Безусловная любовь — это значит без всяких условий. Так просто и так сложно. Я люблю тебя потому, что ты — есть. Потому что ты родился и живешь. Таков, какой ты есть. Это же так просто! Я люблю тебя, хотя мне иногда не нравится то, что ты делаешь, я могу злиться на тебя, ругаться с тобой, бить несогласной, но любить. Любить все твое существо. Это же так сложно! Потому что тогда мне надо признавать в тебе личность, верить в твою способность управлять собой, позволять тебе совершать ошибки, научиться доверять твоей и своей мудрости, перестать контролировать каждый твой шаг и вздох. Зато мне можно узнать тебя, увидеть твой мир, можно быть уверенной, что ты справишься, участвовать в том, как ты будешь строить свою судьбу, успевать жить своей жизнью, радуясь за тебя, и быть при этом хорошим родителем. Это же так просто!
Один молодой и умный мужчина, посетив наши лекции для родителей, говорил мне с широкой улыбкой: «Как приятно знать, что можно не воспитывать детей, можно просто любить их! Это так замечательно. Наши отношения так изменились от этого!»
Что же не позволяет нам «просто любить»? Во- первых, отсутствие у нас как у родителей опыта безусловной любви в ту пору, когда мы были детьми. Не умеешь сам, как дашь другому? Во-вторых, все те же тревога, вина и стыд.
Тревога: «Все ли идет как надо? А вдруг вырастит бандитом? Надо на улицу не пускать, пусть дома сидит, книжки читает. А вдруг — лентяем? Пусть полы моет! Вот если дома и полы моет, тогда... пусть еще и на хорошие оценки учится»!
Вина: «Уроки неделю не проверяла, дел было по горло, а этот двоек нахватал! Немедленно за уроки, двоечник проклятый! (Глаза бы мои тебя не видели. Вот Вера Петровна сидит с Ванькой каждый вечер, и результат: Ванька отличник почти. А мой — охламон, одно слово). Будут тройки в четверти — никакого велосипеда!»
Стыд: «Какой ужас, описался (испугался, выругался, напился, в подоле принесла и т.д.)! Что люди скажут?!»
Тем, кому повезло и опыт безусловной любви был дан им как подарок, живут с ясным ощущением, что они — хороши, что они — ценны и уникальны. Они уверены в себе и многого добиваются просто потому, что не боятся. Потому что мир вокруг тоже хорош. Это не значит, что с ними ничего не случается. Доклад может оказаться неудачным, проект провалиться, в песне сфальшивил, не успел к сроку — все, что угодно. И они огорчатся, расстроятся, но будут знать, что могут ошибиться или провалиться, однако по-прежнему будут хороши просто потому, что они таковы. И тогда легче все исправить. Если я хорош, значит, я смогу разобраться. Легко взять и начать все сначала.
Тем же, в чью жизнь все время вмешивалось сослагательное наклонение (ты — хорош, если...), придется доказывать всю свою жизнь собственную «хорошесть» либо смириться с тем, что ты охламон (двоечник, хулиган, неудачник, подкаблучник, недобитый алкоголик и т.д.). Смириться и стать им, потому что тебя уже им «назначили».
Я когда-то умела смеяться, я точно помню. Хотя это было так давно.' Лет в пять я точно умела смеяться. А потом, что случилось потом? Не помню точно. Была школа, я очень старалась, я не могла
позволить разочаровать тебя, папа. Было много всего. Еще музыка. Я должна была успевать все и не ошибаться. Принося домой дневник, полный пятерок в году, я заглядывала тебе в глаза, надеясь отыскать там одобрение, я же так старалась. И ты говорил: «Неплохо, но вот в музыке по сольфеджио ты до пятерки не дотянула! Надо стараться». И я продолжала стараться.
Когда я выиграла городскую олимпиаду по математике, ты сказал: «Ну если бы ты выиграла областную, тогда...» Тогда что? Неужели б я дождалась твоего одобрения?! Как бы не так! Когда я на музыкальном конкурсе заняла первое место и моя строгая учительница жала тебе руку, смахивая слезы умиления, ты сказал, что мне надо больше заниматься. Когда я поступила в лучший московский ВУЗ, ты сказал: «Поступить — это что, ты выучись, тогда посмотрим!» На защите диссертации ты выглядел взволнованным и довольным, я не могла отвести от тебя глаз. Мне казалось, вот уже... близко. Но ты сказал: «Ну что, теперь докторская когда?»
Тогда я поняла, что все, хватит, никакой докторской не будет! Этого никогда не случится. Я никогда не услышу от тебя: «Какая ты умница у меня, дочка, я так люблю тебя! Так горжусь тобой, моя девочка!»
И вот тебе предстоит умереть, коварный рак отнимает тебя у меня, ты увядаешь, как осенний листок от мороза. И я пришла побыть с тобой, хоть мне и трудно. Я люблю тебя, но мне так трудно с тобой, папа! Я пришла, а ты смотришь старые фотографии, протягиваешь мне ту, где я хохочу во весь рот, оттого что так высоко летят качели. Ты говоришь, задумчиво глядя в фотографию, не на меня: «Ты так хорошо смеялась! Почему теперь ты всегда такая серьезная и хмурая?» В твоем голосе я опять слышу укор и глотаю подступившие слезы. Но ты умираешь, и я не
могу тебе сказать: «Потому что я очень старалась, но все равно выросла без ощущения твоего признания и твоей любви, папа!»
Любить безусловно — для многих из нас не просто непривычно, а очень рискованно. Очень страшно — вдруг из него ничего не получится? И как это вообще — не воспитывать, а просто любить? А родительский долг, ответственность? А вдруг вырастет охламон, если не воспитывать? Стыда потом не оберешься! А не вдолбишь с самого детства уважения к старшим, так он в старости и стакана воды не подаст? И вообще, если ему не указывать, как жить, ведь сам он ни за что не разберется!
Столько разных родительских чувств: тревога, страх, вина, стыд (все те же). Родительских — это важно. Ваших, моих. Ребенок здесь ни при чем. На самом деле из него непременно что-то получится, если доверять ему, интересоваться, любить, поддерживать. Он может вырасти кем угодно: счастливым охламоном или несчастным «пай-мальчиком», или сам собой. Заранее не угадаешь, есть ли смысл тревожиться? Что скажут другие? Всегда кто-нибудь что-нибудь скажет, более того, будут говорить постоянно, и все — разное. Разве подстроишься подо всех? «Вдолбить» уважение можно, а любовь — нет. А в старости стакан воды поднесут скорее всего по любви, а не из страха: бояться стариков смешно. А если ему не указывать, как жить, то он сам разберется, ошибаясь и учась у жизни всему тому, чему стоит научиться.
Начать любить ребенка непросто, если не умеешь изначально. Так много придется осознать в себе: на что-то взглянуть по-другому, иногда отсоединиться от того, как воспитывали тебя самого, разобраться со своим стыдом и тревогой. Научиться любить себя таким,
какой есть, других... Сложно, но возможно. И тогда вс( просто, потому что
Любить — это:
— считать тебя равным;
— считать тебя свободным;
— доверять тебе даже тогда, когда ты совершаешь ошибки;
— верить в твою мудрость и силу;
— быть честным с тобой;
— рисковать своим спокойствием ради свободы твоего выбора;
— быть собой и позволять тебе быть;
— самому быть живым: в том числе слабым, смешным, глупым, несовершенным.
РОДИТЕЛЬСКИЕ ВОПРОСЫ (С ОТВЕТАМИ)
Как быть с детскими желаниями?
Нет слова «не хочу», есть слово «надо»
Очень многие родители уверены в значительном воспитательном эффекте данного высказывания. И неудивительно: нынешним родителям не раз повторялась эта фраза их родителями. В нашей коллективистской культуре, где приоритет коллективных целей и желаний поддерживался и культивировался социалистической идеологией, думать по-другому было просто стыдно или даже опасно. И поэтому не одно поколение русских людей впитало в себя приоритет «надо» над «хочу». С «надо» народ более управляем, стоит ему только подсказать или приказать... А если б все начали хотеть, кто во что горазд, то... и тут всегда вырисовывается катастрофическая картина разрушительного будущего.
«Хотеть» должен был всегда один — самый умный, самый достойный: царь, председатель, президент. Он всегда «хочет» правильно, а все остальные могут ошибаться в силу своего невежества или «недостойности». Так мы и научились не «хотеть», а «делать, что скажет», естественно, кто-то более умный и проницательный, чем мы. Так мы отучились верить себе, а стали слепо верить кому-то, кто «лучше знает». Он про себя, вполне возможно, знал и неплохо, а вот про нас... Но модель работала и прочно вошла в сознание не одного поколения.
В более узком контексте семьи что кому «хотеть» также решал старший, наделенный большей властью и большими полномочиями. В русской патриархальной семье таковым был отец семейства. В силу наличия у него власти он как бы автоматически наделялся особым знанием про всех членов семьи и часто без всякого сопротивления с их стороны распоряжался их настоящим и будущим. Семьи от этого не становились счастливее, а выросшие дети стремились компенсировать недостаток проявления собственной воли в детстве в своих собственных семьях, где становились часто еще авторитарнее и жестче с собственными детьми.
В более узком контексте семьи что кому «хотеть» также решал старший, наделенный большей властью и большими полномочиями. В русской патриархальной семье таковым был отец семейства. В силу наличия у него власти он как бы автоматически наделялся особым знанием про всех членов семьи и часто без всякого сопротивления с их стороны распоряжался их настоящим и будущим. Семьи от этого не становились счастливее, а выросшие дети стремились компенсировать недостаток проявления собственной воли в детстве в своих собственных семьях, где становились часто еще авторитарнее и жестче с собственными детьми.
Политическая система давно изменилась, но воспитательные модели и стратегии, видимо, не могут измениться так быстро, не одно поколение должно смениться, прежде чем уйдет такая тотальная ориентация на чье-то «надо». Рождается закономерный вопрос: если ориентироваться только на «надо» так плохо, то почему эта модель столь долго сохраняется? Очевидно, что она очень выгодна для обеих сторон. Тому, кто все решает, проще осуществлять контроль. Тому, кто подчиняется, не надо принимать собственные решения и ответственность нести за эти решения тоже не надо. Удобно всем. На каком-то этапе.
Потом тот, кто все решает, устает от решений, ответственности и постоянного контроля. Тот, кто подчиняется, начинает чувствовать неудовлетворенность, тоску, подавленность или желание вырваться из-под контроля. Часто, когда вырваться все-таки удается, бывший подчиненный узнает, что «хотеть»-то и не получается. Нет привычки. И про ответственность ничего не понятно, когда нет того, кто приказывал. Отвечать не понятно перед кем и за что. Жизнь усложняется. Свобода не приносит ожидаемого облегчения и радости, а, наоборот, оборачивается гнетущей неопределенностью и растерянностью. И тогда стремление вернуться к прежнему или похожему контролю начинает казаться единственным вариантом и «свободным выбором».
Но ближе к нашей теме, к детям. Превалирование родительского «надо» (в настоящем историческом моменте патриархальное устройство семьи уже не столь распространено, все чаще вопросы воспитания детей перекладываются на мать) над детским «хочу» объясняется несколькими причинами:
• устойчивыми родительскими представлениями о якобы большей способности взрослого ориентироваться в жизни другого (ребенка), как настоящей, так и будущей;
• родительской тревогой, связанной с иллюзией невозможности управления собой и своей жизнью самим ребенком;
• стремлением воплотить собственные нереализованные желания;
• невозможностью выйти за рамки воспитательной модели, принятой в его собственной семье;
• уверенностью в собственной непогрешимости в определении критериев и планировании счастливого будущего своего ребенка.
Примечательно, что сам ребенок, только родившись, очень хорошо разбирается в собственных желаниях. Он отлично знает, когда ему хочется есть, когда спать, когда двигаться. Здоровый ребенок умеет исполнять свои желания или требовать и добиваться от своего окружения их исполнения, потому что они для него жизненно важны. Постепенно на смену простым желаниям приходят более сложные: хочется телесного контакта, внимания, эмоциональной поддержки, возрастает исследовательский интерес, двигательная и познавательная активность. Тогда рождаются первые ограничения на пути детских желаний: «Высоко! Горячо! Опасно! Нельзя!», пока просто ограничения, не отрицающие и не заменяющие желаний как таковых.
Это первое столкновение ребенка с границами и ограничениями, выставляемые внешним миром. Ребенок, в зависимости от его активности и исследовательского интереса, либо усваивает их с первого раза, либо неоднократно «проверяет на прочность», пока не убедится, что действительно опасно. Чем больше у ребенка появляется степеней свободы, тем чаще тревожный родитель выставляет ему ограничения, постепенно заменяя желания ребенка своими собственными. И вскоре им не принимается во внимание нежелание малыша опять есть эту «полезненькую и вкусненькую кашку», его стремление залезть на эту лесенку во дворе, его желание играть с тяжелыми плоскогубцами, а не с надоевшим пластиковым зайцем. Тревожный или властный родитель знает «что для него лучше и полезнее». И в принципе это — правда. Родитель многое понимает в жизни, в развитии детей, у него много самого разнообразного опыта. И определять для ребенка моменты его диеты или жизненного расписания (тем более что есть еще и остальная семья, которая не должна «вращаться» исключительно вокруг потребностей маленького человека) важно и необходимо. Но здесь, как и во всем остальном, нужна мера.
Есть моменты, где без ваших условий и представлений ребенку будет очень трудно. Его будет «разносить» изнутри неопределенность, невозможность опереться на что-то стабильное и ясное. Его тревога будет повышаться, он начнет провоцировать родителей на агрессию, которая будет для него четкой границей, ожидаемой реакцией, показателем специфической стабильности.
Детям, как и всем людям, для комфортного существования и возможностей развития нужно особое, присущее каждому из них сочетание свободы и структурированности. Слишком много свободы — много тревоги: есть возможности для развития, но большинство энергии при этом может уходить на обеспечение психологической безопасности. Мало свободы, много структуры — есть безопасность, но нет энергии и мотивации к развитию, собственные желания не успевают ре- ализовываться или они замещаются чьими-то другими, соответственно нет поступления энергии, а та, что есть, расходуется на подавление и удерживание в подавленном состоянии собственных потребностей.
«Хотеть — не вредно, вредно — не хотеть»
В гештальт-подходе, активно применяемом многими психологами-консультантами, понятие «потребности» является ключевым. Удовлетворение нашей истинной потребности приносит нам много дополнительной энергии, которая наполняет нас и позволяет «хотеть» дальше и реализовывать это «хотение». Поэтому и получается, что наши желания нам нужны для того, чтобы продолжать жить, для постоянного протекания психологической энергии через наш организм. Когда одно реализованное желание сменяет другое, тогда в нашем организме происходит гармоничный энергообмен.
Важно разделять потребности и желания.
Потребности — это то, без чего мы не можем существовать как организм (низшие потребности) или как личность (высшие потребности). Они не могут быть плохими, потому что жизненно важны.
Желания .могут быть самыми разными: «плохими», разрушительными для себя или окружающих. Но если разобраться, что же именно стоит за каждым из них, окажется, что всегда чуть глубже за желанием находится важная потребность, которую и пытается удовлетворить человек не всегда, к сожалению, самым творческим способом.
Взрослый мужчина курит — желание явно деструктивное для его здоровья. Какую потребность он пытается удовлетворить не самым лучшим способом, стоит узнать. Это может оказаться потребность успокоиться, прийти в себя, потребность сосредоточиться, отвлечься от тревожных мыслей. Ребенок может курить, чтобы казаться взрослее, тем самым завоевывая авторитет среди сверстников. Он может хотеть «быть своим парнем», то есть быть принятым в компанию. Или он может курить из протеста, тогда за этим стоит потребность отделиться от родительских фигур — очень важный для подростка момент. Ребенок дерется в школе: он, возможно, также завоевывает себе авторитет или, наоборот, стремится не выделяться, если все дерутся в школе. Возможно, школа — единственное место, где возможен выход его агрессии. Может быть, драка — это просто желание телесного контакта, которого другим способом трудно добиться.
Обнаружить постоянно откладываемую потребность и помочь найти способы ее творческого удовлетворения — одна из задач психотерапевта или психолога- консультанта. Но если уметь быть внимательными к своим собственным потребностям и потребностям своих детей, к тем самым истинным желаниям, которые не могут быть «плохими», тогда и к психотерапевту незачем обращаться. Тогда можно легко доверять в этом собственным детям. Простой вопрос «Чего ты хочешь?» приучит вашего ребенка прислушиваться к себе. Если у вас возникло подозрение в том, что желание деструктивное или не совсем подлинное, задайте еще один вопрос: «А для чего тебе это нужно?» И если тогда еще не совсем понятно, можно продолжать спрашивать: «Если у тебя это будет, то что?» Одно условие: вопросы стоит задавать только в том случае, если вы действительно хотите понять своего ребенка, а не ищете повод отказать ему в его желании.
Безусловно, чем старше мы становимся, тем чаще приходится отодвигать и откладывать удовлетворение той или иной потребности, к сожалению. Тем постепенно все меньше становится в нас активности, удовлетворенности, увлеченности самим процессом — жизнью. Именно отсутствие энергии и усталость от жизни зачастую отличает взрослого от ребенка. И только подлинно мудрый взрослый, следующий своим путем и за своими настоящими желаниями, даже будучи стариком — энергичен, активен, увлечен. Таких людей немало, но все же значительно меньше, чем хотелось бы.