Эллу поставили перед Армией и начали вбивать в землю толстый столб. Король еще больше побелел, черные волосы и борода выделялись еще отчетливей. Рот ему не заткнули, он был открыт, но из него не доносилось ни звука. И на щеке у него кровь.
– Айвар перерезал ему голосовые связки, – неожиданно сказал Бранд. – Так поступают со свиньями, чтобы они не визжали. А для чего жаровня?
Гадгедлары с замотанными руками поднесли жаровню, полную раскаленных углей. Торчавшее из нее железо уже зловеще раскалилось докрасна. Толпа зашевелилась и зашумела, кое-кто начал проталкиваться вперед, чтобы лучше видеть, другие почувствовали, что это отвлечение от настоящего дела, но не знали, как поступить.
Мюртач неожиданно сорвал плащ с обреченного человека, так что он оказался совершенно обнаженным перед всеми, на нем не было даже набедренной повязки.
Смех, язвительные выкрики, разочарованные возгласы. Четверо гадгедларов схватили короля и растянули ему руки и ноги. Подошел Айвар, в руке его сверкнул нож. Айвар склонился к животу короля, всего в десяти ярдах от ошеломленного ужасом Шефа. Вздрагивание, король забил руками и ногами, но их безжалостно держали четверо отступников.
Айвар отошел, в руке у него было что-то сине-серое и скользкое.
– Он разрезал ему живот и вытащил кишки, – объяснил Бранд.
Айвар подошел к столбу, осторожно, но крепко потянул за разворачивающуюся кишку, с улыбкой глядя на лицо короля, на котором застыло выражение боли и отчаяния. Он взял молот и прибил свободный конец, который держал в руке.
– Теперь, – провозгласил он, – король Элла будет ходить вокруг столба, пока не вытащит собственное сердце и не умрет. Давай, англичанин. Чем быстрее пойдешь, тем быстрее все закончится. Но тебе придется сделать несколько оборотов. По моим подсчетам, тебе предстоит пройти десять ярдов. Разве я так много прошу? Начинай, Мюртач.
Тот подошел с раскаленным железом и поднес его к ягодицам короля. Конвульсивный рывок, лицо короля посерело, он медленно двинулся.
Худшая смерть, какой может ожидать человек, подумал Шеф. Ни гордости, ни достоинства. Единственная возможность – делать, что говорят враги, и слышать их насмешки. Знать, что все равно это придется сделать, и быть не в состоянии сделать быстро. Раскаленное железо за спиной не позволяет даже выбрать свой ритм шага. И нет даже голоса, чтобы крикнуть. И все время из тебя выходят твои собственные внутренности.
Шеф молча передал алебарду Бранду и скользнул в толпу толкающихся, вытягивающих шеи зрителей. Из башни, где его помощники остались присматривать за машиной, высовываются лица. Когда там поняли, чего он хочет, спустили веревку. Шеф по стене поднялся в знакомый чистый запах свежеспиленного дерева и свежекованого железа.
– Он обошел вокруг столба три раза, – сказал один из викингов в башне, с фаллосом Фрея на шее. – Так не должен умирать человек.
Стрела на месте, машину развернули – еще вчера ее поместили на пару прочных колес. Тетива натянута, расстояние около трехсот ярдов, будет чуть высоко.
Шеф нацелил стрелу в основание раны на животе короля, тот в это время начинал четвертый круг, раскаленное железо поторапливало его. Шеф медленно отпустил зажим.
Глухой удар, стрела чуть дрогнула, точно пронзив грудь Эллы и его сердце, и вонзилась в землю у ног Мюртача. Короля силой удара отбросило вперед, и Шеф видел, как изменилось выражение его лица. Покойся в мире.
Медленно толпа зашевелилась, все повернулись к башне, из которой выстрелили. Айвар склонился к трупу, распрямился, тоже повернулся, сжав кулаки.
Шеф взял одну из новых алебард и спустился по стене. Он хотел, чтобы его узнали. На краю полукруга он остановился, перепрыгнул на возвышение.
– Я только карл, – сказал он, – не ярл. Но я хочу сказать Армии три вещи.
– Во-первых, сыновья Рагнара занялись выполнением этой свой клятвы, потому что не хотят выполнить остальные.
– Во-вторых, что бы ни говорил Змееглазый, когда он проскользнул в Йорк через ворота, открытые черными монахами, он совсем не об Армии думал. Он думал о своей выгоде и о выгоде братьев. Он не собирался сражаться и не будет делиться.
Гневные крики, гадгедлары начали приближаться к месту, где стоял Шеф. Им мешали, хватали за пледы. Шеф еще более возвысил голос, чтобы перекричать шум.
– И в-третьих: обращаться с человеком и воином так, как они с королем Эллой, это не drengskarp. Я назову это nithinsverk.
Поступок nithin, нитина, человека без чести, без законных прав, он хуже изгнанника. Хуже позора для карла – и ярла тоже, – чем быть провозглашенным нитином перед всей Армией, быть не может. Если Армия согласится.
Послышались одобрительные крики. Шеф видел Бранда, тот поднял топор и готов был ударить, его люди столпились вокруг него, выставив щиты и не пропуская сторонников Рагнарсонов. Поток людей с противоположной стороны полукруга устремился на соединение с ними, во главе с Эгилом, жрецом Хеймдалля. А кто еще там идет? Сигварт, лицо его побагровело, он выкрикивает ответ на какое-то оскорбление. Скули Лысый дрогнул у трупа Эллы, Убби что-то крикнул ему.
Вся Армия пришла в движение. Начала делиться. И через сто ударов сердца между двумя группами людей образовалось пространство, обе группы начали еще дальше отходить друг от друга. Во главе отдаленной – Рагнарсоны, во главе ближней – Бранд, Торвин и еще несколько.
– Путь против остальных, – прошептал Поклоняющийся Фрею у него за спиной. – Два к одному в их пользу, я бы сказал.
– Ты расколол Армию, – сказал гебридец, из экипажа Магнуса. – Смелый поступок, но торопливый.
– Машина была заряжена, – ответил Шеф, – мне оставалось только выстрелить.
6
Армия отходила от Йорка под начавшими падать с безветренного неба снежными хлопьями. Не Великая Армия. Великая Армия больше никогда не будет существовать. Часть прежней Великой Армии отказалась признавать руководство Рагнарсонов и не желала вступать с ними в союз – примерно двенадцать долгих сотен, две тысячи четыреста человек по римскому счету. С ними их верховые и вьючные лошади и мулы, пятьдесят телег, нагруженных добычей: бронзой и железом, кузнечным инструментом и точильными камнями, вместе с ящиками плохой монеты и небольшим количеством настоящего серебра, полученного при дележке. И еще груз раненых, которые не могли идти или ехать верхом.
За их уходом следила с городских ворот оставшаяся часть армии. Кое-кто из молодежи кричал и насмехался, даже выпустили несколько стрел в землю за уходящими прежними товарищами. Но молчание уходящих и предводителей остающихся быстро их охладило. Остающиеся плотнее запахнули плащи, посмотрели на небо, на низкий горизонт, на побитую морозом траву на склонах вокруг города. И были благодарны за то, что у них есть где переночевать, есть запас дров, окна закрыты, а стены не пропускают сквозняки.
– До рассвета снег пойдет сильнее, – сказал Бранд; он ехал в тылу колонны, в самом опасном месте, на случай если Рагнарсоны решатся все же ударить.
– Ты ведь северянин, – ответил Шеф. – Я думал, снег тебя не тревожит.
– Да, пока стоит мороз, – ответил Бранд. – Но если сначала пойдет снег, а потом растает, как это постоянно бывает в этой стране, нам придется идти по грязи. Люди устают, лошади тоже, движение замедляется. И в таких условиях нужно больше пищи. А знаешь, сколько времени нужно быку, чтобы наесться? Но мы должны отойти подальше от тех, кто остался сзади. Невозможно сказать, что они сделают.
– А куда мы идем? – спросил Шеф.
– Не знаю. И вообще, кто ведет эту армию? Все считают, что ты.
Шеф в ужасе замолчал.
* * *Последние закутанные фигуры арьергарда исчезли за разрушенными домами внешнего Йорка, и Рагнарсоны на стене повернулись друг к другу и переглянулись.
– Хорошо, что избавились, – сказал Убби. – Меньше ртов кормить, меньше рук, чтобы делить. Да и что такое несколько сотен последователей Пути? Мягкие руки, слабые желудки.
– Никто не назовет Вигу-Бранда мягкоруким, – ответил Халвдан. После хольмганга он не торопился поддержать братьев в их нападках на Шефа и его сторонников. – И там не все последователи Пути.
– Неважно, кто они, – сказал Сигурт. – Теперь они враги. Это все, что нам нужно знать. Но пока мы не можем еще сражаться с ними. Нужно удержать...
И он ткнул пальцем в небольшую группу, стоявшую в нескольких ярдах от них на стене: архиепископ Вульфхир и несколько черных монахов, среди них тощий дьякон Эркенберт, теперь глава чеканной мастерской.
Айвар неожиданно рассмеялся. Трое братьев беспокойно взглянули на него.
– Нам не нужно сражаться с ними, – сказал Айвар. – Их собственное проклятие идет вместе с ними. С некоторыми так бывает.
* * *Вульфхир тоже смотрел на уходящую колонну.
– Кое-кто из кровожадных волков ушел, – сказал он. – Если бы они ушли раньше, может, нам не понадобилось бы договариваться с остальными. Но теперь они за нашими воротами. – Он говорил на латыни, чтобы посторонние не поняли.
Вульфхир тоже смотрел на уходящую колонну.
– Кое-кто из кровожадных волков ушел, – сказал он. – Если бы они ушли раньше, может, нам не понадобилось бы договариваться с остальными. Но теперь они за нашими воротами. – Он говорил на латыни, чтобы посторонние не поняли.
– В эти тяжелые дни испытаний мы должны жить мудростью змеи, – ответил на том же языке Эркенберт, – и хитростью голубки. Но наши враги: и те, что в городе, и ушедшие – могут быть побеждены.
– Тех, что внутри, я понимаю. Их сейчас меньше, и с ними можно снова сразиться. Не мы, из Нортумбрии, будем сражаться с ними. Короли юга: Бургред из Мерсии, Этельред из Вессекса. Поэтому мы послали изувеченного тана в Восточную Англию подвешенным между двумя пони. Он покажет королям юга, кто такие викинги, и пробудит их дремлющий дух.
– Но каковы твои планы, Эркенберт, относительно ушедших? Что мы можем с ними сделать посреди зимы?
Маленький дьякон улыбнулся.
– Те, что ушли, нуждаются в пище. Грабители с севера привыкли отбирать ее. Но каждый кусок, который они отбирают, лишает еды детей, а до весны еще далеко. Даже мужики в таких условиях будут сражаться.
– Я позаботился, чтобы об их приходе стало известно заранее.
* * *Нападения начались, как только стемнело и кончился короткий зимний день. Вначале всего лишь небольшие задержки: крестьянин появлялся из-за дерева, бросал камень или выпускал стрелу и тут же убегал, даже не посмотрев, попал ли он. Потом небольшая группа подошла поближе. Викинги сняли луки, постарались сохранить тетивы в сухости, начали отстреливаться. Или укрывались за щитами, пропускали стрелы и выкрикивали оскорбления и насмешки, приглашали врага остановиться и сражаться. Потом один, раздраженный, бросил копье в фигуру, подошедшую слишком близко, промахнулся и с бранью вышел из строя, чтобы подобрать копье. На мгновение его скрыл снежный вихрь. Когда прояснилось, его нигде не было видно. С трудом его товарищи по экипажу остановили колонну, и группа из тридцати человек отправилась на выручку. Они вернулись с телом, раздетым и изуродованным, и тут в них снова полетели стрелы из полутьмы уходящего дня.
Теперь колонна вытянулась на дороге почти на милю. Капитаны и кормчие с проклятиями и толчками заставили построиться в более тесную и короткую линию, с флангов лучники, телеги в центре.
– Они не могут нам повредить, – ревел Бранд, повторяя много раз одно и то же. – У них только охотничьи луки. Кричите и бейте в щиты; они тут же обмочатся и убегут. Раненых в ноги сажайте на пони. Сбросьте хлам с телег, если понадобится. Но двигайтесь, не останавливаясь.
Скоро английские крестьяне поняли, что они могут делать. Враги тяжело нагружены, закутаны. Они не знают местность. А крестьяне знают каждое дерево, куст, тропу и полоску грязи. Они, освободившись от плащей, легко подбегали, били и убегали снова, прежде чем враг успевал высвободить из-под плаща руку.
Спустя какое-то время один из военных предводителей деревни организовал больший отряд. Сорок-пятьдесят крестьян появились с западного фланга колонны, дубинами и ножами свалили нескольких викингов и потащили тела, как волки добычу. Викинги в ярости устремились за ними, подняв щиты и топоры. А когда с проклятиями возвратились назад, никого не поймав, увидели остановившиеся телеги и зарубленных топорами волов. Фургоны раскрыты, и груз раненых больше не груз, а снег уже начал заметать пятна крови.
Бранд, как ледяной тролль, носился из конца в конец колонны. Он повернулся к оказавшемуся рядом Шефу: – Они считают, что мы погибли, – рявкнул он. – Но станет светло, и я им преподам урок, даже если это будет последнее, что я сделаю в жизни.
Шеф смотрел на него, убирая снег с глаз.
– Нет, – сказал он. – Ты думаешь как карл, карл Армии. Но Армии больше нет. И мы должны перестать думать как карлы. Думать надо, как последователи Отина, организатора битв. Ты ведь таким меня считаешь?
– И каковы будут приказы, маленький человек? Маленький человек, ни разу не стоявший в боевой линии?
– Созови капитанов, всех, кто услышит. – Шеф начал быстро чертить на снегу.
– Мы пройдем через Эскирк, вот здесь, прежде чем станет много снега. Сейчас мы в короткой миле севернее Риколла. – Кивки, понимание. Район вокруг Йорка хорошо известен, здесь проходили основные рейды.
– Мне нужна сотня отборных воинов, молодых, легких на ногу, еще не уставших. Им нужно пройти вперед и захватить Риколл. Пусть возьмут несколько пленных – они нам понадобятся, остальных прогонят. Там мы проведем ночь. Там всего пятьдесят хижин и церковь. Но если потеснимся, сумеем все укрыться на ночь.
– Еще одна длинная сотня разобьется на четыре группы и пойдет с флангов – впереди и сзади. Англичане не станут нападать, если поймут, что их могут изрубить. Пусть сотня идет без плащей и греется на бегу. А остальные просто идут вперед и тащат телеги. Как только доберемся до Риколла, с помощью телег закрыть все проходы между хижинами. Все мы и быки – внутри кольца. Разведем костры, поставим палатки. Бранд, отбери людей, пусть начинают.
* * *Два напряженных часа спустя Шеф сидел за столом в зале длинного дома тана Риколла и смотрел на престарелого седого англичанина. Дом был забит викингами, они сидели на корточках или лежали на полу, становилось жарко, их промокшая одежда парила. Как и было приказано, никто не обращал внимания на происходящее.
Между двумя говорившими на грубом столе стоял кувшин с пивом. Шеф глотнул пива, посмотрел на человека перед собой: похоже, тот не потерял рассудка. На шее у человека железное кольцо.
Шеф протянул ему кружку.
– Ты видел, как я пил, и знаешь, что это не яд. Давай, пей. Если бы я хотел повредить тебе, были бы другие возможности.
Глаза тролла расширились, когда он услышал беглый английский. Он взял кружку, сделал большой глоток.
– Кто твой господин? Кому ты платишь налог?
Прежде чем заговорить, тот прикончил пиво.
– Большей частью земли владеет тан Эднот, он подчиняется королю Элле. Тан убит в битве. Остальное принадлежит черным монахам.
– Ты платил налог в последний Михайлов день? Если нет, надеюсь, ты припрятал деньги. Монахи жестоки с неплательщиками.
Тень страха, когда Шеф заговорил о монахах и их наказаниях.
– Если на тебе ошейник, ты знаешь, как поступают монахи с беглецами. Хунд, покажи ему свою шею.
Хунд молча снял подвеску Идунны и протянул ее Шефу, потом отвел воротник рубашки и показал мозоли и рубцы, образовавшиеся от ошейника.
– Были тут беглецы? Люди, говорившие об этом? – Шеф взвесил в руке подвеску, вернул ее Хунду. – Или с такими. – Он указал на Торвина, Вестмунда, Фармана и других жрецов, теснившихся поблизости. Повинуясь его жесту, они молча показали свои символы.
– Если были, наверно, они говорили, что таким людям можно доверять.
Раб опустил глаза, задрожал.
– Я добрый христианин. Я ничего не знаю о языческих...
– Я говорю о доверии – не о христианстве и язычестве.
– Вы, викинги, обращаете людей в рабство, а не отпускаете на свободу.
Шеф протянул руку и постучал по железному ошейнику.
– Не викинги одели его на тебя. Во всяком случае я англичанин. Ты разве этого не понял по моей речи? Теперь слушай внимательно. Я отпущу тебя. Скажи тем, что там, в ночи, чтобы прекратили нападения, потому что мы не враги им, их враги по-прежнему в Йорке. Если они позволят нам пройти, никому не будет причинено вреда. И расскажи своим друзьям об этом знамени.
Шеф показал на противоположный конец дымной комнаты, где сидело несколько армейских шлюх, одна из них поднялась и развернула флаг, который они торопливо сшивали. На фоне красного шелка, взятого с телеги с награбленным, серебряной белой нитью был вышит кузнецкий молот с двойной головкой.
– Другая армия, та, которую мы оставили, идет под флагом с черным вороном, птицей-стервятником. Это символ пыток и смерти для христиан. А наш знак – символ мастера, создателя. Скажи всем об этом. И я покажу тебе на примере, что может сделать молот. Мы снимем с тебя ошейник.
Раб дрожал от страха.
– Нет, когда вернутся черные монахи...
– Они предадут тебя ужасной смерти. Помни об этом и расскажи остальным. Мы предлагаем тебе свободу, мы, язычники. Но страх перед христианами держит тебя в рабстве. А теперь иди.
– Я попрошу об одном. В страхе. Не убивай меня за эти слова, но... твои люди опустошают амбары, забирают наши запасы на зиму. Если вы это сделаете, до наступления весны будут пустые животы и умершие дети.
Шеф вздохнул. Это самое трудное.
– Бранд. Заплати рабу. Заплати чем-нибудь. Дай ему доброго серебра, не архиепископской чеканки.
– Чтобы я платил ему! Пусть он мне платит. А как же вира за наших погибших? И с каких это пор Армия платит за продукты?
– Армии больше нет. И он нам не должен никакой виры. Это ты пришел на его землю. Заплати ему. Я позабочусь, чтобы мы из-за этого не обеднели.