Брейди ее знает. Точно знает.
Сначала не может понять откуда. Это похоже на слово, которое вертится на языке, но не желает с него слетать. Потом, когда группа начинает петь о любви на танцплощадке, он вспоминает. Дом на Тиберри-лейн, в котором любимчик Ходжеса живет со своей семьей, гнездо ниггеров с белыми именами. За исключением собаки. Пса назвали Одиллом, это точно ниггерская кличка, и Брейди намеревался убить его… да только убил свою мать.
Брейди вспоминает тот день, когда ниггер-юнец – с лодыжками, зелеными от травы с лужайки жирного экс-копа – подбежал к фургону «Мистер Вкусняшка». А его сестра кричала: «Купи мне шоколадное, Джерри! Пожа-а-алуйста!»
Сестру зовут Барбара, и это она, во всей красе. Сидит в двух рядах справа от него со своими подружками и женщиной, похоже, ее матерью. Джерома нет, и Брейди безумно этому рад. Пусть Джером останется в живых, это прекрасно.
Но без сестры.
И без матери.
Пусть почувствует, каково это.
Он не отрывает глаз от Барбары Робинсон, а его палец ползет под фотографией Фрэнки, пока не нащупывает переключатель. Поглаживает его через материю футболки, как ему разрешали – считанные счастливые разы – поглаживать соски матери. На сцене ведущий вокалист делает шпагат – и по-хорошему должен расплющить яйца (при условии, что они у него есть) в этих обтягивающих джинсах, – потом вскакивает и идет к краю сцены. Девчонки орут. Девчонки тянутся, пытаясь прикоснуться к нему, руки мелькают, ногти, окрашенные во все цвета радуги, блестят в свете прожекторов.
– Эй, вам нравится парк развлечений? – кричит Кэм.
Зал хором отвечает, что да.
– Вам нравится карнавал?
Еще бы, само собой, нравится.
– Вас когда-нибудь целовали на мидвее?
От криков едва не рушится крыша. Все зрители вновь на ногах. Лучи прожекторов рассекают темноту над головами. Сцену заслонили, но значения это не имеет. Брейди знает, что грядет, потому что побывал в разгрузочно-погрузочной зоне.
Понизив голос до задушевного, усиленного динамиками шепота, Кэм Ноулс говорит:
– Что ж, сегодня вас ждет этот поцелуй.
Звучит ярмарочная музыка. Синтезатор «Корг» играет мелодию, какую раньше исполняли на каллиопе. На сцене – водоворот цветов: оранжевые, красные, зеленые, желтые лучи. Под изумленные и восторженные крики с потолка спускаются декорации: мидвей парка развлечений. Карусель и колесо обозрения уже вращаются.
– ЭТО ЗАГЛАВНАЯ КОМПОЗИЦИЯ НАШЕГО НОВОГО АЛЬБОМА, И МЫ ОЧЕНЬ НАДЕЕМСЯ, ЧТО ОНА ВАМ ПОНРАВИТСЯ! – кричит Кэм, и к синтезатору присоединяются другие инструменты.
– Нигде и никогда не обрету покой, – запевает Кэм Ноулс. – И вечно мне теперь болеть тобой. – Брейди он напоминает Джима Моррисона после лоботомии. И тут Кэм радостно вопит: – Что излечит меня?
Зрители знают и выкрикивают слова под грянувшую с полной силой музыку:
– БЭБИ, БЭБИ, ТЫ И ЕСТЬ МОЯ ЛЮБОВЬ… МЫ С ТОБОЙ НЕ ПОТЕРЯЕМ ЕЕ ВНОВЬ… ТОЛЬКО ТАК…
Брейди улыбается. Это умиротворенная улыбка измученного проблемами человека, который внезапно обрел покой. Он смотрит на желтую лампочку, просвечивающую сквозь материю, и думает, проживет ли достаточно долго, чтобы увидеть, как желтизна сменится зеленью. Потом вновь поворачивается к ниггерской девчонке: она тоже на ногах, подпрыгивает, хлопает в ладоши, визжит.
«Посмотри на меня, – думает он. – Посмотри на меня, Барбара. Я хочу, чтобы в этом мире последним ты увидела меня».
39Барбара отрывает взгляд от чудес на сцене, чтобы посмотреть, наслаждается ли лысый мужчина в инвалидной коляске так же, как она. Он стал – по непонятным ей самой причинам – ее мужчиной в инвалидной коляске. Возможно, он ей кого-то напоминает? Но такого просто быть не может. Дастин Стивенс – единственный знакомый ей колясочник, он учится во втором классе ее школы. И все-таки есть что-то знакомое в этом лысом мужчине.
Весь вечер – сладкий сон. И то, что она видит сейчас, тоже похоже на сон. Поначалу она думает, что мужчина в инвалидной коляске машет ей рукой, потом понимает, что нет. Он улыбается… и показывает ей средний палец. Поначалу она не верит своим глазам, но убеждается: это чистая правда.
К мужчине приближается женщина, поднимается по проходу, перепрыгивая через две ступеньки, очень быстро, почти бежит. За ней, буквально наступая на пятки… может, это действительно сон, потому что этот человек – вылитый…
– Джером? – Барбара дергает Таню за рукав, отвлекая ее внимание от сцены. – Мама, это же…
Тут все и происходит.
40Поначалу Холли думает, что Джером все-таки мог пойти первым, потому что очкастый лысый мужчина в инвалидной коляске даже не смотрит на сцену, во всяком случае, в этот момент. Он повернул голову и уставился на кого-то в центральном секторе, и ей представляется, что этот гнусный сукин сын показывает кому-то палец. Но уже слишком поздно меняться местами с Джеромом, пусть даже револьвер у него. Одна рука мужчины лежит под рамкой с фотографией, которая у него на коленях, и Холли боится, что он готов взорвать бомбу. Если так, остались считанные секунды.
Хорошо хоть он у самого прохода, думает она.
Никакого плана у нее нет, планирование для Холли не простирается дальше приготовления сандвича к вечернему просмотру фильма, но внезапно туман, обычно застилающий ее мозг, рассеивается. И когда она добирается до мужчины, которого они ищут, с губ слетают правильные слова. Истинно правильные. Ей приходится нагнуться и прокричать их во всю глотку, чтобы перекрыть грохот музыки и счастливый девичий визг.
– Майк? Майк Стердевант, это ты?
Брейди отворачивается от Барбары Робинсон, удивленно смотрит на Холли, и в этот самый момент она практически без замаха бьет его завязанным в узел носком, который дал ей Ходжес, – Веселым ударником. Адреналин придает удару дополнительную силу. Короткая дуга заканчивается чуть повыше виска Брейди. Холли не слышит никакого звука за грохотом и визгом, но видит, как на лысом черепе появляется вмятина размером с маленькую чайную чашку. Руки Брейди взлетают вверх, рамка с фотографией Фрэнки падает на пол. Стекло разбивается вдребезги. Глаза Брейди вроде бы смотрят на Холли, но закатившись под веки так, что видна только нижняя часть радужек.
Сидящая рядом девочка с тоненькими как спички ножками в изумлении таращится на Холли. Как и Барбара Робинсон. Больше никто внимания на происходящее не обращает. Все на ногах, хлопают, раскачиваются и поют вместе с бой-бэндом:
– ЛЮБОВЬ ТВОЯ И ЛАСКИ ТВОИ – НЕ ХВАТИТ ИХ МНЕ НИКОГДА… Я БУДУ ЛЮБИТЬ, Я БУДУ МЕЧТАТЬ, ТЕПЕРЬ ТЫ СО МНОЙ НАВСЕГДА.
Рот Брейди открывается и закрывается, как у рыбы, только что вытащенной из реки.
– В СВЕТ ЗАРИ ВОЙДЕМ С ТОБОЮ И ОСТАНЕМСЯ ВДВОЕМ… ПОЦЕЛУИ БУДУТ КРЕПЧЕ НА МИДВЕЕ НОВЫМ ДНЕМ!
Джером кладет руку на плечо Холли и кричит, чтобы та его услышала:
– Холли! Что у него под футболкой?
Она его слышит – Джером так близко, что при каждом слове она щекой чувствует его дыхание, – но голос словно доносится из плохого радиоприемника и принадлежит диджею или проповеднику, которого отделяет от тебя полстраны.
– А это маленький подарок от Лепе-Лепе, Майк. – С этими словами Холли бьет Брейди еще раз в то же место, только сильнее, углубляя впадину в черепе. Тонкая кожа рвется, появляется кровь, сначала каплями, потом струей, стекает вниз на футболку с логотипом «Здесь и сейчас», пурпурное пятно растет на глазах. На этот раз голова Брейди валится на правое плечо. Его трясет, ноги скребут по полу. Как у пса, которому снится, что он преследует кроликов, думает Холли.
Прежде чем она наносит третий удар – и ей того действительно хочется, – Джером хватает ее и разворачивает к себе лицом.
– Он в отключке, Холли! Он в отключке! Что ты делаешь?
– Лечу, – отвечает она, а потом у нее подкашиваются ноги. Холли садится на пол. Ее пальцы разжимаются, Веселый ударник падает рядом с кроссовкой.
На сцене продолжают петь.
41Его дергают за рукав.
– Джером? Джером!
Он отворачивается от Холли и обмякшего тела Брейди Хартсфилда и видит свою маленькую сестру. Ее глаза широко раскрыты от страха. У нее за спиной мать. Нервы Джерома на пределе, и он нисколько не удивлен, но знает, что опасность не миновала.
– Что вы сделали? – кричит девочка. – Что вы с ним сделали?
Джером поворачивает голову и видит, что девочка, коляска которой стоит рядом, тянется к Хартсфилду.
– Холли! – кричит Джером. – Останови ее!
Холли вскакивает, спотыкается, чуть не падает на Брейди. Это падение точно стало бы последним в ее жизни, но ей удается удержаться на ногах, и она перехватывает руки девочки. Силы в них никакой, и Холли чувствует укол жалости. Наклоняется к девочке и кричит:
– Не трогай его! У него бомба, и я боюсь, что она может взорваться!
Девочка откидывается на спинку инвалидной коляски. Возможно, разобрала слова, возможно, испугалась Холли, которая выглядит еще более безумной, чем всегда.
Дрожь и конвульсии Брейди усиливаются. Холли это не нравится, потому что она кое-что видит: пятнышко тускло-желтого света под футболкой. Желтый – цвет беды.
– Джером? – спрашивает Таня. – Что ты здесь делаешь?
Приближается билетерша.
– Освободите проход! – кричит она, перекрывая музыку. – Немедленно освободите проход!
Джером хватает мать за плечи. Тянет на себя, пока их лбы не соприкасаются.
– Ты должна уйти отсюда, мама. Бери девочек и уходи. Прямо сейчас. И уведи с собой билетершу. Скажи ей, что твоей дочери стало нехорошо. Пожалуйста, не задавай вопросов.
Она смотрит ему в глаза и не задает вопросов.
– Мама! – начинает Барбара. – Что?.. – Остальное теряется в грохоте музыки и зрительском хоре. Таня берет Барбару за руку и ведет к билетерше. Одновременно машет Хильде, Дайне и Бетси, чтобы они присоединились к ним.
Джером поворачивается к Холли. Та склонилась над Брейди, которого продолжает трясти из-за бушующих в голове церебральных штормов. Его ноги выбивают чечетку, словно он наконец проникся музыкой. Руки судорожно дергаются, и когда одна приближается к тусклому желтому огоньку, Джером отбивает ее в сторону, будто защитник – трехочковый бросок.
– Я хочу уехать отсюда, – стонет девочка в соседней коляске. – Мне страшно.
Джером прекрасно ее понимает. Ему тоже хочется убраться куда-нибудь подальше, и он испуган до смерти, но она должна оставаться там, где сидит. Брейди слишком близко, она может задеть его коляску, а допустить этого никак нельзя. Во всяком случае, пока.
Как обычно, Холли опережает Джерома.
– Сейчас ты должна оставаться на месте, – говорит она девочке. – Успокойся и смотри концерт. – Холли думает, насколько бы все упростилось, если бы она убила Брейди, вместо того чтобы как следует тряхануть его и так больные мозги. Задается вопросом, застрелит ли Джером Брейди, если она попросит. Вероятно, нет. Плохо. При таком шуме выстрела бы никто не расслышал.
– Вы сумасшедшая? – в изумлении спрашивает девочка.
– Люди постоянно задают мне этот вопрос, – будничным тоном отвечает Холли и очень осторожно начинает поднимать подол футболки Брейди. – Придержи его руки, Джером, – просит она.
– А если я не смогу?
– Тогда пристрели эту сволочь.
Зрители, заполнившие зал до отказа, на ногах, качаются и хлопают. Джером быстро оглядывается, видит мать, уводящую девочек к выходу. Их сопровождает билетерша. Один-ноль в нашу пользу, думает он и берется за дело. Хватает летающие руки Брейди, крепко зажимает в своих. Запястья скользкие от пота. Он словно держит две пытающиеся вырваться рыбины.
– Я не знаю, что ты собираешься сделать, но делай быстрее! – кричит он Холли.
Желтый свет идет из пластмассового гаджета, который выглядит как переделанный пульт от телевизора. Вместо кнопок с каналами – белый переключатель, бегунок которого стоит посередине. Выходящий из гаджета провод ныряет Брейди под зад.
Брейди кряхтит, и им в нос ударяет резкий запах: это опорожнился его мочевой пузырь. Холли смотрит на мочеприемник, но он ни к чему не подсоединен. Она хватает его и протягивает девочке.
– Подержи.
– Фу-у. Это же пипи, – говорит девочка, потом добавляет: – Нет, это не пипи. Там что-то внутри. Выглядит как глина.
– Положи на пол! – кричит Джером, перекрывая музыку. – Положи на пол. Только осторожно – не бросай. – Потом обращается к Холли: – Поторопись, черт побери!
Холли внимательно смотрит на желтую лампочку. И на белый бегунок переключателя. Она может сдвинуть его вперед или назад, но не решается, потому что не знает, где выключение, а где бум.
Она поднимает Изделие два с живота Брейди. Этот гаджет для нее – змея, раздувшаяся от яда, и ей приходится собрать всю волю в кулак.
– Держи его руки, Джером, крепко держи его руки.
– Они скользкие, – бурчит Джером.
«Это мы уже знаем, – думает Холли. – Скользкий сукин сын. Скользкий козел».
Холли переворачивает гаджет, уговаривая свои руки не дрожать так сильно, стараясь не думать о том, что жизни четырех тысяч человек зависят от самообладания бедной чокнутой Холли Гибни. Она смотрит на крышку отсека для батареек. Потом, затаив дыхание, сдвигает ее и роняет на пол.
Внутри две батарейки АА. Холли подцепляет ногтем одну и думает: Господи, если Ты есть, пожалуйста, сделай так, чтобы все получилось. На мгновение не может заставить себя пошевелиться. Но тут рука Брейди выскальзывает из пальцев Джерома и ударяет Холли по голове.
Она дергается, подцепленная батарейка выскакивает из отсека. Холли ждет взрыва, но гремит только музыка. Она переворачивает гаджет. Желтая лампочка погасла. Холли начинает плакать. Резким движением хватает провод и выдергивает из Изделия два.
– Ты можешь его отпу… – Но Джером уже это сделал. Он стискивает Холли так крепко, что она едва может дышать. Ее это не волнует. Она обнимает Джерома.
Зрители восторженно ревут.
– Они думают, что хвалят песню, но на самом деле хвалят нас, – шепчет Холли в ухо Джерому. – Они просто этого еще не знают. Теперь отпусти меня, Джером. Ты слишком сильно прижимаешь меня к себе. Отпусти, а не то я упаду в обморок.
42Ходжес все сидит на ящике в складском помещении, и не один. На его груди устроился слон. Что-то происходит. То ли мир уходит от него, то ли он – из мира. Ходжес склоняется ко второму варианту. Он словно внутри съемочной камеры, и она отъезжает по рельсам. Мир остается таким же ярким, как и прежде, но уменьшается в размерах, а вокруг – темнота.
Он цепляется за сознание невероятным усилием воли, ожидая взрыва или не взрыва.
Один из рабочих технического персонала наклоняется к нему и спрашивает, все ли с ним в порядке.
– У вас синеют губы, – сообщает он. Ходжес отгоняет его взмахом руки. Потому что слушает.
Музыка, радостный визг, крики счастья. Больше ничего. Во всяком случае, пока – ничего.
«Держись, – говорит он себе, – держись».
– Что? – переспрашивает рабочий, снова наклоняясь. – Что?
– Я должен держаться, – шепчет Ходжес, но едва может дышать. Мир сузился до яростно сверкающего серебряного доллара. Но и этот доллар исчезает, и не потому, что Ходжес теряет сознание: кто-то идет к нему и закрывает мир собой. Это Джейни, она вышагивает медленно, как модель. На ней федора, сексуально сдвинутая набекрень. Ходжес помнит, что она сказала, когда он спросил, каким образом ему посчастливилось оказаться в ее постели: «Я ни о чем не сожалею… Мы можем поставить на этом точку?»
Ага, думает он. Ага. Закрывает глаза и падает с ящика, как Шалтай-Болтай со стены.
Рабочий подхватывает его, но может только смягчить падение. Подходят другие рабочие.
– Кто умеет делать искусственное дыхание? – спрашивает тот, кто подхватил Ходжеса.
Вперед выступает рабочий, волосы которого завязаны в длинный седеющий конский хвост. Он в футболке с вылинявшим изображением Джудаса Койна[46], и глаза у него ярко-красные.
– Я умею, но, чувак, я так обкурился.
– Все равно попытайся.
Рабочий с конским хвостом опускается на колени.
– Думаю, он уже отправился в последний путь, – говорит он, но берется за дело.
Наверху «Здесь и сейчас» начинают новую песню под крики и визг малолетних поклонниц. Все девочки будут помнить этот вечер до конца жизни. Музыка. Возбуждение. Мячи, летающие над раскачивающейся, танцующей толпой. Они прочитают о несостоявшемся взрыве в газетах, но для молодых не произошедшие трагедии сродни снам.
Воспоминания – вот что реально.
43Ходжес приходит в себя в больничной палате, удивленный тем, что еще жив. Зато сидящий у кровати бывший напарник нисколько его не удивляет. Первая мысль: Пит – с ввалившимися глазами, небритый, кончики воротника торчат вверх – выглядит хуже, чем он, Ходжес, себя чувствует. Вторая мысль – о Джероме и Холли.
– Им удалось? – хрипит он. В горло словно насыпали песку. Он пытается сесть. Окружающие его аппараты принимаются возмущенно пищать. Ходжес откидывается на подушку, но не отрывает глаз от лица Пита. – Да?
– Да, – отвечает Пит. – Эта женщина говорит, что она Холли Гибни, но я думаю, что на самом деле она Шина, королева джунглей. Этот парень, «перп»…
– «Перк», – поправляет его Ходжес. – Он думает, что он – «перк».
– Сейчас он не думает ни о себе, ни о чем-то еще, и врачи полагают, что это навсегда. Гибни вышибла из него все дерьмо. Он в глубокой коме. Мозговая активность минимальная. Когда поднимешься на ноги, сможешь на него взглянуть, если захочешь. Он в трех палатах от тебя.