Позже, уложив мать в постель и убедившись, что она действительно отключилась, он достает из холодильника фарш, вываливает в миску. Смешивает с двумя чашками яда «Суслики – вон». Если этого не хватит, чтобы убить Одилла, он раздавит чертова пса фургоном с мороженым. Эта мысль вызывает у него смех.
Отравленный фарш Брейди убирает в полиэтиленовый пакет с застежкой, ставит его в мини-холодильник, вновь прячет за банками с газировкой. Затем тщательно – горячей водой с мылом – моет руки, чашку и миску.
В эту ночь Брейди спит хорошо. Никаких тебе головных болей или снов о младшем брате.
24Ходжесу и Джейни выделяют комнатку с телефоном, расположенную в коридоре, который отходит от больничного вестибюля, где они и договариваются, кто чем займется.
Ходжес связывается с похоронным бюро (Соумса, тем самым, которое занималось похоронами Оливии Трелони) и предпринимает шаги, необходимые для того, чтобы больница выдала тело сразу по прибытии катафалка. Джейни – Ходжес завидует легкости, с которой та управляется с айпадом – загружает макет некролога для городской газеты. Быстро заполняет его, что-то бормоча. Иногда до Ходжеса долетают обрывки фраз вроде среди цветов. После того как некролог по электронной почте отправлен в газету, Джейни достает из сумки записную книжку матери и начинает обзванивать ее еще живых подруг. Говорит с ними тепло и спокойно, но быстро. Ее голос срывается только раз, когда она беседует с Алтеей Харрис, женщиной, которая ухаживала за матерью почти десять лет.
К шести часам – примерно в это время Брейди Хартсфилд прибывает домой, где мать заканчивает готовить салат с тунцом – большинство формальностей улажено. Без десяти семь катафалк – белый «кадиллак» – въезжает на территорию больницы и огибает главный корпус. Водитель знает, куда ехать: бывал здесь неоднократно.
Джейни смотрит на Ходжеса: лицо бледное, губы дрожат.
– Не уверена, что смогу…
– Я все сделаю.
Происходящее не отличается от любой другой сделки. Он отдает гробовщику и его помощнику подписанное и заверенное печатью свидетельство о смерти, они ему – расписку. Словно купил автомобиль, думает он. Когда возвращается, видит, что Джейни во дворе, вновь сидит на бампере «скорой». Ходжес подходит, садится рядом с ней, берет за руку. Она сжимает его пальцы. Вдвоем они наблюдают, как белый катафалк появляется из-за угла, направляется к воротам и исчезает из виду. Он ведет ее к своей «тойоте» и отвозит в расположенный в двух кварталах отель «Холидей инн».
Генри Сируа, толстяк с влажным рукопожатием, появляется в восемь вечера. Шарлотта Гибни – часом позже, подгоняет гнущегося под тяжестью чемоданов носильщика и жалуется на ужасное обслуживание в самолете. «Да еще все эти плачущие дети… но вам это неинтересно». Им действительно неинтересно, но она все равно рассказывает. В отличие от брата-толстяка она худа как щепка и с подозрением смотрит на Ходжеса. Ни на шаг от Шарлотты не отходит дочь Холли, старая дева, ровесница Джейни, но без единого внешнего достоинства. Говорит Холли Гибни исключительно шепотом, даже не говорит – бормочет, и избегает встречаться с собеседником взглядом.
– Я хочу увидеть Бетти, – заявляет тетя Шарлотта после того, как коротко и сдержанно обнимает племянницу. Словно думает, что миссис Уэртон где-то в отеле, с лилиями у головы и гвоздиками в ногах.
Джейни объясняет, что тело увезли в похоронное бюро Соумса, которое находится в городе, и земные останки Элизабет Уэртон будут кремированы в среду во второй половине дня, после прощания во вторник и короткой внецерковной службы в среду утром.
– Кремация – это варварство, – объявляет дядя Генри. Эти двое никогда не говорят – только заявляют или объявляют.
– Она так хотела, – ровным голосом отвечает Джейни, но Ходжес замечает, как краснеют ее щеки.
Он думает, что возникнут проблемы, возможно, поступит требование показать подписанный документ, в котором речь о кремации, не захоронении, но на этом все и заканчивается. Возможно, они помнят о миллионах, унаследованных Джейни от сестры, которыми Джейни вольна распоряжаться по своему усмотрению. Может поделиться с ними. Или не поделиться. Возможно, дядя Генри и тетя Шарлотта думают о том, что ни разу не навестили сестру за время ее болезни. Все эти годы навещала миссис Уэртон только Оливия, которую тетя Шарлотта даже не называет по имени, только «та, с проблемами». И разумеется, Джейни, заменившая сестру и все еще зализывающая раны неудачной семейной жизни и развода.
Впятером они обедают в практически опустевшем ресторане «Холидей инн» под трубу Герба Алперта. Музыка льется из динамиков под потолком. Тетя Шарлотта заказывает салат и жалуется на заправку, которую, по ее просьбе, подали отдельно. «Да, они могут принести ее в маленьком кувшинчике, но налили в него из большой бутыли, купленной в супермаркете, а это не ресторанная еда», – объявляет она.
Ее бормочущая дочь заказывает сицбагель побаненный. Потом выясняется, что речь о прожаренном чизбургере. Дядя Генри останавливает выбор на феттучини альфредо, засасывает все в рот, как мощный пылесос – от усилий на лбу даже выступают капли пота, – потом корочкой хлеба подбирает с тарелки остатки соуса.
Разговор поддерживает главным образом Ходжес, рассказывает истории далеких дней, когда он работал в охранном агентстве «Всегда начеку». Работа вымышленная, но истории по большей части настоящие. В полиции с чем только не столкнешься. Он рассказывает о воре, который застрял, вылезая из узкого окна подвала, и лишился штанов в попытке освободиться (выслушав ее, Холли чуть улыбнулась); о двенадцатилетнем мальчике, который спрятался за дверью и уложил грабителя ударом бейсбольной биты; о служанке, укравшей хозяйские драгоценности, которые выпали из ее нижнего белья, когда она подавала обед. Он знает много куда более мрачных историй, но их держит при себе.
За десертом (Ходжес его пропускает, в основном из-за беззастенчивого обжорства дяди Генри) Джейни приглашает гостей поселиться – с завтрашнего дня – в Шугар-Хайтс, после чего троица отправляется в отведенные им и заранее оплаченные номера. Шарлотту и Генри, похоже, радует перспектива самолично узнать, как живут богачи. Что же касается Холли… трудно сказать наверняка.
Комнаты гостей на первом этаже. Джейни и Ходжеса – на третьем. Когда они подходят к соседним дверям, она спрашивает, не ляжет ли он с ней.
– Никакого секса, – говорит она. – Никогда в жизни не чувствовала себя более асексуальной. Просто не хочется быть одной.
Ходжеса такой вариант вполне устраивает. Он сомневается, что на что-то способен. Живот и мышцы ног еще не пришли в норму после прошлой ночи… а ведь, напоминает он себе, прошлой ночью она сделала чуть ли не всю работу. Под одеялом она сразу прижимается к нему. Он едва может поверить в теплоту и упругость ее тела. В то, что она рядом. Это правда, никакого желания в тот момент он не испытывает, но рад, что старушка откинулась сейчас, а не раньше. Едва ли это характеризует его с лучшей стороны, но что есть, то есть. Коринн, его бывшая, говорила, что в каждом мужчине есть червоточина.
Джейни опускает свою голову на его плечо.
– Я так рада, что ты приехал.
– Я тоже. – И это чистая правда.
– Думаешь, они знают, что мы сейчас в одной постели?
Ходжес задумывается.
– Тетя Шарлотта знает, но она знала бы, даже если бы мы разошлись по своим номерам.
– И ты в этом уверен, потому что ты – детектив со…
– Именно. Спи, Джейни.
Она засыпает, но когда он просыпается глубокой ночью, потому что надо отлить, Джейни сидит у окна, смотрит на автостоянку и плачет. Ходжес кладет руку ей на плечо.
Она поднимает голову.
– Я разбудила тебя. Извини.
– Нет, я всегда встаю в три часа. По нужде. Ты в порядке?
– Да. Ага. – Она улыбается, вытирает глаза кулаками, как ребенок. – Ненавижу себя за то, что отправила маму в «Солнечные просторы».
– Но она хотела туда поехать, ты сама говорила.
– Да. Хотела. Но этим не изменить того, что я чувствую. – Джейни смотрит на него блестящими от слез глазами. – А еще ненавижу себя за то, что свалила все на Олли, оставаясь в Калифорнии.
– Как детектив со стажем, я склонен думать, что ты все-таки пыталась спасти семью.
Она озорно улыбается:
– Ты славный парень, Билл. Иди в ванную.
Когда он возвращается, она уже в постели. Он обнимает ее, и остаток ночи они крепко спят.
25Ранним воскресным утром, до того как принять душ, Джейни показывает Ходжесу, как пользоваться айпадом. Он заходит на сайт «Под синим зонтом Дебби» и читает короткое послание: Я тебя вздрючу, дедок.
– Да, но скажи мне, что ты действительно чувствуешь, – говорит он и смеется, удивляя себя.
Джейни выходит из ванной, завернутая в полотенце. Ее окутывает пар: прямо-таки голливудский спецэффект. Она спрашивает, чего он смеется. Он показывает ей сообщение. Она не видит ничего забавного.
– Да, но скажи мне, что ты действительно чувствуешь, – говорит он и смеется, удивляя себя.
Джейни выходит из ванной, завернутая в полотенце. Ее окутывает пар: прямо-таки голливудский спецэффект. Она спрашивает, чего он смеется. Он показывает ей сообщение. Она не видит ничего забавного.
– Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Ходжес тоже надеется. В одном он уверен: вернувшись домой, достанет из сейфа «глок» сорокового калибра, который носил на службе, и начнет носить вновь. Веселого ударника уже недостаточно.
Рядом с двуспальной кроватью звонит телефон. Джейни снимает трубку. Короткий разговор, и трубка возвращается на рычаг.
– Тетя Шарлотта. Предлагает всей честной компании встретиться за завтраком через двадцать минут. Думаю, ей не терпится попасть в Шугар-Хайтс и начать пересчитывать серебряные ложки.
– Хорошо.
– Она также сочла кровать слишком жесткой, и ей пришлось принять таблетку от аллергии из-за поролоновых подушек.
– Скажи мне, Джейни, компьютер Оливии все еще в Шугар-Хайтс?
– Конечно. В комнате, которая служила ей кабинетом.
– Ты можешь запереть ее, чтобы они туда не попали?
Она как раз застегивает бюстгальтер и на мгновение застывает с отведенными назад локтями, в типично женской позе.
– Да ладно, просто скажу им, чтобы они держались от этой комнаты подальше. Эта женщина меня не запугает. А как тебе Холли? Ты понимаешь хоть слово из того, что она говорит?
– Я подумал, что на обед она заказала сицбагель, – признается Ходжес.
Джейни плюхается на стул, на котором плакала ночью, только теперь она смеется.
– Милый, ты очень плохой детектив, что в этом аспекте означает хороший.
– Как только похороны закончатся и они уедут…
– Четверг – самое позднее, – говорит она. – Или мне придется их убить.
– И никакие присяжные мира тебя за это не осудят. Как только они уедут, я хочу привезти моего друга Джерома, чтобы он заглянул в тот компьютер. Я бы привез его раньше, но…
– Они ему прохода не дадут. И мне.
Ходжес, помня пронзительный взгляд тети Шарлотты, соглашается.
– А разве переписка на «Синем зонте» остается в компьютере? Я думала, она исчезает, как только ты уходишь с сайта.
– Меня интересует не «Синий зонт Дебби», а голоса призраков, которые слышала твоя сестра.
26Они идут к лифту, когда он задает Джейни вопрос, который не дает ему покоя после ее вчерашнего звонка:
– Ты не думаешь, что причина инсульта твоей матери – мои вопросы об Оливии?
Она с несчастным видом пожимает плечами:
– Точно не скажешь. Она была очень стара – думаю, на семь лет старше Шарлотты, – и ее не отпускала боль. – Потом с неохотой добавляет: – Но они могли сыграть свою роль.
Ходжес проводит рукой по торопливо причесанным волосам, вновь их взлохмачивает.
– Черт.
Двери лифта открываются. Они входят в кабину. Джейни хватает его за руки. Быстро, взволнованно говорит:
– Вот что я тебе скажу. Если бы пришлось сделать это вновь, я бы сделала. Мама прожила долгую жизнь. Олли, с другой стороны, имела право на еще несколько лет. Возможно, она не была счастлива, но как-то справлялась, пока этот ублюдок не вышел на нее. Этот… этот чокнутый. Украл ее автомобиль, убил восьмерых и покалечил еще бог знает скольких, но решил, что этого мало. Что нужно еще и лишить ее разума.
– То есть мы идем дальше.
– Да, черт побери. – Она крепче стискивает его руки. – Мы должны, Билл. Понимаешь? Мы должны.
Двери расходятся. Холли, тетя Шарлотта и дядя Генри ждут в вестибюле. Тетя Шарлотта впивается в них проницательным вороньим взглядом, вероятно, выискивает признаки сексуального удовлетворения. Спрашивает, чего они так долго, а потом, не дождавшись ответа, говорит, что шведский стол оставляет желать лучшего. И если они надеются на омлет – увы и ах.
Ходжес думает, что Джейни Паттерсон несколько следующих дней покажутся очень длинными.
27Как и предыдущим днем, в воскресенье тепло и сухо. Прямо-таки лето. Брейди вновь распродает мороженое к четырем, почти за два часа до того, как наступает время вечерней трапезы и парки начинают пустеть. Думает о том, чтобы позвонить домой и спросить, что мать хочет на ужин, но потом решает, что возьмет еду навынос в «Долговязом Джоне Сильвере», и пусть это станет для нее сюрпризом. Она любит жареные кусочки лобстера.
Как выясняется, сюрприз ждет Брейди.
Он входит в дом из гаража, и его приветствие: Привет, мам, я дома! – замирает на губах. На этот раз она не забыла выключить плиту, но запах подгоревшего мяса, которое она жарила себе на ленч, висит в воздухе. А из гостиной доносится приглушенная барабанная дробь и какой-то странный булькающий крик. На одной из горелок – сковородка с длинной ручкой. Он заглядывает в нее и видит кусочки гамбургера, островками поднимающиеся над пленкой застывшего жира. На столешнице – ополовиненная бутылка «Столичной» и банка майонеза, без которого мать гамбургеры не ест.
Бумажные пакеты с пятнами жира, в которых он принес обед, падают на пол. Брейди этого не замечает.
Нет, думает он. Не может быть.
Однако может. Он рывком открывает холодильник, и на верхней полке – пакет с отравленным фаршем. Только половины фарша уже нет.
Брейди тупо смотрит на пакет, думая: Она никогда не заглядывает в мини-холодильник в гараже. Никогда. Он мой.
Тут же приходит новая мысль: «Откуда ты знаешь, куда она заглядывает в твое отсутствие? Очень может быть, что она облазила все ящики и даже шарила под матрасом».
Вновь доносится булькающий крик. Брейди бежит в гостиную, оставив открытой дверцу холодильника и пнув по пути пакет из «Долговязого Джона Сильвера», который отлетает под стол. Мать сидит на диване, вытянувшись в струнку. На ней синяя шелковая пижама. Рубашка запачкана кровавой блевотой. Живот раздут, пуговицы едва держатся. Это живот женщины на седьмом месяце беременности. Волосы торчат во все стороны, обрамляя мертвенно-бледное лицо. Ноздри забиты спекшейся кровью. Глаза вылезают из орбит. Мать не видит его, во всяком случае, поначалу он так думает, но потом она протягивает к нему руки.
– Мама! Мама!
Он хочет похлопать ее по спине, но видит на кофейном столике тарелку с практически съеденным гамбургером, стоящую рядом с большим стаканом, на дне которого остатки «отвертки», и понимает, что похлопывание не поможет. Дело не в застрявшем в горле куске гамбургера. Если бы.
Барабанная дробь, которую он услышал, когда вошел в дом, раздается вновь: ноги матери начинают стучать по полу, словно она марширует на месте. Спина изгибается дугой. Руки взлетают вверх. Теперь она одновременно марширует и подает кому-то только ей ведомые сигналы. Одна нога распрямляется и ударяет по кофейному столику. Стакан с остатками «отвертки» падает.
– Мама!
Ее бросает на спинку дивана, потом вперед. Безумные глаза не отрываются от сына. В горле булькает, но она пытается что-то произнести, возможно, его имя, а может, и нет.
Как помогают жертвам отравления? Вливают в горло сырые яйца? Или кока-колу? Нет, кола хороша при расстройстве желудка, а у матери все гораздо хуже.
«Я должен вставить ей в горло два пальца, – думает он. – Чтобы ее вырвало».
Но тут ее зубы начинают выбивать чечетку, и Брейди опасливо отдергивает уже протянутую руку, закрывает ладонью свой рот. Он видит, что она уже в лохмотья искусала нижнюю губу, и от этого на рубашке кровавые следы… во всяком случае, их часть.
– Брейи! – хрипит она, потом следует неразборчивое, но все-таки понятное: – Пазн… девт… одн… одн!
Позвони 911.
Он идет к телефону. Снимает трубку, потом осознает: звонить нельзя. Думает о вопросах, которые ему зададут. Кладет трубку и поворачивается к матери.
– Зачем ты туда полезла, мам? Зачем?
– Брейи! Девт… одн… одн!
– Когда ты его съела? Сколько прошло времени?
Вместо ответа она вновь марширует. Голова откидывается назад, выпученные глаза секунду-другую изучают потолок, прежде чем голову бросает вперед. Спина не двигается вовсе, зато голова – словно на шарнире. Булькающие звуки возвращаются: будто вода уходит в наполовину забитое сливное отверстие. Рот раскрывается, из него выплескивается блевота. С чавканьем плюхается ей на колени. Господи, сколько крови!
Он думает о том, что не раз желал ей смерти. «Но я никогда не хотел, чтобы она ушла так. Так – никогда».
Идея сверкает в голове: луч маяка в бурном ночном море. Он может выяснить, как ее спасти. В Сети. В Сети есть все!
– Я тебе помогу, – обещает он, – но мне нужно на несколько минут спуститься вниз. Ты просто… просто держись, мама. Попытайся…
Чуть не говорит: Попытайся расслабиться.
Он бежит на кухню, к двери в свой командный пункт. Внизу он найдет, как ее спасти. И даже если не найдет, не хочет смотреть, как она умирает.