Дверь вежливо дзинькнула и открылась, когда он рявкнул команду. Пригибая голову, чтобы не задеть свисающие с двери лианы, в каюту шагнул лейтенант Ффолкс в сопровождении репортера Тобиаса Шрека и его оператора Флинна. Тобиас, известный также под именем Тоби Трубадур, был улыбчивым, невысоким, полным, потеющим человечком с прямыми светлыми волосами, с цепким, как стальной капкан, умом и без каких бы то ни было моральных принципов, о которых стоило бы говорить. Такое сочетание делало его первоклассным репортером. Флинн являл собой тип человека долговязого и неуклюжего, с обманчиво честным лицом. Камера сидела у него на плече, как одноглазая сова.
Тоби и Флинн были персонально выбраны самой императрицей для освещения взятия Мистпорта в средствах массовой информации. На нее произвели сильное впечатление их материалы о Восстании на Техносе III, и она дала ясно понять обоим, что от данного назначения им благоразумнее было бы не отказываться. Если, конечно, их устраивает нынешнее местоположение их жизненно важных органов. Оба они не понимали, является это задание наградой или наказанием, но у них хватило здравого смысла не спрашивать. И потому Тоби и Флинн сказали: «Конечно, Ваше Величество. Спасибо, Ваше Величество», – и подумали, как же им, черт подери, там выжить.
Не было сомнений, что взятие Мистпорта предоставит первоклассные возможности для съемок того, как творится История, с изобилием крови и разрушений, которые так любит публика; также не было сомнений, что им предоставляется дьявольски верный шанс потерять головы. Защищающие свои дома и жизни повстанцы не будут разбираться, где там имперский солдат, а где честный журналист, выполняющий свою работу. Но, как сказал когда-то Тоби, войны и битвы дают самый классный материал, так что если ты хочешь сделать хороший репортаж со всеми вытекающими премиями и наградами, езжай туда, где разворачиваются события. Флинн в ответ на это дипломатично промолчал, как и в большинстве случаев.
Конечно, всегда существовала проблема имперской цензуры. Лайонстон нужен будет материал, где ее войска будут выглядеть хорошими, а мятежники – очень, очень плохими, и она не брезговала лично приказывать цензорам резать любой фильм, где показано иное. Дурные предчувствия Тоби и Флинна полностью подтвердились назначением официального куратора, приставленного к ним, чтобы наблюдать за их работой и охранять от опасностей. Лейтенант Ффолкс был военная косточка с головы до ног – высокий, худой, исполняющий приказы с точностью до буквы и никогда не упускающий случая угодить вышестоящему офицеру. Наверное, он даже спал по стойке «смирно», а за грязные мысли давал себе наряды вне очереди. Он ясно дал понять Тоби и Флинну и всем, кто его слышит, что журналисты и операторы, хоть без них и нельзя обойтись, – это мерзкие червяки, которые будут следовать его личным инструкциям до последней детали, если они хоть сколько-нибудь осознают, в чем для них благо. Их отказ воспринимать его всерьез, и то, что они за глаза называли его Глэдис, глубоко его расстраивали. Так же, как и их привычка быстро исчезать в противоположном направлении, увидев его приближение.
Тоби и Флинн с интересом изучали каюту капитана, пока Барток, не обращая на них внимания, неторопливо подрезал что-то маленькое и беззащитное. Ффолкс нервно ерзал, сомневаясь, не стоит ли ему вежливо кашлянуть, чтобы обозначить свой приход. Тоби и Флинна еще ни разу не приглашали во внутреннее святилище. В основном они были ограничены пространством своих гробов-кают, выделенных им Ффолксом подальше от остальной команды. Братание корреспондентов с экипажем было нужно меньше всего – отчасти чтобы до них не дошла не предназначенная для них информация, и от очень большой части – чтобы команда сама не научилась от них задавать неудобные вопросы. По отношению к команде офицеры Империи свято держались правила: меньше знаешь – крепче спишь.
Почти все свое время Тоби проводил, разрываясь между яростью из-за того, что его удалили от славы и наград, заработанных репортажами о Восстании на Техносе III, и растущей уверенностью, что вторжение на Мист будет одним из величайших событий современности и потому даст еще более лакомые возможности еще большей славы и больших наград. Если только удастся протащить стоящий материал мимо цензуры, как он сделал это на Техносе III. Ффолкса перехитрить можно без проблем. Это мог бы проделать заторможенный хомяк в свой несчастливый день и наверняка проделывал. Другое дело – капитан Барток. Тоби тщательно рассматривал миниатюрные джунгли капитанской каюты в поисках ключей к характеру капитана, которые можно было бы против него использовать.
Флинну, как и можно было предвидеть, было глубоко плевать. Он ненавидел все военное, от флота вообще до «Дерзкого» в частности, и его не волновало, кому это известно. Он был не из тех, кто радостно переносит тяготы дисциплины и придирки дураков – не в последнюю очередь из-за того, что самим фактом своего существования он противоречил всем видам правил и прекрасно об этом знал. Его вполне устраивала его личная жизнь гомосексуалиста и трансвестита, хотя любая из этих склонностей обеспечила бы ему арестантскую каюту, узнай об этом Ффолкс. Хотя Флинн утверждал, что может указать несколько родственных душ из числа младших офицеров. Сложившаяся ситуация мешала ему даже в предполагаемом уединении каюты надевать свои прелестные платья из страха, что это будет обнаружено вездесущими системами корабельной безопасности. Он ограничивался тем, что надевал кружевное нижнее белье и лишь слегка использовал незаметную косметику. Тоби жил в постоянном ужасе, что его оператор попадет в историю и его потащат в медицинскую лабораторию на экспертизу. Он отлично знал, что Барток этого не одобрит.
Словно ухватив последнюю мысль, Барток наконец отложил в сторону свои миниатюрные садовые ножницы и повернулся к посетителям. С холодным и беспощадным лицом он направился к Тоби и Флинну, которые, несмотря на отчаянный шепот Ффолкса, не сделали ни малейшей попытки встать по стойке «смирно». Барток остановился прямо перед ними, наклонившись так, что его лицо оказалось от них в неприятной близости, и когда он заговорил, голос его тоже был холоден, расчетлив и мог запугать каменную статую.
– Я ознакомился с вашими репортажами о бунте на Техносе III. Несмотря на техническую адекватность, ваш выбор сюжетов отстоит на полшага от государственной измены. Под моим командованием подобная чепуха не повторится. Мятежники – это враги и никогда не должны быть представлены в каком-либо ином свете. Вы ограничите свои репортажи записью побед моих войск и не будете снимать ничего, кроме явно указанного лейтенантом Ффолксом. Прямого эфира не будет, кроме как по моему особому приказу. Вся ваша работа будет записываться для последующей передачи, и мы с лейтенантом лично просмотрим каждый метр пленки до выпуска в эфир. Нарушение этих или любых других инструкций повлечет за собой ваш немедленный арест и замену, за которыми по возвращении на Голгофу последует обвинение в государственной измене. Это ясно?
– Каждое слово, капитан, – быстро ответил Тоби. Он улыбнулся и кивнул, показывая, что всей душой готов работать в команде, а про себя решил всегда снимать Бартока так, чтобы на экране он выглядел толстым и тупым. Угрозы и ограничения Бартока его ничуть не волновали. На Техносе III ему говорили почти то же самое, и там это его тоже не остановило. Каждый хороший репортер знает, что важно сначала протащить заснятое на возможно большее количество экранов, а потом уже спорить, когда властям слишком поздно что-либо предпринимать, не выглядя при этом мелочными. Конечно, до сих пор он не имел дела с Бартоком Мясником. Человеком, определенно предпочитавшим решать проблемы как можно более насильственным путем.
– Следуйте за мной, – неожиданно приказал Барток. – Я хочу, чтобы вы кое – что увидели.
Он прошествовал мимо них и покинул свою каюту, едва дав двери время убраться с его дороги. Тоби и Флинн обменялись удивленными взглядами и поспешили за ним. Ффолкс, как обычно, одиноко трясся в тылу. Барток проходил коридор за коридором, не обращая внимания на тех, кто отдавал ему честь, когда он проходил мимо, пока наконец не вступил на территорию, которая обычно была закрыта для двух журналистов. Тоби чувствовал нарастающее возбуждение. С момента, когда он впервые ступил на борт, он пытался обманывать, клянчить и угрожать, чтобы сюда проникнуть. Безуспешно. Каждый знал, что там заперто Нечто Большое, секретное оружие вторжения, но никто не знал, что именно. Те же, кто знал, занимали слишком высокое положение или были слишком напуганы, чтобы сказать. Все это довело интерес Тоби до точки кипения. А теперь он получит наконец возможность на это глянуть. Он исподтишка дал Флинну сигнал начать съемку. Выключатель камеры был имплантирован в организм Флинна и мог срабатывать без всяких внешних проявлений – удобный фокус, не раз уже использованный.
– Каждое слово, капитан, – быстро ответил Тоби. Он улыбнулся и кивнул, показывая, что всей душой готов работать в команде, а про себя решил всегда снимать Бартока так, чтобы на экране он выглядел толстым и тупым. Угрозы и ограничения Бартока его ничуть не волновали. На Техносе III ему говорили почти то же самое, и там это его тоже не остановило. Каждый хороший репортер знает, что важно сначала протащить заснятое на возможно большее количество экранов, а потом уже спорить, когда властям слишком поздно что-либо предпринимать, не выглядя при этом мелочными. Конечно, до сих пор он не имел дела с Бартоком Мясником. Человеком, определенно предпочитавшим решать проблемы как можно более насильственным путем.
– Следуйте за мной, – неожиданно приказал Барток. – Я хочу, чтобы вы кое – что увидели.
Он прошествовал мимо них и покинул свою каюту, едва дав двери время убраться с его дороги. Тоби и Флинн обменялись удивленными взглядами и поспешили за ним. Ффолкс, как обычно, одиноко трясся в тылу. Барток проходил коридор за коридором, не обращая внимания на тех, кто отдавал ему честь, когда он проходил мимо, пока наконец не вступил на территорию, которая обычно была закрыта для двух журналистов. Тоби чувствовал нарастающее возбуждение. С момента, когда он впервые ступил на борт, он пытался обманывать, клянчить и угрожать, чтобы сюда проникнуть. Безуспешно. Каждый знал, что там заперто Нечто Большое, секретное оружие вторжения, но никто не знал, что именно. Те же, кто знал, занимали слишком высокое положение или были слишком напуганы, чтобы сказать. Все это довело интерес Тоби до точки кипения. А теперь он получит наконец возможность на это глянуть. Он исподтишка дал Флинну сигнал начать съемку. Выключатель камеры был имплантирован в организм Флинна и мог срабатывать без всяких внешних проявлений – удобный фокус, не раз уже использованный.
Наконец Барток подошел к массивной двери в судовой переборке, которую можно было открыть только после эсперного сканирования, и Тоби только старался не задымиться от нетерпения, пока эспер по другую сторону двери устанавливал их личности. Беглый взгляд на бледное лицо нервничающего Ффолкса позволял предположить, что тот никогда не видел ожидавшего их за дверью, но знал достаточно, чтобы не гореть желанием немедленно это увидеть. Наконец дверь распахнулась, и Барток проследовал внутрь с чуть не наступающим ему на пятки Тоби.
Перед ними лежал громадный зал, окруженный ребристыми стальными стенами. Большую его часть занимал огромный стеклянный бак. Его края достигали по крайней мере тридцати футов в высоту и уходили дальше, чем можно было разглядеть. В баке была густая бледно-желтая жидкость, постоянно ходившая медленными волнами, на манер сиропа. И плавала в этой жидкости огромная, темная, внушающая ужас масса, переплетенная с какими-то хитрыми устройствами, связанная с баком и окружающим миром бесчисленными проводами и кабелями. Масса эта бесформенно колыхалась – нездоровый конгломерат растворенных живых тканей, словно огромная раковая опухоль, погруженная в море гноя. Она ужасно воняла, и Тоби скривился, когда, зачарованный, медленно двинулся вперед. Он расслышал, как позади давится кашлем Ффолкс.
– Великолепно, правда? – спросил Барток. – Вот секрет нашего будущего успеха, единственное, что делает возможным вторжение на Мист. Эта штука все время проецирует экран, не дающий эсперам Миста и их технике обнаружить наше присутствие. У нее есть и другие способности, которые раскроются, когда начнется вторжение.
– Что это за штука, черт ее подери? – спросил Тоби. – Она живая?
– О, да, – заявил Барток. – Вы смотрите на самое последнее достижение биоинженерии. Ученые Империи забрали всех эсперов, заключенных на Девятом Уровне – тех, что остались после прерванного побега, и казнили их. Затем они извлекли тысячи мозгов и сплавили их ткани, чтобы создать единую конструкцию, которую вы видите. Тысячи живых мозгов, сплавленных вместе в один гигантский компьютер-эспер. Единый огромный эсп-глушитель, и более того. Им управляют мыслечерви, которые в прошлом контролировали заключенных – наследие Червемастера. Они вплавлены в мозговую ткань через правильные интервалы, чтобы следить за мыслительным процессом и управлять им. Черви формируют сырую сущность – гештальт, обладающую способностями, превосходящими прямую сумму способностей входящих в нее мозгов, и дают нам возможность сноситься с этой конструкцией посредством телепатии. Она называет себя Легионом.
– Разумы эсперов, – медленно произнес Тоби. – А они... живы там, внутри? Понимают, во что превратились? Барток пожал плечами.
– Никто точно не знает. Теперь они часть чего-то большего.
Тоби медленно приблизился, пока его лицо чуть не коснулось стекла. Он чувствовал, как неподалеку сзади Флинн спокойно снимает все на пленку. Ужас, который почувствовал Тоби от того, что было проделано с тысячами беззащитных людей, заставил его на минуту замолчать, но у него в мозгу уже бешено крутились мысли, как лучше представить все это зрителям. Они захотят узнать все про эту... эту мерзость, а он – единственный, кто может им рассказать. Он собрался с мыслями, взял их под жесткий контроль. Если хочешь сделать хороший репортаж, забудь о собственных переживаниях. Азбука репортера.
– Почему это зовется Легионом? – спросил он в конце концов.
Я Легион, потому что я – многие.
Псионический голос звенел внутри головы Тоби, будто разложившиеся голосовые связки трупа месячной давности. Голос кружился в его мозгу подобно ядовитой змее, корчась, извиваясь и оставляя за собой гнусный след. Это было безжалостное, жестокое вторжение, насилие над мозгом, и Тоби чуть не стошнило. От одного только присутствия этого голоса ему казалось, что он вывозился в грязи. Он изо всех сил старался сохранить над собой контроль, а голос продолжал.
Я все, чем был раньше, и больше, намного величественнее, чем сумма моих частей. Нет эспера, способного устоять передо мной. Их экраны падут, и я буду пировать на их разумах. Я возьму их в себя и высосу досуха. А Мист утонет в крови и страданиях.
Легион говорил одновременно многими голосами – ужасный хор противоречивых акцентов. Они были громкими и тихими, грубыми и пронзительными, все в одном. Неестественная смесь, невыносимо нечеловеческая. А фоном, как далекое море, накатывал и уходил голос тысяч проклятых душ, кричащих в Аду.
– Кто... кто именно сейчас со мной говорит? – спросил Тоби, пытаясь вернуть профессиональное спокойствие. – Мозги эсперов, мыслечерви, гештальт? Кто?
Но Легион не ответил и внезапно покинул сознание Тоби. Облегчение было ошеломляющим. Тоби попятился назад, отчаянно стремясь оставить побольше места между собой и ужасом в баке. Флинн быстро подскочил и поддержал его под локоть. А потом, как это ни удивительно, на вопрос Тоби сдавленным, тихим голосом ответил Ффолкс.
– Мы не знаем, кто с нами разговаривает. Нам представляется, что Легион все еще вырабатывает свою природу. Все, что мы знаем точно – это что у него есть самосознание и он ориентируется в обстановке, и что сила его растет. При теперешней силе он может без проблем уничтожить любой пси-щит, которым эсперы Миста могут от нас отгородиться, а без него они будут беспомощны.
– А какой же силы он достигнет? – спросил Тоби чуть успокоившимся голосом, когда эта тварь убралась из его головы.
– Мы не знаем, – ответил Барток. – Но вам не о чем беспокоиться. Физически Легион абсолютно беспомощен. Он не проживет и секунды вне своего бака. Без нашей технической поддержки и синтетической плазмы, в которой он плавает, Легион вообще не может существовать. Он абсолютно от нас зависим и знает это.
– Но вы до сих пор не знаете, что он собой представляет, – спокойно заметил Флинн. – И на что он способен.
– Что он такое – я вам сейчас скажу, – произнес Барток, впервые улыбнувшись. – Он – оружие. Оружие, которым я сокрушу Мист раз и навсегда.
Спустя некоторое время лейтенант Ффолкс, благополучно проводив Тоби и Флинна в отведенные им каюты, спешно направился в другую часть корабля и тихо постучал в одну из дверей сообщенным ему условным стуком. Дверь открылась почти мгновенно, и он вошел внутрь. Он вспотел, руки его дрожали. Предполагалось, что работает специальное компьютерное подавление следящих систем, но не было способа проверить, работает ли оно на самом деле. Когда дверь за ним осторожно закрылась, Ффолкс вздохнул чуть свободнее. Он кивнул единственному обитателю комнаты, и инвестигатор Разор ответил таким же кивком.
Разор был высоким и грузным, с толстыми пластами мышц и мрачным терпеливым лицом. У него была темная кожа, коротко подстриженные белесые волосы, а узкие глаза были на удивление зелеными. Инвестигатор выглядел вполне спокойно, но Ффолкс не обманывался на этот счет. Он знал, что Разор не хотел сюда попадать. Он вел более чем удобную жизнь в качестве шефа службы безопасности клана Ходзира, пока императрица не решила, что инвестигаторам, в отставке они или нет, более не разрешается работать на Семьи. Вместо этого всех инвестигаторов любого возраста и статуса вернули в прямое подчинение Империи. Работая на клан Ходзира, Разор был богат и влиятелен; теперь он стал всего лишь одним из инвестигаторов, причем старше и, возможно, чуть медлительнее остальных. Но императрица пожелала назначить его в экспедицию на Мист, и он оказался здесь. Хотя сам он никак не рвался на самоубийственные задания. Вот почему пришел сюда Ффолкс.