О единстве культуры
Из сказанного вытекает ответ на важный вопрос, нужна ли России модернизация.
От сторонников российской самобытности можно часто услышать, что западное воздействие губительно для России, что нужно изолироваться от него, что Россия может жить только как крепость. Это неверно. Страной-крепостью по собственной воле в течение столетий была Япония до «вхождения в европейский концерт» во второй половине XIX века. Во второй половине ХХ века, особенно после падения СССР, такой крепостью вынужденно стала Куба. И что это им дало? После победы во Второй мировой войне мы жили за т. н. «железным занавесом». Ясно, что он имел в первую очередь военное значение (это значение и сегодня сохраняют визовые барьеры с Западом) и что «занавес» был воздвигнут в большей степени по инициативе западной, а не нашей стороны. Но что это нам дало? Мы не смогли – ни как элита (интеллигенция), ни как народ – разобраться интеллектуально с западной пропагандой, стать умнее ее. В результате она стала средством внешнего управления нами, властью над нами на смене поколений.
Как ветви, выросшие из одного корня, мы генетически совместимы с Западом. То есть изобретенные им «вещи деятельности» (организованности) могут жить и у нас. Равно как и наоборот. Другое дело, что функция, назначение, смысл их, а значит, и способ существования будут меняться в зависимости от целого, от системного контекста. Отдельные «орудия» заимствуют у Запада и совершенно неевропейские цивилизации: огнестрельное оружие, промышленное производство или капиталистическую эксплуатацию труда.
Запад уверен, что таким образом сами эти цивилизации «перерождаются» на западный манер. Эта самоуверенность – не более чем элемент пропаганды. В действительности Запад убежден в своем превосходстве, его позиция в отношении незападных народов откровенно расистская, что тщательно и системно скрывается.
Характерно, что сторонники отказа от обмена и коммуникации (в пределе – и от торговли) никогда не обсуждают вопрос, с какого момента, когда именно нужно «запереться». И что делать с уже заимствованными «вирусами» западной культуры: знаниями, нормами и образцами, – насколько надо вернуться назад. А это, в общем-то, невозможно, как и «родиться назад». Мышление, история не движутся вспять, они необратимы, каждый акт мышления перестраивает все мышление, каждое историческое событие перестраивает всю историю. Поняв что-то и осознав, мы уже не можем этого «забыть». Забвение, отказ от пройденного означают не возврат, а смерть, исчезновение.
Такая «славянофильская» и «евразийская» точка зрения неверна уже хотя бы потому, что все продукты европейской цивилизации принципиально универсальны – как военное применение пороха. Можно, конечно, не употреблять «из самобытности», но тогда нас (и любого другого) ждет судьба японских самураев в столкновении с ружьями. А может, надо еще что-то воспринять «до комплекта» и только потом запереться? Кто будет это определять и как?
Европейская цивилизация живет в процессах непрерывного обмена и коммуникации, в которых и распространяются все результаты ее развития. Иначе процессы ее развития предполагают такое распространение и обмен в качестве необходимых механизмов. Государства обмениваются товарами и людьми, воюют и торгуют. Культура, философия, наука имеют лишь самые общие национальные формы присвоения и являются потенциально общими для всех носителей европейской цивилизации.
Так что модернизация – это исторический процесс конкуренции за опережающее присвоение (реализацию) достижений цивилизационного развития и управление развитием, имеющий характер стратегической игры.
В ее рамках нет выбора: свою культуру необходимо мыслить как общецивилизационную, а ее, в свою очередь, как свою. Ничто, кроме мифологии, не мешает делать это критически. Так, западная русофобия никак не останавливает Запад в его интенсивном и непрерывном исследовании, осмыслении, заимствовании и даже возвеличивании нашей культуры.
В пятисотлетней истории современного русского государства не было моментов, когда бы активная модернизационная позиция государства (государя) не совпадала бы с подъемом империи и укреплением власти, а отказ от модернизации и установка на консервацию достигнутого не приводили бы к проигрышу империи в борьбе за существование и кризису самой власти и государства.
Христианство было воспринято русской цивилизацией в момент ее рождения. Следующей революцией европейской цивилизации после христианства, продолжающей европейское развитие, стало появление науки Нового времени и новой инженерии. Поэтому XVIII век стал для России периодом восприятия идей этой революции, появления русской науки и техники, на эту цель направлены были модернизации Петра Великого и Екатерины Великой. Отсюда – Ломоносов, Академия наук, Московский университет.
Ломоносов (ученик Христиана Вольфа) утвердил важнейший принцип, заключающийся в том, что наша земля может рождать «собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов». Что мы можем и должны рассматривать науку как собственное дело, а не заимствование. Что обучение на Западе никак этому не противоречит, поскольку западная наука должна рассматриваться как наша собственная, и наоборот. После революции и войн этот принцип пришлось вспоминать заново. Петр Капица (ученик Эрнеста Резерфорда) писал об этом Сталину в 1946 году и получил заинтересованный отклик именно на эту тему.
Глава 4 Вызов нам
Кто бы и как бы ни относился к революции 1991 года, падению строя и распаду СССР, главный исторический факт состоит в том, что осуществили это дело предатели, члены самой правящей элиты. Никаких «низов, которые не хотят», и «верхов, которые не могут», не было, была имитация того и другого. Был умело создан резко возросший дефицит потребления, приуроченный к нужному моменту. Члены партии власти предали и дело партии, и собственную страну и осуществили радикальную десуверенизацию собственного государства.
Чего мы можем ожидать от них, оставшихся во власти, и от призванных ими людей, внезапно разбогатевших на разделе общенародной собственности? На кого они будут работать (и работают)? Какой морали мы ждем от них? Какого государства? О ком они будут заботиться? Ведь это они выдвинули лозунг «Теперь каждый за себя». Никакой другой исторической политической позиции у «партии Семьи» нет и взяться неоткуда.
Предательство властной элиты в 1991-м – отнюдь не первое в нашей новейшей истории. Собственно, то же самое произошло в феврале 1917 года, когда генералы в сговоре с депутатами Думы и крупным капиталом уговорили, вынудили Николая II отречься от престола, после чего немедленно арестовали. Никаких насущных проблем, стоявших перед страной – окончание войны, прежде всего, – этот переворот не решил. Но он лишил страну власти и государства. Дальнейшая история показала, что такое предательство смывается только кровью – кто бы ни победил в Гражданской войне. Чем смыть нынешнее предательство?
Мясорубка ХХ века, через которую прошла Россия и в которой она трижды должна была погибнуть (в 1918-м, 1941-м и 1991-м), лишила нас гигантского слоя людей, хранящих историческую память страны в истории своих семей. Аристократия покинула нас в Гражданскую (убита, эмигрировала). Люди, просто знающие две России, полегли на полях Великой Отечественной. Носители советского проекта были деморализованы в 90-е, опустились, многие умерли, погибли. Всех, конечно, не перебили. Но значение действительного исторического знания (при дефиците памяти), являющегося нашим собственным анализом собственного исторического опыта, рефлексией (т. е. анализом собственных деятельности и мышления), в этих условиях неимоверно возрастает. Атака на нашу историю уже началась, давление будет усиливаться. Нас заставят отказаться от всех исторических оснований самоидентификации, в том числе от Победы в Великой Отечественной войне.
В войне можно победить. Отставание в науке, технике и технологиях можно преодолеть, даже стартуя в невыгодных условиях. Это убедительно показывает ХХ век в России. Необходимые потребительские блага можно обеспечить: чем сегодня айпады принципиально отличаются от джинсов 80-х? Дело, однако, в том, чтобы действительно ставить серьезные задачи, а не производить имитацию деятельности. Как любое историческое усилие, эти задачи требуют политической воли. Кто ее проявит? Кто поставит эти цели? Предатели, а также люди, поверившие, что их отцы и деды – преступники, ни ставить, ни решать подобных задач не могут и не будут. Потерянные поколения на это не способны.
Нам не обойтись без поколения, знающего правду. Если власть не воспроизводится внутри политики, нужно обращаться к более широкому контуру социокультурного воспроизводства деятельности. В этом отношении образование и культурная политика становятся для нас едва ли не высшими приоритетами государственной политики. Причем в первую очередь в отношении их суверенного содержания, а не стандартов рынка труда. Этот цикл занимает минимум двадцать лет. И все эти годы надо как-то продержаться на «аварийном» режиме власти и управления. Римская демократия в таких случаях назначала диктатора.
Как бы мы ни соблазнялись чужой заграничной жизнью со всеми ее действительными и мнимыми богатствами, мы должны понять, что, подражая поведению малознакомых людей, мы не получим ни действительных богатств, ни преимуществ, ни судьбы этих людей. За свое придется поработать, свое придется отстаивать, обыгрывать «добрых советчиков», что им понравиться никак не может. И делать нужно будет то, что мы лучше умеем, а не что предлагают. Поскольку получить чужую жизнь «взаймы» на самом деле могут только немногие предатели.
Религиозное и геополитическое противостояние
Противостояние светской веры в демократию светской вере в коммунизм, которое «как бы» завершилось, лишь внешне похоже на идеологическое противостояние «нацизм – большевизм», сопровождавшее Великую Отечественную войну. События первого года войны показывают: в глазах многих советских людей нацизм не был лишен бытового и идейного обаяния. Однако он никак не может быть поставлен в один ряд с двумя вариантами универсальной религии человекобожия – либерализмом и коммунизмом.
Если у нацизма и есть философское основание, что-то, что попало в эклектичный нацистский миф из философии жизни, то это скорее возврат в домонотеистический период философии. Жизнь как самосущее произвела человека, который точно не является ее конечной целью. Жизнь в своем космическом и историческом стремлении ведет от человека к Сверхчеловеку, который, впрочем, понимается вполне посюсторонне. Он не Бог – ни в явной, ни в скрытой форме. Философия жизни фиксирует «смерть Бога» как факт разложения европейского религиозного сознания, но не предлагает спасения в рамках новой религии «без Бога». Эти взгляды не смогли стать универсальной догматикой светской веры, предлагаемой любому человеку планеты Земля в отличие от коммунизма и либерализма.
Фашизм как таковой – без идеологии нацизма, которой он пользовался в случае гитлеровской Германии, – есть лишь доведенная до исторического предела практика укрепления власти национального государства и его противопоставления интернациональному империализму – неважно коммунистическому или либеральному. Фашизм есть национализм. Фашизм есть также утопическая идея и попытка построить империю по принципу национального государства, в этом своем имперском приложении он становится нацизмом. Нацизм есть расизм.
В этом отношении все государства континентальной Западной Европы, после Первой мировой войны утратившие исторический имперский статус, тяготели к фашистской форме организации власти, которая в том числе обещала решение конфликта труда и капитала. Именно поэтому гитлеровская Германия в той или иной форме смогла взять в свои руки в борьбе с США, СССР и Великобританией, сохранившимися империями, ресурсы всех стран континентальной Западной Европы, в том числе и «нейтральных». Именно поэтому таким легким оказалось завоевание других европейских стран или военный союз с ними. Вся континентальная Западная Европа воевала с нами как непосредственно участвуя в военном противостоянии, так и передавая Гитлеру необходимые ресурсы.
Наша война с гитлеровской Германией в первую очередь была войной многонационального русского народа Советской империи России, других народов Восточной Европы с немецким национальным государством, его народом и стоящей за ними Западной Европой, а не войной коммунистов против нацистов. Представить Великую Отечественную войну как борьбу коммунистической и нацистской идеологий стремятся, прежде всего, англосаксонские ревизионисты-историки, так как в соответствии со своими геополитическими целями США и Великобритания намеревались использовать Гитлера для уничтожения СССР – России, хотя и не собирались отдавать ему Европу и допускать создания германской империи.
Бескровная победа США над СССР, приведшая к его демонтажу и беспрецедентному разграблению за счет декапитализации реальных советских активов (для мнимой экономики США это было принципиально), дала возможность американской пирамиде (и участвующей в ней Западной Европе) продержаться еще как минимум десятилетие. Нет никаких оснований считать, что цели такого демонтажа и грабежа сняты с повестки дня и не распространяются на Российскую Федерацию, Украину и Белоруссию в их сегодняшних границах.
Целью мировой войны, начатой в 1914 году и продолжающейся попеременно то в горячей, то в холодной фазах, является окончательное решение русского вопроса и уничтожение русского исторически преемственного государства как цивилизационной, политической и географической реальности. Разумеется, лучше всего достичь этого усилиями самих русских. Поэтому окончание собственно религиозного противостояния (и краткосрочное «принятие» восточной стороной веры западных «победителей») вовсе не означает окончательной победы Запада над нами в исходном, базовом, историческом, геополитическом противостоянии. Тем более что в исторической перспективе либеральная и коммунистическая вера показали свою практическую конвергенцию и потерю антагонизма, оказавшись тождественными в догматических основаниях: человеку должна быть обеспечена полная свобода, он сам является божеством и может создавать себя сам, государство должно исчезнуть, должно быть достигнуто изобилие и полностью удовлетворены любые потребности.
На последнем рубеже
Почему не распалась Россия – Российская Федерация? Почему также не распалась пока Украина, хотя она гораздо ближе к этой грани? Почему Белоруссию устраивает диктатура? Ведь целью импорта демократизации было создание множества самовольных субъектов, конкуренция между которыми и должна была привести к окончательному демонтажу российской и украинской государственности.
Причины делятся на две группы.
С одной стороны, народ (именно народ, а не «население») сменил веру лишь условно, в рамках краха светской веры как таковой. Вера в демократию у нас имеет крайне условный, имитационный и компенсаторный характер, ее пик пройден – он, собственно, пришелся на перестройку и начало 90-х годов. Именно на осознании этого реального исторического факта строится сейчас внутренняя политика российской власти. Украине еще только предстоит осознать последствия демократизации, которая не остановилась на рубеже веков, а продолжилась революцией 2004 года, поглотившей остатки советской государственности, унаследованной от СССР и УССР.
В России власть и государство имитируют демократию с согласия народа для временной передышки в противостоянии с Западом. Однако стратегической перспективы «управляемая демократия» как институт не имеет, поскольку мы все равно подлежим «демократическому демонтажу» и никакого другого применения эти инструменты не имеют. В управляемую демократию как высшее достижение цивилизации, признаваемое Западом, не верит не только русский народ. В нее не верит и так называемая элита, новые богатые, которые не готовы передать публичные функции власти и полномочия «профессиональным политикам», которым «доверяло» бы население. Новые богатые сами лезут во власть, не полагаясь друг на друга, стремясь самостоятельно обслуживать свою долю в приватизации, лично обладать престижем власти и влияния, иметь особую защиту и реальные права. Их самая высокая социально-политическая мечта – быть «меншиковыми» при императоре. Скрывать и прятать свое богатство они не готовы и не хотят.
Наше будущее заключено в отказе от механизмов светской веры как таковых, от управляемой всеобщей демократии. Оно в возвращении к исходным принципам христианской цивилизации – и в мистическом, метафизическом плане (для этого у нас есть христианская ортодоксия), и в рациональном, онтологическом плане, в плане продолжения всех линий русской философии, всех оснований исторической жизни нашего государства, всей практики русской власти.
С другой стороны, хозяйственный и экономический разгром России в ходе революции 1985–1999 годов не смог сломать несколько единых инфраструктур, ставших материальным скелетом сохраняющегося Российского государства. Это газодобывающие и газотранспортные мощности, система электроснабжения, железные дороги, космический ядерный щит со всем, что его обеспечивает. Это также реальный исторический факт. Опять-таки ничто не гарантирует сохранения этого положения в будущем, так как противник не прекращает поиска «слабых мест» в этих инфраструктурах и цели его не изменились.
В итоге мы находимся теперь в очень тяжелом положении, напоминающем 1942 год: Москву враг не взял, но продвинулся далеко в глубь страны и угрожает жизненно важным ее «органам».
Глава 5 Наш вызов
СССР построил общество фактического равенства, навязав его в качестве образца всем остальным государствам европейской цивилизации. Мы обладаем опытом современного городского коммунализма, далеко опережающим Запад. Ничего, кроме известного нам равенства и фактического бесклассового общества, за лозунгами демократии и прав человека в позитивном плане не стоит. Именно такое общество и было построено в СССР.