным. Вдоль стен тянулось с полдюжины баров — неудивительно, что журналистские сборища подчас превращались в вакханалии. У правой стены была сооружена временная сцена, украшенная гирляндой микрофонов. Нора стала пробираться сквозь толпу, чтобы поскорее скрыться в глубине зала. Оттуда она сможет мирно наблюдать за происходящим, не рискуя быть замеченной…
Как назло, какой-то человек, оживленно жестикулируя, ударил Нору локтем в бок. Повернувшись, он немедленно узнал ее. Это был Фентон Дейвис, начальник Билла в «Таймс». Вокруг него полукругом стояли сотрудники газеты.
— Нора! — закричал он. — Как хорошо, что вы пришли. Мы все так искренне вам сочувствуем. Билл был прекрасным журналистом и выдающейся личностью.
Журналисты одобрительно зашумели.
Нора смотрела на их соболезнующие лица, с трудом преодолевая желание убежать. Потом изобразила на лице улыбку.
— Благодарю вас. Я очень тронута.
— Я пытался вам звонить. Вы видели сообщения?
— Да. Простите, но мне было не до этого…
— Конечно, конечно! Я вас понимаю. Никакой спешки здесь нет. Просто к нам приходили из полиции, — шепотом сказал Дейвис, наклонившись к ее уху. — Они думают, что это как-то связано с его работой. Если это действительно так, наша газета должна быть в курсе.
— Я обязательно позвоню вам, когда… когда немного приду в себя.
Выпрямившись, Дейвис заговорил нормальным голосом:
— Мы думаем как-то увековечить память Билла. Например, учредить премию Уильяма Смитбека за профессиональные заслуги или что-то в этом роде. Мы бы хотели обсудить это с вами, когда вы будете в состоянии.
— Конечно.
— Мы уже объявили об этом и сейчас привлекаем средства. Возможно, это станет частью сегодняшней церемонии.
— Это просто замечательно. Билл был бы вам признателен.
Дейвис кивнул и довольно потер лысину.
— Пойду возьму что-нибудь выпить, — проговорила Нора. — Я присоединюсь к вам позже.
— Давайте я вам принесу, — раздалось сразу несколько голосов.
— Спасибо, не надо. Я сейчас вернусь.
Еще раз улыбнувшись, Нора нырнула в толпу.
Ей удалось добраться до конца зала незамеченной. Остановившись у бара, она наконец перевела дух. Не надо было сюда приходить. Нора повернулась к бармену, но тут кто-то дотронулся до ее руки. Она обреченно обернулась, но сзади стояла все та же Кейтлин Кидд.
— Вот уж не ожидала встретить здесь вас, — прощебетала журналистка.
— Вы уже пришли в себя после вчерашнего?
— Давно.
Однако бледное усталое лицо говорило об обратном.
— Мне надо идти — я вручаю первую награду от «Уэстсайдера», — сообщила Кейтлин. — Давайте еще раз пересечемся, пока вы здесь. У меня есть план действий.
Нора кивнула. Улыбнувшись и помахав рукой, журналистка исчезла в бурлящей толпе.
Заказав коктейль, Нора отошла к задней стене, уставленной книжными шкафами. Стоя между бюстом Вашингтона Ирвинга и фотографией Ринга Ларднера с его автографом, она потягивала коктейль, наблюдая за пестрой толпой.
Потом Нора взглянула на сцену. Забавно, что «Уэстсайдер» спонсирует одну из наград. Этот дешевенький таблоид пытается таким образом добавить себе респектабельности. Интересно, а почему премию вручает именно Кейтлин?
Вдруг в шуме голосов Нора услышала свое имя. Она оглядела толпу, пытаясь определить источник. Ей помахал рукой мужчина лет сорока. Она не сразу вспомнила его, но потом узнала аристократическое лицо и джентльменский наряд Брюса Гарримана. Для ее мужа он всегда был чем-то вроде греческой богини Немезиды. Нору и Брюса отделяла друг от друга большая группа людей, и сразу подойти к ней у него не получилось.
Нора многое могла вынести, но это было уже слишком. Поставив недопитый стакан на ближайший столик, она спряталась за спину топтавшегося рядом толстяка и быстро исчезла в толпе.
Как раз в этот момент погас свет, и на сцену вышел мужчина. Музыка прекратилась, и все затихли.
— Леди и джентльмены! — провозгласил он, вцепившись в края трибуны. — Добро пожаловать на ежегодную церемонию вручения наград Готамского пресс-клуба. Я — Оддон Макджордж, председатель организационного комитета, и я просто счастлив видеть всех вас здесь. Нас ожидает поистине незабываемый вечер.
Нора приготовилась выслушать бессвязную речь с набором историй из жизни говорящего и плоских шуток.
— Вы, конечно, ожидаете, что я буду рассказывать вам о себе и сыпать дурацкими шутками. Мне бы очень этого хотелось, но сегодня мы должны вручить множество наград, поэтому сразу перейдем к делу.
Вынув из кармана небольшую карточку, Оддон отбарабанил:
— Наша первая награда появилась только в этом году. Это премия Джека Вильсона Донохью за мужество в журналистике, учрежденная газетой «Уэстсайдер». От имени «Уэстсайдера» премию в пять тысяч долларов вручает королева репортажа Кейтлин Кидд!
Когда Кейтлин показалась на сцене, раздались аплодисменты, послышались восторженные выкрики и одобрительные свистки. Пожав руку Оддону, она взяла в руки микрофон.