— Это как? Подаешь ему воду, когда он говорит речи в суде?
— Он в суде не выступает, — ; отрезал Женя. — У него частное дело.
— О!.. — благоговейно произнесла Юлька. — Так он капиталист, самый натуральный?
— Что ты болтаешь… — Жене, видимо, не понравились ее расспросы. И он смотрел на дорогу; они ехали вверх по Рождественскому бульвару.
"Прекрасный вечер… — с грустью подумала Юлька, закуривая еще одну сигарету. — Он красивый, нарядный, ни слова худого не сказал про мою несчастную нелепую голову…
Но почему мне так тяжко на душе… Грустно, что ли? Нет, как-то мутно… Да, какой-то холод и какая-то муть… Как это странно. Сиротливо, вот именно, сиротливо. Что такое?! И холодно как-то…"
— Юлечка, мы приехали! — Женя сказал это так, будто всю дорогу они болтали о самых милых и веселых вещах. — Вот это легендарное место.
Юлька вылезла из машины.
На высоком сером доме висела мемориальная доска. «Верно, Есенин», — отметила она.
— Кафе во дворе, — пояснил Женя. — Идем.
Он запер машину и взял Юльку под руку.
Они прошли во двор и по крутым ступенькам спустились в полуподвальное помещение, выкрашенное матовой белой краской.
— Подземелье… — прошептала Юлька. — А обслуживают здесь духи?
— Тебе понравится, не бойся, — усмехнулся Женя. — Или ты думаешь, я заманил тебя в разбойничий притон?
— Для притона тут все слишком белое, — возразила Юлька. — Скорее, это похоже на больницу.
— А для больницы здесь слишком вкусно кормят.
Они оказались перед дверным проемом, занавешенным раскрашенными бамбуковыми нитями. Женя отвел загремевшие бусы-висюльки в сторону, и они вошли в зал кафе.
Юлька выпятила грудь и попыталась придать себе независимо-самоуверенный вид. Надо отдать должное Жене — он бестрепетно вел ее по залу, словно рядом с ним шло чудо красоты. И она сразу успокоилась и почувствовала, что сможет, пожалуй, выдержать этот вечер.
К ним с ясной улыбкой подошел мальчик в малиновом бархатном пиджаке и проводил к столику. Юлька уселась, с удовольствием отметив изумленное выражение, на миг мелькнувшее в глазах мальчика. «Пусть порадуется, бедняжка, — подумала она. — Такого он даже при всей своей многоопытности не видел…» Она закинула ногу на ногу, придирчиво оглядываясь по сторонам. Мальчик подал им меню.
— Саша, сделай нам хороший ужин, — сказал ему как старому знакомому Женя. — Блесни.
— Да уж, пожалуйста, — пробормотала Юлька, изучая карту. "Матушки! — крикнула она про себя. — А это что?! Цены?! Ото… Помидоры фаршированные… Пятнадцать долларов…
Мясо по…"
— Юль, можно я по своему вкусу тебя утолщу?! — почти умоляюще сказал Женя. — А?!
Ну позволь, я выберу!
— Пожалуйста! — охотно согласилась она.
«Если он разорится, сам будет виноват…»
И Женя стал называть: жюльенчик, куропатку с травками по-охотничьи, фруктовую закуску, много чего.
— Ты красное или белое? — обратился он к Юле.
— Все равно… — Юлька вдруг почувствовала себя здесь бедной родственницей, и ей стало неуютно и грустно.
Саша удалился на кухню. Юлька подняла взгляд на Женю.
— Ну, как тебе здесь?. — не скрывая торжества, спросил он. — Шикарное место, правда?
И главное — зал маленький, народу мало, место непроходное… И почти вся публика — постоянная — Я в восторге, — вяло отозвалась Юлька. — Только вот этот Саша мог бы больше походить на Есенина.
— Ну, не будь так строга, — возразил он. — Сейчас мы вкусненько поедим…
Юльку вдруг передернуло.
— Тебе холодно? — заботливо спросил Женя. — Может, накинешь мой пиджак? Странно, здесь даже душно… Юль, ты, кажется, чем-то недовольна?
«Отвечай, свинья! — сказала она себе. — Скажи ему, что это прекрасный воскресный вечер, что ты всем страшно довольна, что он очень мил… Отвечай человеку, видишь, как он тебе, дуре крашеной, старается угодить. Не порть вечер ему и себе!» Но вместо этого она произнесла:
— Этот Саша… Он смотрел на меня, как на привидение.
— Юля…
— Ты будешь со мной спорить? — вяло спросила она. Ощущение бесконечной тоски подступило к ней. Руки холодели, во рту появился мерзкий металлический привкус. Она сглотнула комок, застрявший в горле. Ничего себе. Что же это такое? Как будто что-то случилось или вот-вот случится… Что-то странное…"
— Юля, ты мне очень нравишься, — тихо сказал он.
— Правда? — так же тихо переспросила она.
— Да. Я говорил тебе об этом, и не один раз.
Что с тобой? Я сделал что-то не то?
Он сцепил руки, словно в отчаянии. Она не могла отвести глаз от его пальцев. На безымянном пальце левой руки блеснуло крохотным зеленым камешком золотое кольцо. Она еще вчера вечером обратила на него внимание, но толком так и не рассмотрела. И сейчас не могла отвести глаз от него. Узкая золотая полоска, треугольник из трех крохотных, почти с булавочный укол камешков — бриллиантов, судя по всему, и в середине, как маленький глаз насекомого — изумрудик.
— Красивое… — сказала она.
— Что? — Он перевел взгляд на свои руки. — А, это отец подарил. Юля, скажи, что я сделал не так? Клянусь тебе, что сделаю все, чтобы ты стала такой же веселой, как вчера.
Ну, хочешь, уйдем отсюда? Тебе здесь не понравилось, да?
— Очаровательное местечко… — Ее рука непроизвольно метнулась к горлу. Она приподнялась со стула и тут же опустилась на место.
— Что с тобой?
Его голос донесся издалека. Удушье, черное, тяжелое удушье наваливалось на нее.
Как будто кто-то схватил ее за горло и сильно сдавил. Голова закружилась. Кажется, она вскрикнула, потому что услышала словно бы эхо своего крика. Потом все исчезло. Она пришла в себя в каком-то странном месте. Над ней был низкий белый потолок. Рядом с ее головой торчал из стены кран умывальника.
Больше она не видела ничего. Повернула голову. Комнатка, скорее похожая на коридор, — узкая и длинная. Одна дверь в начале, другая — в конце. Чьи-то голоса за одной из дверей. Она села на диванчике, взъерошила руками волосы, с удивлением увидела морковные пряди, вспомнила, что перекрасила их сегодня специально для этого свидания.
Вспомнила, где она, должно быть, находится.
Подумала о Жене.
"Где он? Пусть отвезет меня домой. Домой!
Мне больше ничего сегодня не надо. Боже, какая я невезучая. Какая я нелепая".
Дверь, из-за которой слышались голоса, открылась, и в коридорчик вошел Женя. Он был бледен как мел.
— Юлечка, любимая, что с тобой такое? — В его голосе прозвучало такое искреннее сочувствие, что Юлька едва не расплакалась.
— Я не знаю, Женя, что со мной… Черт-те что со мной!
— А вчера? — Он присел перед ней на корточки и заглянул ей в глаза:
— Вчера было то же самое?
— Да, — кивнула она.
— Точно так же? Когда мы с тобой танцевали?
— Да… Если бы я знала почему… Никогда в жизни, поверь, не падала в обморок…
— Это не просто обморок… Ты как будто…
Знаешь, ты делала руками такие движения, как будто тонула…
— Я задыхалась. Не могла дышать. Знал бы ты, как это страшно, — простонала Юлька, закрывая лицо руками. — Не смотри на меня. Я страшная после этого припадка.
— Ты прекрасная. Я тебя люблю.
Она посидела секунду, не отнимая рук от лица. Потом отняла их и с изумлением посмотрела на него. Молодой, холеный, красивый парень в дорогом белом пиджаке сидел перед ней на корточках и признавался ей в любви на второй вечер после знакомства. Парень смотрел на нее серьезно и был, судя по всему, в здравом уме, так что сомневаться в его словах не приходилось. Но тогда ей приходилось сомневаться в собственном рассудке.
— Женя, — с расстановкой сказала она, — посмотри на меня, посмотри очень внимательно.
— Я только и делаю, что смотрю на тебя, начиная с первой минуты, как только увидел.
— Да? И что же ты видишь?
— Девушку, которую я люблю! Почему ты спрашиваешь?
— Потому что, мой милый, такие принцы, как ты, не влюбляются в таких девушек, как я.
— Какой я принц?..
— Принц, принц… — Она закурила, с наслаждением затянувшись сигаретой, и почувствовала себя почти в норме. — Сам подумай, кто ты, а кто я?
— Кто я, ты уже знаешь. Ничтожество, если ты это хотела сказать.
— Ну к чему такая самокритика. — Она жестом остановила его. — У тебя прекрасное прошлое, чудесное настоящее и замечательное будущее.
— Ты так думаешь?
— А разве не так? Папа адвокат, мама… Кто мама? — почти грубо спросила она.
— Никто, — растерявшись, ответил он.
— Как ты?
Он хотел что-то ответить, но сдержался и только сжал губы. Но глаза его на миг стали злыми.
«А жаль, что не ответил, — подумала она. — Тогда точно все было бы кончено».
— Ну ладно, милый. Значит, папа обеспечивает всем вам райскую жизнь, а тебе и маме можно просто быть никем. А вот мне и моей маме, мой милый, чтобы жить, надо быть кем-то.
Слышишь, надо где-то пахать, чтобы что-то жрать.
— Юля…
— Помолчи! Мне противно тебя слушать.
Ты опять скажешь, что влюбился в меня и не понимаешь, почему между нами ничего невозможно.
— Скажу, — кивнул он. — И буду повторять это до тех пор, пока ты не выбросишь из головы свой бред.
Она вдруг поникла.
— Скажи, за что я на тебя взъелась?
— Не знаю! — в сердцах ответил он. — Думаю, просто так. Потому что никаких реальных причин для этого не вижу.
— Знаешь, я просто-напросто тебе не верю, — призналась наконец она. — Не верю я, что ты в меня влюбился. Этого не может быть.
— Но это так, боже мой!
Юлька понуро смотрела на него, а Женя, заметно волнуясь, снова схватил ее за руки.
— Пойми же, я люблю тебя, люблю, люблю, слышишь! — Он повторял эти слова, будто бы злясь. — Можешь ли ты понять, наконец!
— Хотела бы, — кивнула Юлька. — Но трудно.
— Уф. — Он отпустил ее и сел на диванчик. — Нет больше сил. Ты меня вымотала.
Юлька вздохнула. Посмотрела на его ссутулившиеся широкие плечи. Вздохнула еще раз, со значением. Он поднял голову.
— Мы все еще в этом дурацком кафе? — осведомилась она.
— Да.
— Ну так пойдем съедим наш ужин. А то мама скажет, что я не в кафе с тобой была, а в постели, когда я приду домой и наброшусь на черствый хлеб.
Они вернулись в зал, где за это время (оказалось, что прошло всего двадцать минут) прибавилось народу, сели за свой столик, и официант Саша, не выражая никаких эмоций по поводу увиденного, быстро стал подавать на стол блюдо за блюдом. Женя оживился, и Юлька тоже повеселела. Она с аппетитом ела и запивала белым вином деликатесы. Мир не так уж плох. Закурила, пустила струйку дыма в потолок.
— Ты довольна? — с тревогой спросил ее Женя.
— Угу, — рассеянно ответила Юлька и, глядя на его растерянное лицо, засмеялась:
— Да что ты опять… Все прекрасно. За исключением самой меня.
— Чувствуешь себя неважно?
— Да, не слишком важно. — Юлька вздохнула и раздавила сигарету в пепельнице. — Думаю о своем несовершенстве и любуюсь твоими манерами. Вытерпеть такую девицу в течение вечера, ни разу не выругавшись… Это высший пилотаж.
— Юля, я не пойму, над кем ты издеваешься — надо мной или над собой…
— Над нами обоими, — заключила Юлька. — Особенно над собой, конечно. Видишь ли, сижу я сейчас и думаю: ну не сошла ли я с ума? Мне только что объяснились в любви в том закутке рядом с умывальником. Я, по сути дела, должна дрожать от тайного волнения и покрываться краской стыда и гордости всякий раз, как ты на меня бросаешь пламенный взгляд. А я не дрожу, ничем не покрываюсь и вообще не ощущаю никакого волнения. Объяснение было? Было.
А у меня такое чувство, что его не было, — уныло закончила она…
— Моя вина, — хмуро пояснил Женя. — Я все так по-дурацки обставил.
— Почему по-дурацки? Даму ты выбрал по-дурацки, а все остальное на уровне.
Она посмотрела наконец ему в глаза и удивилась, увидев в них самую настоящую тоску.
Он сидел мрачнее тучи, вертел в пальцах вилку с налипшим на зубья листиком салата и казался смертельно усталым и недовольным собой. Ей стало жалко его.
— Ну, Жень, не расстраивайся. Вечер, конечно, испорчен, но завтра же ты пригласишь сюда какую-нибудь свою знакомую.
Приличную девушку с пристойным цветом волос и светскими манерами. Вы проведете чудный вечер. — Говоря это, она не слишком-то веселилась. Ей не очень понравилась возникшая в воображении картина этого завтрашнего ужина. Юлька зажмурилась и потрясла головой.
— Что, опять? — испугался Женя.
— Ты о чем? — машинально спросила она и вдруг вспомнила. "Да, вдобавок ко всему еще и этот обморок. Второй обморок за два вечера.
Это начинает превращаться в привычку, — хмуро подумала она. — Что же это такое? Ничего подобного раньше не случалось. Так может быть у беременных… Но это, совершенно исключено. Идти к врачу? А к какому?"
— Юля, прости, что я тебе об этом напоминаю. — Женя заботливо склонился к ней. — Тебе обязательно надо показаться врачу. Только хорошему, частному, моя мать найдет. Не надо по поликлиникам мотаться.
— Да ты меня прямо в оборот берешь, — изумленно сказала Юлька. — Ни к какому врачу я не собираюсь. Это просто жара несусветная доняла.
— Ну, ладно. А если что, ты только дай знать.
Явно гордый тем, что может что-то для нее сделать, Женя откинулся на спинку стула.
Юлька задумалась, глядя на него. "Так… Судя по нашим словам, мы пока не собираемся бросать бедную, глупую, ужасно рыжую девочку…
Чем я его присушила, в конце концов? Уже и к врачу, уже и то и се… Вцепился, прямо вцепился… Тошно, вот что необычно! — поймала она наконец ускользавшее от нее ощущение. — Вот почему мне как-то не по себе".
— Может, закажем что-нибудь еще? , — Голос Жени вывел ее из задумчивости.
— Нет, больше ничего не хочу. И знаешь, здесь, конечно, классно, но давай все же выйдем на воздух. Может, мне и плохо стало от здешней духоты.
На улице Юльке действительно стало намного легче. Она остановилась, вдыхая воздух полной грудью. Летний легкий, едва ощутимый ветерок раздувал складки шелковой юбки, и ее ноги снизу доверху — от лодыжек до бедер — были обласканы ветром и шелком. И словно таким же шелком кто-то коснулся ее настроения.
Ей вдруг захотелось смеяться, шалить, как девчонке, скакать, как молодому веселому щенку.
— Как чудесно! — воскликнула она. — Теперь все замечательно!
— Правда, зря мы там сидели. — Он обрадовался перемене в ее настроении. — Не хочется сейчас садиться в машину. Давай пройдемся?
— Давай, — блаженно кивнула она. «Он мне нравится, он мне очень нравится, — думала она, отходя душой. — Сама нагнала этот дурацкий холод в отношениях и сама испортила нам вечер. Заранее внушила себе, что мне неуютно рядом с ним, а потом удивлялась, почему это так. Да, он немножко крутой, но не самый же он суперкрутой парень в Москве!»
Они шли по Страстному бульвару, голым плечом Юлька ощущала прохладную зернистую ткань его летнего пиджака, слышала легкий запах одеколона, слушала его низкий голос, смотрела в его серые глаза, которые здесь, в тени высоких деревьев, казались совсем темными. Вокруг бульвара шуршали машины, шумела вечерняя летняя Москва, и ей было так уютно и спокойно, как будто она прогуливалась не по улице, а была окружена родными стенами своей комнаты.
Боковая аллейка оказалась пустынной.
Слева ее замыкала стена кустарника, наполовину подстриженного и брошенного так до завтрашнего дня. Справа — за оградкой — неслись машины. Женя остановился и повернулся к ней. «Сейчас, — подумала она, — сейчас он меня поцелует». Она ждала на какую-то секунду дольше, чем было нужно для поцелуя. Потом она поняла, что он почему-то не решается ее поцеловать. Он стоял, смотрел на нее, и на его лице было написано какое-то скрытое отчаяние.
— Женя, — не выдержала наконец она, — скажи мне, что происходит? У тебя такое лицо, словно Ты мне хочешь сообщить, что на самом деле ты вор и убийца.
Он выдавил улыбку и прокашлялся.
— Юля, — хрипловато сказал он, — я много думал, ну и… Я решил. Выходи за меня замуж.
Если бы на бульваре в этот миг взорвалась бомба. Юлька вздрогнула бы сильнее, чем от этих слов. Она сделала шаг назад и почти со страхом посмотрела на него.
— Я правильно поняла тебя? — после паузы спросила она. — Ты действительно по всей форме сделал мне предложение?
— Да. Я все обдумал.
— Когда?! — почти взвизгнула Юлька. — Когда ты все это обдумывал?
— Вчера, — невозмутимо отвечал Женя. — Вчера, когда я приехал домой, я все обдумал и решил сегодня просить твоей руки.
Юлька схватилась за щеку, словно у нее заломило зубы.
— Вчера?! Вчера ты знал меня, дай бог, часа два. Да что там, меньше.
— Ну и что? — спросил Женя. — Я тебя люблю.
— О боже! — простонала Юлька— Скажи, ты просто смеешься, да?
— Да это ты надо мной смеешься, — обозлился Женя. — Что бы я ни сказал — чепуха, что бы я ни предложил — глупость. Ты меня сведешь с ума.
— А ты — меня, — пробормотала Юлька.
Она снова просунула руку ему под локоть, и они медленно пошли по бульвару. Юлька молчала, а Женя, судя по его сосредоточенному виду, что-то обдумывал. Наконец он остановился, отнял у нее руку и закурил.
Взглянул на нее довольно хмуро, но уже без злобы.
— Отвезти тебя домой? — спокойно спросил он.
Сердце у Юльки упало. «Все. Вот и допрыгалась!» Она гордо кивнула, не в силах разжать губы.
Они молча вернулись к кафе, Женя отпер машину, и Юлька устроилась рядом с ним. Всю дорогу они молчали. Только перед самым ее домом, сбрасывая скорость, Женя сказал:
— Я от своего предложения не откажусь.
— Твоя воля, — ответила она, глядя в окно. — Нам сюда.
— Я помню. — Он въехал во двор и затормозил, не выключая мотор.
— Счастливо. — Юлька выбралась из машины.