«Как тотальная демонстративность у истероида, как целеустремленность у паранойяльного, как любовь к порядку у эпилептоида, двигательная гиперактивность определяет логику психотипа у гипертима. Гипертим энергичен и энергетичен, неутомим, у него в руках все горит. Гипертим – „вечный двигатель“, но движение его бесцельно. Гипертим весел всегда. И его веселость бесшабашна. Во всем он видит положительные стороны», – прочитала Милочка и радостно согласилась: да, это – я!
«Гипертим не мучается нравственными проблемами. Легкомысленность гипертима сквозит во всем: в учебе, в карьере, в сексе, в любви, в отношении к детям, в предпринимательстве. Он прожигатель жизни, любит загулы. Гипертим то и дело звонит по междугородному телефону, разъезжает на такси, зря жжет свет, шляется по ресторанам. Транжирит свои деньги, но может потратить и случайно попавшие к нему чужие.
Даже страдание у гипертима «веселое». Он может орать, если ему больно. Но это не попытка привлечь внимание, а экспрессия – ему так легче. У гипертима и отношения с людьми поверхностные и беспорядочные, в том числе беспорядочные половые связи. Он быстро увлекается новым человеком и остывает к нему, увлекаясь еще более новым. Причина этой сумбурности в том, что он моментально переключается на другие дела».
Милочка задумалась. Если она – гипертим, то, получается, она так быстро переключилась с Егора на Арканю, потому что чувство ее к Егору было поверхностным, а Арканя просто подвернулся, как новое старое увлечение? Милочка в ужасе сосчитала своих любовников. За двенадцать лет ее активной личной жизни их вышло не так и много. Сначала она обрадовалась, но потом сообразила, что нужно из этих двенадцати лет вычесть периоды постоянных возлюбленных. Тогда получается, что между постоянными возлюбленными она вела жизнь достаточно беспорядочную.
«Гипертим может на какое-то время взвалить на себя власть. Если вы начальник, имейте в виду, что там, где надо ударно что-то организовать (собрать металлолом и т. п.), на гипертима можно опереться. Он неплохой кратковременный организатор. Он может и более длительные сроки быть организатором, но под руководством эпилептоида или паранойяльного. Ведь все же гипертиму свойственна анархия», – прочитала Милочка и ужаснулась еще раз.
Ведь она же и была начальником. И ей действительно удавалось временами ударно что-то организовывать. А временами в их отделе царила полная анархия... И что же теперь было делать?
«Эмпатия у гипертима не слишком развита. Он непрерывно бурлит и просто не замечает страданий или оттенков настроения других. Он нечувствителен к чужому горю. Но в нем странным образом это сочетается с отзывчивостью. Гипертим не может отказать человеку в просьбе, если в состоянии ее выполнить. Он добродушен и добр. Вот он видит чью-то явную нужду – он пересечет весь город пешком, но поможет. Он не эгоистичен и даже не эгоцентричен. Он искренне великодушен, не требует похвал».
Милочка всегда считала, что с умением сочувствовать и сопереживать у нее все нормально. Милочка снова задумалась.
«Его внимание необходимо направлять на нужную деятельность, и тогда он всегда готов к ней. Про гипертима можно сказать так: эмпатия низка, а ДГЭИ (действенная групповая эмоциональная идентификация) развита. Он действенно помогает, если его об этом ненавязчиво попросят. (А вот если попросят навязчиво, он может и вспылить.) Он может бросить все дела, не поспать, не поесть, но помочь. Но с глаз долой – из сердца вон».
Зато я всегда приду на помощь ближнему! Милочка уже и забыла, что она не склонна к эмпатии: главное – чтобы было, чем погордиться.
На этом моменте дверь в ее кабинет распахнулась, и в кабинет бочком протиснулся Егор.
Милочка оторвала взгляд от компьютера и уставилась на него, как баран на известные ворота.
– Мила... Мила... – Егор выглядел робким и нерешительным, как истинный психастеноид. – ...Мила, я не знаю, что и сказать... Я так виноват... я не знаю, что со мною случилось...
– Проходи, Егор, садись, – пришла в себя Милочка.
Егор подошел к ее столу, присел с краю на стул.
– Я прошу прощения...
– За что?
Егор воздел очи горе – уставился на потолок.
Милочка ждала объяснений. Ей почему-то стало очень весело. Болезненно весело. Но, взяв себя в руки, она сложила эти самые руки смиренно на коленях, опустила глаза и только волнительно дышала и трепетала ресницами, как и положено приличной барышне.
– Мила, что ты делаешь сегодня вечером? – вдруг совершенно спокойно спросил Егор.
Милочка растерялась.
– Я? Я... на фитнес иду.
– Я так и знал, так и знал! – воскликнул Егор. – Ты права, не стоит меня прощать, я так и знал, что ты откажешь...
– Господи, Егор! – Милочка даже из образа вышла и подскочила со стула. – Что ты несешь? Ты спросил, что я делаю вечером, я тебе ответила, что иду на фитнес. Ты мне ничего не предлагал, чтобы я могла тебе отказать!
– Не предлагал? – искренне удивился Егор. – Я хотел тебя пригласить поужинать вместе...
– Ну так и давай поужинаем вместе! Только после моего фитнеса, часов в десять. Где?
Припертый к стене, Егор промямлил адрес.
– Вот и замечательно. А сейчас извини, мне нужно работать.
– Хорошо, хорошо... – И Егор удалился.
Милочка и сама не поняла, как все вышло. Она, в общем-то, не хотела его прижимать к стенке и выдавливать из него приглашение на свидание. Равно как не хотела и выгонять, услышав желаемое. Просто у нее в голове перемешалось все, и перемешалось окончательно. И к тому же, сама себе не признаваясь, она уже сделала выбор в пользу Аркани.
17 В этой главе обе подруги становятся...
В среду Милочке позвонила Климка.
– Милка, мне нужно срочно с тобой встретиться!!! – выпалила она в трубку и затихла.
Милочка обалдела: такой взволнованной и с такими на грани самоубиения веником интонациями обычно звонила подруге она.
Они встретились в блинной.
Что интересно, Климка пришла такая вся внешне спокойная. Но еще более тощая, более высокая и более строгая, чем обычно. И без лица. Не без косметики, а натурально без лица. Милочка испугалась не на шутку.
– Что случилось?! – ахнула она еще у прилавка.
Но рассказывать Климка начала только за столиком.
– Мне тошно, – сказала она и закурила.
– И? – сказала Милочка. – Тебе тошно – и?
– И все, – сказала Климка.
– Как это – все? – не поняла Милочка.
– Так, – отрезала Климка.
– Слушай, ты позвала меня поговорить, оторвала от дел. Я, между прочим, свой кикбоксинг пропустила. А теперь ты ничего не хочешь рассказывать. Или у тебя это профессиональное? Типа это ниже достоинства, чтобы психолог просил психологической помощи у пациента?
– Ты мне не пациент.
– Конечно! Поэтому давай рассказывай.
Климка, впрочем, еще минут пять помялась. Но потом начала:
– Да с Ванькой опять не ладится. Я же думала, так лучше будет: по договору. Он – мне, я – ему. А мне так тошно... – и замолчала. – Ай, да не о чем тут говорить! Ладно, извини, что оторвала тебя от дел. Расскажи лучше, как у тебя свидание вчера с Егором прошло.
Милочка обрадовалась было: говорить о своих делах, конечно, приятнее, чем выслушивать о чужих проблемах. Тем более что с Егором все вчера вышло прекрасно... И утром... Но Милочка волевым усилием взяла себя в руки. Что же она – до конца жизни теперь будет каким-то гипертимом с атрофированной эмпатией? С радостью для себя Милочка ощутила, что может почувствовать всю глубину страдания подруги. И на самом деле хочет ей помочь.
– Нет уж, дорогая, – Милочка взяла все в свои руки. – Давай поговорим о твоей проблеме. Что случилось?
Но Климка была непробиваема.
– Мне, – говорит, – вчера на голову Шекспир упал. Я полки от пыли протирала, а он возьми и сверзись. «Ромео и Джульетта». Нет чтобы «Гамлет» какой-нибудь! Ненавижу «Ромео и Джульетту»! У нас в классе все девочки страдали – хотели быть Джульеттами. И только я одна, как будущий медик, смотрела на мир трезво. Джульетта эта – такая дура. Противно читать. И говорить о ней противно.
– Отлично, – обрадовалась Милочка. – Давай об этом поговорим. Что это ты так на Джульетту набросилась? И потом, Шекспир просто так на голову не падает.
Климка и сама поняла, что ее ненависть к Джульетте – что-то нездоровое.
– Да не знаю я, с чего это все вдруг... Ну как я тебе скажу, почему я ее не люблю?
– А давай поработаем с ней, как со сновидением. Ты же уже столько раз мои сны разбирала, что я научилась методике. Ну давай, а? Мне так хочется себя в этом попробовать... – Милочка взмолилась так искренне, так сильно сжала руку Климентьевой...
Климка подумала, что все равно из этого ничего не выйдет, но авось отвлечет. И согласилась.
– Начинаем! – торжественно, шепотом, потому что рядом были люди, провозгласила Милочка. – Начинаем с ассоциаций. Джульетта.
– Джульетта, первая любовь, Италия, Венеция, хочется в отпуск, к чертовой матери всех шизоидов, истероидов и психастеноидов.
– Ну Климочка, ну серьезно...
– Джульетта, первая любовь, школа, изучаем Шекспира, все девочки – дуры, учительница – маразматичка, слава богу, что я уже выросла...
Так они бились минут сорок. Выудить из Климки что-нибудь стоящее у Милочки не получалось.
– Ты слишком много думаешь! – ругалась Милочка. – Отключи голову, расслабься! Кто мне все время это говорил!!!
– Я пытаюсь... Джульетта, первая любовь...
– Что она чувствует, когда после их первой встречи на балу выходит ночью на балкон. Она стоит, она молится, она думает о нем... Она – Капулетти, он – Монтекки.... Она его любит. Она не знает, что он уже проник в сад...
– Джульетта, первая любовь, чувства, смятение, воронка, ви...
– Какая воронка?
– Ну... Ее затягивает в воронку, – растерянно протянула Климка. – Я не знаю. Меня просто уже задолбало.
– Отлично! – обрадовалась Милочка. – Ты – воронка.
– Ладно, – устало согласилась Климка, – я – воронка.... Вороной я себя чувствую! «Сыр выпал, с ним была плутовка такова...» Ладно, ладно, я – воронка: маленькая такая ворона...
– Перестаньте, Катерина Григорьевна. Сосредоточьтесь. Вы – воронка.
Климка пару раз глубоко вдохнула и столько же – глубоко выдохнула.
– Я – воронка.
– Где ты? Как ты себя чувствуешь? Зачем ты?
– Я воронка в океане, куда затягивает все и всех. Я продолжаюсь от поверхности до дна. Мне хорошо, но щекотно. Щекотно тогда, когда по мне проскакивают люди.
– Отлично. Ты – океан. Как ты себя чувствуешь?
– Я – океан, – и неожиданно для самой себя Климка в блинной на Невском почувствовала себя океаном. – Я большой, спокойный, мне хорошо – у меня нет противников...
– Каких противников? Какие у океана могут быть противники?
Но Климентьеву уже несло.
– Я – океан, который полностью покрывает что-то... Суши нет. Есть воронки. Я весь испещрен воронками. Они идут от поверхности ко дну. Но дна нет. Там не дно... Там некое небытие, там хорошо. Людей засасывает в воронки, и они попадают в небытие. Через тончайшую пленочку, отделяющую небытие от меня. Оно во мне. Как что-то среднее... Сердцевина. Вроде бы и нечто самостоятельное... Как сердце. Но если отделить, то отдельно существовать не может.
– А как с тобой связана Джульетта? Ромео? Что ты хочешь сказать через них?
– Они – часть меня. Всплеск в мир людей, который над поверхностью. Как протуберанец. Мне они нужны, чтобы показывать людям любовь и страсть. Я ведь весь – страсть.
– Есть ли граница между тобой и миром людей?
– Есть. Или нет... Есть, но я хочу ее нарушить. Для этого мне и нужна Джульетта. И другие...
Климка замолчала.
– Ну, океан, говори... – Милочка потрясла ее за плечо. – Зачем нужно нарушать границу?
– Я – Катя Климентьева. Уф-ф... – Климка глубоко вздохнула. – Ну ты меня и запарила. Какой океан? Какие воронки? Вот не ожидала от себя, что буду нести такую чушь. Ну что, товарищ психиатр, что вы можете сказать больному?
– Знаешь, каким ты была океаном? Океаном эроса! – Милочка почувствовала себя психотерапевтом. – Ты бы видела себя со стороны: ты вся преобразилась, титьки торчком, жесты плавные, губки облизывала...
– Замолчи! – толкнула ее в плечо Климка. – Нужно срочно заказать чего-то еще: пока я сидела с закрытыми глазами, у нас тарелки унесли.
– Закажем. Только не отрицай очевидное. Ты таким океаном эроса была – мама, не горюй. Почему ты этого в себе принять не хочешь? Помнишь, как ты мужиков в блинной приворожила? Само собой. А потом долго оправдывалась: я их не видела, я не специально.
– Что значит – не хочешь принять? Эрос, эту похоть принимать? Я...
– Почему похоть? – перебила Милочка. – Ведь эрос проявляется в мир людей через Джульетт. Что там пошлого в этой пьесе? Эрос – это и романтика, и любовь, и нежность – вихрь чувств, воронка, куда человека засасывает, как ты сама определила. И никакой пошлости.
– Просто не надо бояться чувственности в себе, – задумчиво продолжила Климка: все-таки она сама была психологом. – То есть получается, что я в школе, когда все были Джульеттами, влюблялись, страдали, запретила себе это? Запретила себе разом и страсть, и любовь, и все чувства?
– А сейчас продолжаешь доказывать мне, что ты – медик, а не филолог, и поэтому тебе нужно быть грубой и циничной. Наверное, ты тоже интимофоб. Мы же – помнишь, я тебе говорила? – все интимофобы, мы все боимся раскрыться, боимся, что нам сделают больно...
– И что, мне теперь на старости лет взять и почувствовать себя Джульеттой?
– Какой старости? А мне уже совершенно наплевать, что нам по тридцать. В тридцать жизнь только начинается. У нас еще все впереди: хотя бы наша большая и толстая любовь, наше замужество и рождение первого ребенка. Ведь все это еще будет, а не уже было. Разве не так?
– Так...
– Я, знаешь, пока тебя слушала, тоже столько для себя поняла всего. Все: я – Джульетта. И мне нужен мой Ромео, мой герой, который, не побоявшись Капулетти, – а ведь они могли его убить! – залез к ним во двор, чтобы увидеть свою любимую.
– Что, и я – Джульетта, которая не сомневается в существовании не только хорошего секса, но и настоящей любви?
– Ага, – кивнула Милочка.
Они не сделали заказа, а просто вышли из блинной – две юные и прекрасные Джульетты.
...Климка подкинула Милочку до метро и укатила, спеша по своим делам, а у Милочки зазвонил телефон. Высветилось: «Арканя». Она удивилась.
В общем-то и времени не так много прошло с их последней встречи, и намерения свои бывший любовник сформулировал весьма конкретно, но Милочка ведь была вся в любви к Егору... Да, да, в понедельник, позавчера, после объяснения в ресторане, после цветов и разных слов, они все-таки завалились в Милочкину комнату и упали, едва успев скинуть верхнюю одежду, на кровать. И психастеноид не показался Милочке таким уж робким и сомневающимся...
Хотя поначалу, в ресторане, Егор, конечно, мялся. Егор мялся, смущался, рассказывал какие-то глупые анекдоты. Милочка была само терпение, само прощение и само поощрение. Она сидела вся в рубиновом, с ниткой богемского стекла на шее, с рубином в колечке. Она подняла медные волосы высоко наверх, открыв длинную очаровательную шейку, которой всегда гордилась, и маленькие аккуратные ушки с маленькими аккуратными сережками с, конечно же, рубинами. Милочка любила драгоценные камни: они всегда приносили ей удачу.
Милочка не курила, опускала очи долу и не замечала промахов Егора. Ее, конечно, мучило любопытство, мучил вопрос: почему он даже не позвонил, чего испугался... Но объяснение про типы личности, про особенности психастеноидов и людей сензитивного типа ее успокоили. «Не торопи его, – дала, как итог, совет Климка, – ему нужно расслабиться, привыкнуть к тебе, почувствовать себя уверенно, и тогда он, может быть, решится».
И Егор решился. Нет, он не достал заветную коробочку с таким круглым изделием. Хотя бы он привез ее к ней на Вознесенский, сорвал с нее все до последних трусиков и сделал ее своей женщиной. Неизвестно, конечно, взял ли он при этом ответственность за нее... Но Милочку пока это и не волновало. Секс был прекрасен. На третий раз, правда, только под утро... Но, во-первых, по крайней мере он был, этот третий раз. А во-вторых, в первый раз с любым мужчиной не получается. А в-третьих, хорошо хоть что-то стало понятно.
Так, сумбурно, но радостно, Милочка вспоминала о той ночи. «Жаль, конечно, что не удалось рассказать Климке подробности, – думала она, – но как хорошо побыть настоящей подругой – выручить кого-нибудь из беды!» Мыслей про Арканю в ее голове не было. Поэтому звонок застал ее совершенно врасплох.
– Алло? – полувопросительно сказала она в трубку.
– Милая моя Мила, привет, душа моя, свет моих очей, моя богиня! – Арканя всегда страдал словесным поносом. – Где ты?!
– Я у метро в одной остановке от дома, – не зная, как реагировать, честно сказала Милочка.
– На канале Грибоедова? Сейчас приеду, – и он отключился.
– И как это он узнал, что я на канале? – удивилась Милочка. – И зачем он приедет?
И послушно осталась стоять на мосту через канал, где, собственно, ее и застал звонок.
Ей нужно было срочно – срочно! – решить, как избавиться от Аркани. Ее тело ведь все помнило! Запах Егора, ощущение его кожи, его касания, его слова... Милочка вспомнила и покраснела. Их ночной разговор. Ее трусики на книжном стеллаже. Его трусы под кроватью. Тапочки с поросячьими ушками. Их шпионскую вылазку голышом на кухню мимо двери Марьи Никаноровны. Егор съел соседкин суп, забыв, что они в коммуналке...
Какой Арканя?! Милочка уже и забыла про него. Стояла, курила и смотрела на воду. И ей казалось, что это она вместе с мостом, с Невским, со всем городом плывет куда в какую-то новую прекрасную жизнь...