Шелест «…аминь, аминь… Повторение Новороссийска. Хватило бы судов…» Мгновенно сворачиваются карты, начинают исчезать телефоны. Поднялась суета на заднем плане. Пришел какой-то поезд, где-то посыпались стекла.
Голован (появился). Составы зажжены!
Хлудов (спокойно). Почему шум?
Голован. Солдаты стали громить севастопольский эшелон. Даны залпы.
Дверь на перрон то открывается, то закрывается, порядку больше нет. Возле Хлудова постепенно тающая кучка штабных. Дверь распахивается, появляется Серафима в бурке, за нею остервенившийся от ужаса Голубков, за ним Крапилин. Голубков старается оттащить Серафиму за руки.
Голубков. Серафима Владимировна, опомнитесь! Это бред, безумие! Тифозная женщина!
Крапилин. Так точно, тифозная!
Серафима (сухо и звонко). Кто здесь Роман Хлудов?
При этом нелепом вопросе возникает тишина.
Хлудов. Ничего, пропустите! Хлудов — это я!
Голубков. Не слушайте ее, она больна!
Серафима. Из Петербурга бежим. Все бежим, да бежим! Куда? К Хлудову под крыло! Все снится: Хлудов… (Улыбается.) Вот и удостоилась лицезреть. Дорога и, куда ни хватит глаз человеческий, все мешки да мешки!
Тишина.
Зверюга, шакал!
Голубков (отчаянно). У нее тиф. Из эшелона! С Таганаша мы!
Хлудов звонит. Появляются Тихий и Гаджубаев. Гаджубаев в черкеске.
Серафима. Ну, что же? Они идут! С Арбатской Стрелы, и всех передушат.
В группе штабных шорох: «A-а… агентша!»
Голубков. Что вы! Она — жена товарища министра Корзухина! Это бред! В эшелоне заболела. Мы с дивизией генерала Чарноты пришли! Она не отдает себе отчета в том, что говорит!
Хлудов. Это хорошо, что не отдает отчета. Когда у нас, отдавая отчет, говорят, ни слова правды не добьешься.
Голубков. Она — Корзухина!
Хлудов. Стоп, стоп, стоп! Корзухина? (Тихому.) Если только он не успел уехать, дать мне его сюда. Пушной товар? И если только не посторонняя, а действительно жена, Корзухина повесить! На мою ответственность! Благочестивый случай!
Тихий делает знак Гаджубаеву, и тот исчезает.
Пушной товар! Пушной товар!
Тихий (мягко Серафиме). Как ваше имя и отчество?
Голубков. Серафима Владимировна… Серафима…
Боковая дверь раскрывается, и Гаджубаев вводит Корзухина. Тот смертельно бледен, чует беду. Корзухин, увидев Серафиму, вздрагивает, озирается.
Вот он — он! Слава Богу! Парамон Ильич! Он выехал навстречу! Наконец-то!
Хлудов. Эта женщина…
Тихий (тихо). Виноват, ваше превосходительство, разрешите мне. (Ласково, Корзухину.) Ваша супруга Серафима Владимировна приехала к вам из Петербурга.
Корзухин (поворачивается, смотрит Хлудову в глаза, учуял). Никакой Серафимы Владимировны не знаю. Эту женщину вижу впервые в жизни. Никого из Петербурга не жду! Это шантаж!
Серафима (поглядев на него смутно). Да, в первый раз вижу эту гадину!
Голубков (отчаянно). Парамон Ильич, что вы делаете?! Это смерть!
Хлудов. Искренний человек? А? Пушной товар! (Шипя.) Вон!
Корзухин исчезает.
Голубков. Умоляю вас допросить нас.
Хлудов (Тихому). Взять обоих, допросить, допросить!
Тихий. Заберу в Севастополь! Сейчас уезжаю.
Гаджубаев берет Серафиму под руку.
Голубков. Вы же интеллигентные люди!
Серафима (кладя голову на плечо Голубкову, бормочет). Вот один человек нашелся, в дороге. Ну, что ж…
Серафиму и Голубкова увлекают.
Ах, Крапилин, красноречивый человек. Что же ты-то не заступишься? И ты отречешься?
Серафиму и Голубкова увлекают бесследно.
Крапилин (встав перед Хлудовым). Точно так! Как в книгах написано — шакал! Только одними удавками войны не выиграешь! За что ты, мировой зверь, порезал солдат на Перекопе? Попался тебе, впрочем, один человек, женщина, пожалела удавленных! Но мимо тебя не проскочишь, не проскочишь, нет. Сейчас ты человека — цап! В мешок! Стервятиной питаешься?
Штабные (облегченно). А-а!..
Голован (беспокойно). Позвольте убрать каналью, ваше превосходительство.
Хлудов. Нет. В его речи проскальзывают здравые мысли насчет войны. Поговори, солдат, поговори!
Голос недоволен: «Не понимаю этой сцены, не понимаю командующего фронтом». Хлудов голосу.
Кто заговорил со мною без приглашения?
Молчание.
Тихий (тихо). Доску.
Появляется широкая белая доска, и Тихий на ней что-то рисует углем.
Хлудов. Солдат, как твоя фамилия?
Крапилин (заносясь в гибельные выси). Да что фамилие? Фамилие у меня известное. Крапилин-вестовой! А ты пропадешь, шакал, пропадешь, оголтелый зверь, в канаве, вот только подожди здесь на своей табуретке Буденного! (Улыбаясь.) Да нет, убегишь, убегишь в Константинополь. Храбер ты только женщин вешать да слесарей!
Хлудов (убедительно). Ты ошибаешься, солдат, я на Чонгарскую Гать ходил с музыкой и на Гати два раза ранен.
Крапилин. Да все губернии плюют на твою музыку и на твои раны. (Вдруг проснулся. Вздрогнул и опустился на колени, говоря жалко.) Ваше высокопревосходительство, смилуйтесь над Крапилиным, я в забытьи!
Хлудов. Нет, плохой солдат! Ты хорошо начал, а кончил, как свинья! Валяешься в ногах? Доску! Я не могу смотреть на него!
Подручные Тихого мгновенно накидывают на Крапилина черный мешок, и Крапилин исчезает бесследно.
Извольте отправляться, господа, я поеду один! (Головану.) Готовь, есаул, мне конвой и вагон.
Все исчезают.
(Один. Берет свой телефон и говорит.) Связь? Командующий фронтом. Начальнику «Офицера» передать, чтобы прошел, сколько может, по линии и огонь… (Пауза. Яростно.) Чужих, чужих, своих и посторонних пусть в землю втопчет на прощанье! Пусть рвет на пути, уходит в Севастополь. (Кладет трубку, сидит один, скорчившись на табурете.)
Пролетел далекий вой бронепоезда.
Чем я болен? Болен ли я?
Раздается нетеатральный пушечный залп с бронепоезда. Он настолько тяжел, этот залп, что звука не слышно, но электричество мгновенно гаснет в зале станции и обледенелые окна обрушиваются. Обнажая перрон. Залп вымел с него людей. Видны голубоватые электрические луны. Под одной из них на железном столбе висит длинный черный мешок, под ним доска, на ней надпись: «Вестовой Крапилин — большевик». Хлудов один в полутьме смотрит на Крапилина.
Я болен, болен, только не знаю, чем.
Олька в полутьме появилось, выпущенная в суматохе, тащится в валенках по залу.
Начальник (в полутьме ищет и сонно бормочет). Дура, дура Николаевна! Олька-то, Олька-то где же? (Выкрадывается на сцену). Олечка, Оля! Куда же ты, дурочка, куда же ты? (Схватывает Ольку на руки.) Иди на ручки, на руки к папе, а туда не смотри… (Счастлив, что незамечен, проваливается во тьму.)
Конец второго действия
Действие третье
СОН ТРЕТИЙГрустное освещение. Вроде сумерек в начале ноября. Возникает кабинет контрразведки в Севастополе. Одно окно на улицу, уютный письменный стол, шелковый диван, в углу сложены кипами большевистские газеты.
Гаджубаев (у черной портьеры). Иди сюда!
Голубков входит, в пальто, в руках шапка. Бледен.
Тихий (сидит за письменным столом, в штатском платье). Садитесь, пожалуйста.
Голубков (тихо). Благодарю вас. (Садится на стул перед столом.)
Тихий. Вы, по-видимому, интеллигентный человек?
Голубков робко кашлянул.
И я уверен, вы понимаете, насколько нам, а следовательно, и правительству важно знать правду. О контрразведке распространяются глупые и гадкие слухи. На самом же деле это учреждение исполняет труднейшую и совершенно чистую обязанность охраны государственной власти. Согласны ли вы с этим?
Голубков. Я еще не…
Тихий. Вы боитесь меня?
Голубков (подумав). Да.
Тихий (мягко). Но почему же? Разве вам причинили какое-нибудь зло, пока вас везли сюда в Севастополь?
Голубков. О нет, нет, этого я не могу сказать!
Тихий. Так в чем же дело? Позвольте вам предложить папиросу. Курите?
Голубков. Благодарю вас. (Закуривает, волнуясь.) Умоляю вас, скажите, что с ней?
Тихий. Кто вас интересует?
Голубков. Она, она… Серафима Владимировна, арестованная вместе со мною. Клянусь, это же просто нелепо, поймите. У нее припадок был, это же смешно, вы интеллигентный человек!
Тихий. Вы волнуетесь. Курите, успокойтесь. О ней я вам скажу несколько позже. (Курит.) Эх, русские интеллигенты! Если бы вы пожелали осмыслить все, что происходит, мы бы, вероятно, не сидели здесь с вами в этих гнусных стенах в Севастополе. Очень возможно, что мы были с вами в Петербурге, вспоминали бы наш университет! Ведь я сам в нем учился. (Меняет тон внезапно, лицо его вспыхивает.) Мерзавец, перед кем сидишь? С папироской. (Ударяет по папиросе Голубкова, и та падает звездой.) Встать смирно, руки по швам!
Голубков (в ужасе). Боже мой!
Тихий. Слушай, падаль, как твоя настоящая фамилия?
Голубков. Я поражен… Моя настоящая фамилия — Голубков.
Тихий вынимает револьвер, целится в Голубкова. Голубков закрывает лицо руками.
Тихий. Тебе еще никогда не делали маникюра в контрразведке? Нет? Ну, а я тебе сделаю. У нас есть специальная игла, мы ее нагреваем, и ею я тебе вычищу ногти. Понимаешь ли ты, что ты в моих руках? Никто тебе не придет на помощь! Понял?
Голубков. Понял.
Тихий. Итак, условимся. Ты будешь говорить чистую правду. При первой же лжи я тебя буду пытать. Контрразведка знает все, от нее нет тайн.
Голубков. Клянусь…
Тихий. Молчать! Отвечать только на вопросы!
Голубков. Да.
Тихий (прячет револьвер, берет перо, говорит скучающим голосом.) Садитесь, пожалуйста. Ваше имя, отчество и фамилия.
Голубков. Сергей Павлович Голубков.
Тихий. Ваше социальное происхождение?
Голубков. Я сын профессора и сам приват-доцент.
Тихий (пишет, скучно). Где проживаете постоянно?
Голубков. В Петербурге.
Тихий. Зачем же вы прибыли в расположение белых из Советской России?
Голубков. Я давно уже стремился в Крым, потому что в Петербурге голод, я там работать не могу. И на самом вокзале познакомился с Серафимой Владимировной, которая тоже бежала сюда, и поехал с нею к белым.
Тихий (зовет). Гаджубаев!
Гаджубаев (вырос из земли). Я!
Тихий (пишет, скучая, говорит Гаджубаеву). Согрей иглу и принеси вино.
Гаджубаев. Слушаю. (Исчез.)
Голубков (волнуясь). Что вы хотите делать? Что вы делаете? Я говорю правду!
Тихий. У вас расстроены нервы, господин Голубков. Я пишу, как видите, и больше ничего не делаю. А правду продолжайте говорить. Зачем прибыла к белым именующая себя Серафимой Корзухиной?
Голубков. Я твердо… я знаю, что она действительно Серафима Корзухина. Она жена товарища министра здесь же, в белом правительстве. Он раньше ее бежал к белым и ее вызвал сюда.
Тихий. Каким образом ей удалось проехать по Советской России?
Голубков. Ее муж, Корзухин, отсюда, из Крыма, прислал ей с человеком фальшивые документы на имя советской учительницы Лашкаревой, будто бы ей нужно в командировку в город Бахмут.
Тихий (открыл ящик письменного стола, доспит документы, показывает их Голубкову). Эти?
Голубков (поглядев). Эти. А вот и подлинный паспорт — Корзухиной. Эти, эти!
Тихий (прячет документы в стол). Давно ли она состоит в коммунистической партии?
Голубков (волнуясь). Этого не может быть, не может!
Гаджубаев входит и вносит на подносе длинную иглу, которая светит белым фосфорическим светом, и бутылку вина с двумя стаканами.
Тихий. Ступай!
Гаджубаев уходит
(Взяв иглу за деревянную ручку, держит ее так, что она освещает лицо Голубкова, говорит тихим, но грозным голосом.) Будешь сейчас писать все, что показал, и если ты запнешься, я коснусь тебя иглой. Предупреждение слышал?
Голубков. Слышал.
Тихий. Пиши здесь. (Диктует) «Я, Сергей Павлович Голубков, на допросе в контрразведывательном отделении 31 октября 1920 года старого стиля показал…»
Голубков пишет с неподвижным лицом.
(Диктует.) «…Серафима Владимировна Корзухина, жена товарища министра Корзухина Парамона Ильича, запятая, состоящая в коммунистической партии, прибыла из Петербурга в район вооруженных сил Юга России… для коммунистической пропаганды и установления связи с подпольем в городе Севастополе, точка». С красной строки. (Диктует.) «Все изложенное показал, руководясь желанием помочь контрразведывательному отделению в его борьбе с большевиками. Подпись полностью, имя, отчество и фамилия, Сергей Павлович Голубков, приват-доцент Санкт-Петербургского университета. Число». Так! (Прячет лист в стол.) Вы устали? Выпейте вина! Вы человек интеллигентный, господин Голубков, и я не стану вас предупреждать о том, что вас ждет в случае вашей болтовни. (Игла начинает угасать, светит красным.) Есть две возможности. Или вы остаетесь при красных здесь в Крыму, или эвакуируетесь к белым. В первом случае, если проболтаетесь, я перешлю этот документ в Советскую Россию. На большевиков он произведет самое неприятное впечатление. За границей же тем более не советую распускать язык, ибо за границей буду я! Благодарю вас за чистосердечное признание, господин Голубков. В вашей невинности я убежден. Вы свободны. (Зовет.) Гаджубаев!
Гаджубаев (появился). Я!
Тихий. Выведи этого арестованного на улицу и отпусти. Он свободен.
Гаджубаев. Иди.
Голубков (останавливается у двери). Куда же мне теперь пойти?
Выходит без шапки. Гаджубаев за ним.
Тихий (зовет). Поручик Скунскнй!
Скунский (вышел необыкновенно мрачный человек). Я.
Тихий (подавая ему написанное Голубковым). Оцени документ. Сколько заплатит Корзухин за него?
Скунский (мрачен. Зажигает свет на столе, читает документ). Если здесь у трапа — тысяч пятнадцать долларов, в Константинополе даст меньше. Кроме того, нужно у Корзухиной получить признание.
Тихий. Пожалуйста, задержи посадку Корзухина под каким-нибудь предлогом на полчаса и дай мне сюда Корзухину. В каком она состоянии?
Скунский. Светлый промежуток. Только, пожалуйста, поскорее. Поздно, конница идет на пристань грузиться.
Тихий. Ладно, ладно, давай ее!
Скунский (в дверях). Гаджубаев, арестованную Корзухину! (Исчез.)
Пауза. Гаджубаев вводит Серафиму. Та в солдатской шинели, накинутой на плечи, входит, тяжело дыша и отдуваясь, и почему-то улыбается. Гаджубаев исчезает.
Тихий. Садитесь, пожалуйста!
Серафима садится, потом встает и ходит по комнате.