— Иван Иванович, — вздохнув и закурив, сказала я, — ситуация такая… — Я даже глазки потупила, мол, вот как неудобненько получается, но ничего, мол, поделать не могу. — Понимаете, ко мне тут с просьбой одной обратились, и только вы сможете мне помочь…
— В чем дело? — подняв кустистые брови, спросил он. — Говорите, Таня, должно быть, дело немаловажное, раз вам так неприятно о нем говорить.
— Неприятно это даже не то слово, — снова вздохнула я. — Понимаете, бывший друг Высотина, знавший его еще по школе, узнал о том, что случилось. А поскольку мы с ним знакомы и поскольку он узнал от меня, что я знакома с вами… Словом, Иван Иванович, давайте уж начистоту! Скажите, вы ведь его видели одним из последних. Он что, вел себя как-то странно?
Григорьев помолчал, а потом сказал:
— В общем-то, Танечка, вел он себя действительно необычно, но я бы ни за что не решил, что он задумал покончить с собой. Мы действительно виделись с ним накануне его смерти. То есть я был у него буквально вечером, часов в восемь. Признаться, я зашел сказать о том, что у меня есть кое-какие доказательства, и честно предупредил, чтобы он готовился к моей будущей разгромной статье.
— А он? — тоскливо глянув на Ивана Ивановича, спросила я.
— А он? — Григорьев усмехнулся. — Ему это было не впервой. Плечами пожал, пошутил, сказал, мол, валяй.
— То есть получается, что на самом деле его это даже не огорчило? — уточнила я.
— Да с чего вы вообще, милая моя, взяли, что его огорчали мои статьи? — с искренним недоумением спросил Иван Иванович. — Я ведь, кажется, говорил вам уже, для Алекса это была очень выгодная реклама. Может быть, благодаря моим разгромным статьям он так хорошо и держался на плаву, — как-то по-хитрому заметил критик.
— Значит, он не мог после вашей с ним встречи расстроиться так, чтобы… — не унималась я.
— Глупости какие! — фыркнул Григорьев. — Если уж вам так интересно, почему он решил петлю на шею накинуть, так я вам скажу свое мнение. Уж если что и послужило причиной, то, поверьте, искать надо в другом месте. Скажем, в его личной жизни искать. А насчет статей, это вы бросьте! Алекс никогда не принадлежал к людям, которые из-за этого в истерики впадают. Он действительно понимал свою выгоду.
— И вам так-таки этих статей никто не заказывал? — кокетливо напомнила я.
— Ну, может, и заказывал, — улыбнулся в ответ Иван Иванович.
Он хитро сверкнул на меня глазами, завел мотор и тронул машину с места с таким видом, что, мол, теперь, милая, додумывай и догадывайся сама. И я, конечно, догадалась. Но вот только одно не давало мне покоя. Кто-то ведь же хотел из самоубийства сделать убийство и кого-то подставить. Может, этого человека и должна была найти частный детектив Таня Иванова? Но раз уж убийства не было, то что теперь делать мне? Искать? Но кого?
Я подавила тяжелый вздох и отвернулась к окну.
— Куда вам? — спросил меня Григорьев.
— В центре высадите, — попросила его я.
Григорьев, напомнив о том, что будет ожидать меня завтра, остановил машину. Я одарила его многообещающей улыбкой и вышла из салона.
* * *По дороге домой мне пришла в голову идея. Поскольку я ничего не понимала, что случилось на самом деле, и было как-то уж слишком много неясного, темного и непонятного, то подумала о том, чтобы попробовать раскрутить ситуацию в обратную сторону. Таким образом, я надеялась хоть в чем-то разобраться.
Я завернула в ближайший дворик и, сев на самую дальнюю лавочку, закурила.
Итак, известному поэту, президенту фонда, кто-то объявляет войну в прессе, причем «война» эта ему и самому выгодна в качестве бесплатной рекламы. Этот кто-то узнает о письме, написанном известным поэтом поэту неизвестному. Затем этот кто-то находит поэта неизвестного и предлагает напечатать его стихи. Знал ли этот кто-то о пробе пера, о том, что то самое стихотворение, написанное в послании мальчику, будет им слегка переработано? Наверное, знал.
А дальше у мальчика появляются «знакомые», которые предлагают ему напечатать несколько стишков в одной газетке. И мальчик среди прочих выбирает именно тот самый стишок, который и является камнем преткновения. Причем газетка выходит немного раньше, чем готовящийся сборник стихов поэта известного, в котором напечатано и то самое стихотворение. А после этого кто-то, воюющий с поэтом известным, посредством критика, подкупает мальчишку, чтобы обвинить известного поэта в плагиате. Но что же делает известный поэт? Он просто кончает жизнь самоубийством, вместо того чтобы пытаться каким-то образом отстоять свое честное имя. По всей видимости, тот, кто воевал с поэтом, такой вариант тоже предусмотрел, иначе откуда же тогда на следующий же день взялся патологоанатом с фальшивыми снимками и предложил мне заняться расследованием лжеубийства? Какую цель преследует этот неизвестный?
Может, его цель — Сергей, ведь у него был мотив — то самое президентство? Тогда логичнее всего было бы предположить, что воинственный кто-то — это Артур. Он мне и намекал, что дело тут не только в президентстве, но и в Ладе.
А что, если цель — Артур? Вот Пантелеев, например, говорил мне, что у самого Артура могла быть выгода — та же самая Лада.
Я выкинула окурок и нахмурилась. Все правильно, как говорится, все сходится. Но как же найти этого таинственного «кого-то», кому на самом деле выгодна нынешняя ситуация. Может быть, это сама Лада?
Нужно было срочно предпринять какой-то важный шаг, который бы показал этому неизвестному злоумышленнику, что идет все далеко не так, как он планировал, что все вот-вот выйдет у него из-под контроля. Надо было сделать что-то, что вынудило бы его каким-то образом объявить себя. Надо было его спровоцировать.
Обдумыванием этого немаловажного вопроса я и занялась, когда направилась к остановке.
Ничего более оригинального, чем просто позвонить возможным подозреваемым, я так и не придумала, к своему стыду. Собственно, это я и сделала, когда вернулась домой. Я позвонила Сергею. Он взял трубку, и я сразу ему сказала:
— Сережа, это Татьяна. Знаешь, а ведь у меня появились сведения о том, что именно ты заказывал Григорьеву статьи.
На том конце провода повисло напряженное молчание. Интересненько!..
— Сергей, ты меня слышишь? — позвала я.
— Слышу, — буркнул он. — Но лучше бы, наверное, не слышал!
— Ничего сказать мне не хочешь? — спросила его я.
— А ты думаешь, что я пришел бы к тебе с таким вот делом, если бы сам и заказывал эти чертовы статьи?!
— Случались и такие истории, — заметила я.
— Не знаю, что там у тебя еще случалось, но уж ко мне это явно не имеет никакого отношения!
— Уверен? — провокационно поинтересовалась я.
— Уверен в другом, — процедил Сергей сквозь зубы. — Можешь сказать ему, что я даже не удивлен. Я так и знал, что Артур… — Выплюнув последнее слово, он прервал сам себя на полуслове и добавил: — Можешь думать что угодно!
Сергей отключил мобильный.
Славно! Кто у нас следующий? Следующим был Артур. Я набрала его номерок.
— Артур, это Татьяна Иванова, — представилась я. — У меня появилась информация о том, что именно ты заказывал одному критику разгромные статьи о стихах Высотина.
— Что?! — ахнул Артур. — Таня, это просто какой-то бред! Повтори, что ты сказала!
— Ты прекрасно слышал, — заметила я. — Как думаешь отмазываться?
— Да не собираюсь я отмазываться! — вспылил мой собеседник. — Чушь все это полная! И я даже знаю, кто тебе такую чушь мог сказать! Белостокову передай, что я не удивлен! — зло проговорил он. — Я всегда знал, что только такого от него и можно ожидать!
«Чудненько», — сказала я себе, пока Артур злобно сопел в трубку. Он в отличие от Сергея не решался прерывать разговор.
— А почему ты решил, что я узнала об этом от Сергея? — спросила я.
— Таня, ну уж совсем-то дурака из меня не делай! — рявкнул Артур. — Больше никому бы такое просто в голову не пришло! Ладно, пока!
— Пока, — запоздало сказала я, когда в трубке уже послышались короткие гудки.
Но это было не все. Оставались еще Пантелеев и сама Лада, которая и вовсе являлась для меня до сих пор этакой темной лошадкой. Все только и делали, что ссылались на нее, но при этом ничего конкретного не говорили. Сначала я позвонила в гостиницу и попросила к телефону Игоря Владимировича, так как у меня не было номера его сотового. На врученной же визитке значились только рабочий и домашний телефоны — оба московские.
Через минуту меня соединили с его номером, и я услышала в трубке спокойный приятный мужской голос. Мне не хотелось высказывать Игорю Владимировичу все те обвинения, которые я уже изложила Сергею и Артуру, но ничего другого в голову не приходило. Если уж провоцировать, то всех, чтобы никому не было обидно.
— Игорь Владимирович, простите, что беспокою, — проговорила я. — Тут вот дело какое… Помните, мы говорили о критике и о заказных статьях?
— Игорь Владимирович, простите, что беспокою, — проговорила я. — Тут вот дело какое… Помните, мы говорили о критике и о заказных статьях?
— Конечно, помню, — согласился он.
— Так вот, у меня есть сведения, что именно вы заказывали ему эти самые статьи… — промолвила я и замолчала, ожидая очередного всплеска эмоций.
Но всплеска не последовало. На другом конце провода помолчали, а потом я услышала точно такой же, как минуту назад, ровный и спокойный голос:
— Таня, это очень глупый розыгрыш.
— Это не розыгрыш, — возразила я с некоторым сожалением и не без угрызений совести.
— Это розыгрыш, Татьяна, — упрямо повторил Пантелеев. — Потому что у меня не было и не могло быть на этот счет подобных мыслей. Вы зря заключили, что я мог мстить Алексу за ту стародавнюю историю с аварией. — Он вздохнул. — Но это ваша работа, не доверять всем и вся вокруг, а потому я вас даже понимаю. Если это все, то, извините, я занят.
— Все, — только и сказала я, чувствуя себя ужасно глупо.
Вот так потыкал носом в лужу, нечего сказать! И ведь как интеллигентно потыкал! Ничего ведь обидного и не сказал, но поставил на место. Молодец. Уважаю таких людей.
Последней оставалась Лада. Нужно позвонить ей, и план-минимум на сегодня можно будет считать выполненным. Я снова позвонила в гостиницу, на сей раз попросив соединить меня с Ладой.
— Слушаю, — сказала она так тихо и так печально, что мне, все еще не остывшей от разговора с предыдущими моими подозреваемыми, снова стало неловко. Но я все-таки представилась и ляпнула то, что собиралась. Сделала, так сказать, свое грязное дело.
— Лада, — сказала я. — Я, конечно, понимаю, что это не телефонный разговор, но я узнала кое-что… Это дело просто не терпит отлагательств.
— Понимаю, — проговорила она. — Слушаю.
— Будем считать, что с предисловием покончено, поэтому все говорю как есть. У меня появились сведения, — в очередной раз блефовала я, — что вы заказывали одному критику статьи о стихах вашего мужа.
— Нет, Татьяна, — немного помолчав, проговорила Лада. — Вас неправильно информировали. Статьи действительно были заказными, но только в роли заказчика выступала не я.
— В таком случае, — вымолвила я, — может быть, вам известно, кто на самом деле заказывал статьи?
— Может быть, — сказала Лада. — Может быть, мне действительно это известно, но, полагаю, это не единственный вопрос, который вам хотелось бы со мной обсудить…
— Вы правы, — вставила я ожидаемую от меня фразу.
— Поэтому вам, наверное, лучше приехать, — предложила Лада.
— Хорошо, я приеду, но только попозже, вы не против?
— Нисколько, — заверила она меня. — Приезжайте в любое удобное для вас время, Таня. Не бойтесь меня побеспокоить, я все равно не могу спать, — совсем уж тихо добавила она. — Тогда и поговорим.
— Отлично, — сказала я.
На том мы и попрощались.
Интересно, конечно, насколько разной может быть реакция людей. Еще интересней, что же сообщит мне Лада? И уж куда интересней, что произойдет дальше. Ну, если все-таки предположить, что кто-то из этих четверых действительно причастен к трагедии, случившейся с Высотиным? То этот человек просто должен каким-то образом себя проявить. Он не сможет сидеть сложа руки, ведь всем четверым я вполне определенно дала понять, что подобралась слишком близко к разгадке. Пусть это блеф, пусть даже человек это понимает. Но ведь он точно так же должен понимать и другое, что если я пока блефую, то это все равно означает, что в моей гениальной голове уже созревает кое-какой план.
Словом, посмотрю, как развернутся события. А пока поеду-ка навещу Антона без свидетелей, как и собиралась.
* * *Я переоделась, поела, выкурила сигарету и поехала к молодому поэту. К его дому я прибыла, когда наступили сумерки. Свет в окнах горел. Я вошла во двор и точно так же, как минувшим утром сделал Иван Иванович, постучала кулаком по двери. Затем, не дождавшись ответа, вошла в сени, а потом и в комнату.
В комнате меня встретила милая старушка, которая месила тесто. Она удивленно уставилась на меня, когда я бесцеремонно ввалилась к ней в дом.
— Здрасьте, — проговорила я.
— Здрасьте, а вы кто? — Старушка вытерла руки фартуком и прислонилась к столу.
— Я? Я, понимаете ли, к Антону, — выдала я.
— Так его нет дома, он на работе, — ответила мне бабулька.
— А где он работает, не подскажете? — Я улыбнулась для приличия.
— В магазине, охранником, — пояснила старушка.
— Понятно, — протянула я. — Получается, что он работает ночным охранником?
— Ночным, ночным, — согласилась она. — А вы-то кто будете?
— Я из газеты, — зачем-то соврала я. — Меня Таней зовут. А вы мама Антона?
— Нет, что ты, милая, какая ж я ему мама! — с укором произнесла старушка. — Я ему бабушка. — Она слегка замешкалась, а потом все-таки представилась: — Мария Николаевна.
— Очень приятно.
— Да ты присаживайся, если из газеты. Небось опять Антошкины стишки пропечатать хотите? — Ее морщинистое лицо перекосилось.
— Да, как раз насчет стихов, — не решилась я разочаровывать Марию Николаевну. — Но мы еще хотели статью о нем написать. Может, вы согласитесь рассказать о своем внуке?
— Да неужели откажу? — ахнула бабуля. — Ты присаживайся, дочка, чайку попей. Снимай свою куртку.
— Спасибо. — Я послушалась бабушку и разделась.
— Ты туда, в горницу, проходи, я сейчас.
Я прошла в другую комнату гораздо больших размеров. Здесь был и хороший телевизор, и музыкальный центр. Правда, что касается мебели, то и шкаф, и диван, и круглый стол посередине — все они были, должно быть, если не бабулиными ровесниками, то уж точно Антошиными. На стенах в рамочках висели фотографии — лучшие рассказчики людской жизни. Я увлеченно разглядывала снимки.
— Это вот я с мужем-покойником, — входя в комнату, поведала мне Мария Николаевна. — А это вот дочка моя, Наташа, — Антошкина мамка.
— А где же она? — спросила я, разглядывая черно-белое фотографию привлекательной женщины.
— При родах умерла, — скучным голосом сказала хозяйка.
— Простите, — пробормотала я. — А как же отец Антона?
— Ну его! — махнула рукой бабушка и засуетилась у стола. — Наташка после школы в город поехала поступать. Там вот с ним и сошлась. А осенью вернулась. Он, значит, уехал, а она с пузом осталась.
— Вот как. А вы его никогда не видели? И Антон?
— Видели, как же! — Мария Николаевна села за стол и подперла по-бабьи щеку рукой. — Приезжал месяца два назад… В Москве тоже, значит, стихи пишет. Вот деньгами решил помочь. Только Антон не взял, так тот вместо этого технику приволок. — Она кивнула на телевизор и музыкальный центр.
— А его имя Алекс Высотин? — с грустной улыбкой спросила я.
— Высотин, Высотин. Только его Сашкой зовут, а не каким-то там Алексом, — подтвердила Мария Николаевна. — Да ты садись, дочка, садись.
«Что же, — подумала я, присаживаясь у стола, — кое-что проясняется. По крайней мере, не нужно искать таинственного сына. Но что же это? Неужели Антон так молод?»
— А сколько лет вашему внуку сейчас?
— Двадцать третий год пошел, — сморщилась в гордой улыбке Мария Николаевна. — В армии уже отслужил и техникум окончил. Вот, правда, стихи взялся писать, но это ничего, это тоже неплохо, если стихи-то хорошие. Ты как считаешь?
— Согласна, — кивнула я. — Значит, все эти годы Антон с вами жил?
— А с кем же еще? Вот мы с дедом его и воспитывали. Ничего, слава богу, воспитали. — Она вздохнула.
— А как же тогда его отец нашел? — осторожненько поинтересовалась я.
— Так это Антошка сам его сыскал, — вполне живо отреагировала бабуля. Может быть, история с поисками отца относилась к тем, которые никогда не устают рассказывать, хотя я, конечно, была уверена, что рассказывается она далеко не в первый и, скорее всего, не в последний раз. Но я слушала очень внимательно. — Когда стихи писать стал, так вот и начал спрашивать, кем отец был. Потом он куда-то в город ездил, а после уж письмо написал ему. Так, мол, и так, прочитайте стихи и скажите, передалось ли мне что от вас.
— И что же?
— Тот сначала ответ прислал, что писать Антону надо и надо ему в Москве в институт поступать, а после уж и сам пожаловал. Обещал пристроить следующим летом.
Мария Николаевна вела себя так, будто не знала о смерти Высотина, и я не осмеливалась, если честно, ее разочаровывать. Она так гордилась своим внуком, что жаль было лишать ее надежды о столичной судьбе молодого человека.
— Понятно. Стихи у Антона действительно хорошие. А то, что он сын известного поэта, ему это только на пользу пойдет, — сказала я и замолчала.
Появился еще один вариант, правда, почти сразу я его отвергла. Если Алекс сам хотел помочь своему сыну, то, скорее всего, Антон больше терял с его смертью, чем приобретал. В любом случае я узнала немаловажную деталь. Нужно было поскорее встретиться с самим Антоном.