Но ни Ленка, ни Сонька трубку не брали. Вообще никто не брал, хотя там человек восемнадцать собралось. Неужели перепились вусмерть? Что-то быстро…
Но тут пришла сама именинница – Машка Русина.
– Музыку включили, танцуют все! – пояснила она. – Хочешь, я тебя подменю? Там у этих все в порядке?
Жданкова заглянула в комнату, а Машка ее сзади толкнула, так что она влетела внутрь и напоролась на Сушу. А у Суши пистолет в руке, маленький и плоский.
– Заходи, – говорит, – рвота!
И как даст старшему лейтенанту по зубам этим пистолетом, так что губы лопнули, а рот наполнился кровью и костяным крошевом. А потом по голове, прямо в висок, так что вообще перед глазами все помутилось, и она повалилась кулем на замызганный пол.
– Как дела? – спрашивает Суша.
А Машка ей отвечает:
– Как в аптеке. Всем пирожки понравились. В отключке лежат. Сейчас Гуля приведут. Давай, переодевайся в форму!
Суша ногой старшего лейтенанта поддела:
– Раздевайся, рвота, давай ключи.
А когда Жданкова разделась, показала на нее рукой.
– Гля, какая короста, на свинью похожа. Вы меня в коридоре подождите, а я ее разделаю…
– Кончай, Алина, уже дымом пахнет! Уходить надо!
– Уходите, – а я просто так не уйду. Хоть сгорю, а с ней поквитаюсь!
Она быстро и ловко замотала скотчем руки Жданковой, заклеила рот и вытащила узкий, зловещего вида нож. Старший лейтенант билась, вытаращивала глаза, но это было все, что она могла сделать.
– Ну, рвота, теперь твоя очередь, – сказала Суша и первый раз полоснула острым клинком.
* * *На следующий день о ЧП говорил весь город. В СИЗО случился пожар. Рассказывали об этом как-то невнятно. На кухне рвануло что-то, оттуда огонь и пошел. И дым какой-то ядовитый, зеленоватые плотные клубы, как от шашки. Дежурный там первый появился, чуть дохнул – и сразу пополам, откашляться не может. Минуты не прошло, а весь хозкорпус уже занялся, и ничего сделать нельзя, близко не подойдешь… Вроде люди погорели, двое или трое… Особых подробностей слухи не содержали. Это был первый уровень осведомленности, об этом все знали, даже в газетах написали.
В прокуратуре осведомленность была повыше – второго уровня. Пожар действительно был, причем вследствие поджога. Тюрьма есть тюрьма. Никого из хозкорпуса не эвакуировали: кто сам выскочил, тот и жив остался. Началась паника, неразбериха, только через полчаса вызвали пожарных и объявили тревогу. Через час вокруг СИЗО поставили оцепление. Приехали четыре пожарные машины, до утра там тушили, все в масках специальных, вытащили из хозкорпуса два обгоревших тела. Погибли Феодосия – осужденная из женского корпуса, и вольнонаемный электрик. А когда все успокоилось, проверку устроили. Двоих зэков недосчитались. Сухановой и Гулевича. Да два сотрудника пропали – выводные из мужского и женского корпуса. Недавно на работу устроились. Подумали сперва – глотнули дыму и сомлели где-нибудь в закутке. Все обыскали. Развалины обгоревшие в хозкорпусе разве что только ситом не просеяли. Но ни косточки, ни пряжечки металлической не обнаружили. Пропали бесследно.
Полную картину знали только Рахманов, его замы да Курбатов. Дежурная смена устроила пьянку и была усыплена пирожками с ядовитой начинкой. В результате халатности и разгильдяйства контрольно-надзорного состава изолятора, Суханова и Гулевич с помощью специально внедренных в изолятор преступников совершили побег через боковую дверь, ведущую в соседний переулок и служащую для нужд оперативной части. В камерах были убиты Людмила Левина по прозвищу Гамак и Султан Шамсоев по прозвищу Зафир. Причем остальные обитатели камер уверяют, что они ничего не видели. В комнате для свиданий обнаружена убитой старший лейтенант Жданкова. Все три трупа зверски изуродованы. И еще. Исполнял обязанности начальника СИЗО подполковник Сирош. Он принимал сообщницу преступников, прибывшую в СИЗО под видом правозащитницы. В отношении Сироша возбуждено уголовное дело по признакам халатности, повлекшей тяжкие последствия. Дело принял к своему производству старший следователь по особо важным делам Курбатов.
Глава одиннадцатая Петровский против призрака
Мать решила, что в прачечную она больше ни ногой.
– И пусть, – решительно сказала она, вываливая на пол содержимое бельевого бака. – Хватит с меня. Никаких прачечных. Буду стирать в руки. Вон соседка из девятой в руки стирает, а у нее ногти, как у двадцатилетней. И я буду стирать. Обойдусь.
– Значит, опять как выходные, так паруса по всей квартире, – сказал Денис.
– Зато бомбу никто не подложит.
Она рассортировала белье, затем достала из-под раковины щетку и стала любовно вычищать углы наволочек.
– Так, может, и хлеб будем сами печь в печи? И пшеницу сеять? – предложил Денис. – Штаны и рубахи сами шить?
– Кстати, вот это твое, – мама сделал вид, что не расслышала. Она отодвинула ногой кучку денисовых трусов и носков. – Стирай сам. Хочешь – в прачечной, хочешь – к подружке своей отнеси, пусть тренируется.
Денис представил, как Вера стирает его белье. Н-н-д-а-а-а…
– А как насчет раздельного питания? – попытался отыграться он. – И кухня пополам? У каждого свой столик…
Но мать уже не слушала.
– Принеси-ка лучше порошок из кладовой, – она сунула ему в руки пластмассовую миску.
Вторую половину воскресного дня Денис проторчал в прачечной где-то на самой тиходонской окраине, куда ходит всего один маршрут троллейбуса. Выстирал все свои трусы, носки, рубашки и даже брюки. Прочел толстую пачку газет. Ошпарил ладонь на горячем прессе. И где-то в восьмом часу вечера, уже дома, когда он раскладывал по полкам шкафа чистое белье, вдруг откуда ни возьмись явился старина Холмс.
Денис застыл перед открытой дверцей шкафа, глядя на стопку аккуратно сложенного белья. Ну, белье. И что тут такого? Холмс намекнул еще раз.
Тогда Денис понял.
Шесть пар трусов, четыре футболки – любимая черная на каждый день и три из плотного трикотажа, используемые вместо ночной пижамы. Связанные в узелки по парам носки – тоже шесть. На верхней полке две пары турецких джинсов «мотор», свитер и пуловер. Рядом висят на «плечиках» белая и серая сорочки, две пары брюк и пиджак. Гардероб небогатый, прямо скажем. Денис закрыл шкаф, сел за стол, пододвинул к себе пепельницу, раскопал там окурок подлиннее, раскурил его, положил на край и тут же забыл.
Дело в том, что при обыске в комнате у Синицына не оказалось даже пары драных носков, не говоря уже о рубашках и костюмах. На это никто не обратил внимания, включая самого товарища Петровского, олуха царя небесного. Подумаешь! Мало ли чего там нет, какая разница. Обращали внимание лишь на то, что там есть, или на то, что хотелось бы там увидеть. Большой кинжал, к примеру. Заточку. А трусы-носки какие-то… Да болт на них положили.
* * *На следующее утро Денис был в общежитии. Народу немного – рабочий день на заводе начинается в десять минут восьмого. На втором этаже отыскал мамашу с маленькой девочкой на руках, на четвертом поднял мужика с жестокого бодуна, в их присутствии снял печать с двери Синицынской комнаты. Обыскал еще раз. Одежды ровным счетом никакой. Ни куртки, ни свитера, ни носков, ни трусов. Денис убрал с кровати матрас, под ним на металлической сетке лежал смятый галстук. Все. Похоже, никакой другой одежды Синицын в доме не держал. Может, сдавал в прачечную? Холостяцкая недельная ротация? Проверим, конечно. Но маловероятно. Поскольку верхней одежды тоже нет, и обуви на смену, и посуда – только та, что стояла на столе в день убийства: два стакана, блюдце, две вилки… Можно, конечно, изо дня в день, неделями, месяцами, таскать на себе заскорузлые носки и майку, ходить круглый год в демисезоне, есть суп вилкой из блюдца… Но Синицын, судя по описаниям, на такого не похож. Украли? Носки, майку, тарелки… А деньги в бумажнике оставили нетронутыми?
Значит, Синицын здесь не жил. Его комната в общаге – необитаемый остров, куда он наведывался лишь время от времени. Для каких-то неясных пока целей. Для создания образа грузчика. Которым он, конечно, не являлся. Правильно сказал продавец «Монарха»: у грузчика таких часов быть не может. Да и по другим признакам это тоже видно.
Но кто он тогда? И где он жил на самом деле? Ответив на второй вопрос, можно было получить ответ на первый.
Денис дал понятым расписаться под протоколом, поблагодарил. Поехал на «Прибор», с проходной позвонил в сборочный цех, поговорил с Бекером. Тот вяло заспорил было, но тут же сдался: «…Да забирайте ее к лешему, все равно стоим».
Тонька-крановщица появилась через пять минут – свежая, как яблоко, одетая в новую кроличью шубку, рыжие волосы горят огнем. Сапоги, правда старенькие, сбитые, дешевые, с Вериными не сравнить.
– Прокуратуре привет! Поймали кого уже? – деловито поинтересовалась она, вытащила из кармана жменю семечек, протянула Денису. – Хотите? Хорошо пожаренные, я у одной бабушки покупаю…
– Прокуратуре привет! Поймали кого уже? – деловито поинтересовалась она, вытащила из кармана жменю семечек, протянула Денису. – Хотите? Хорошо пожаренные, я у одной бабушки покупаю…
Ногти у нее были коротко и неровно подстрижены, со следами давнего маникюра.
– Нет, спасибо.
– Напрасно, много потеряете, – она привычно кинула в рот несколько семечек. – Кстати, может, и на завтра мне справочку выпишете, я бы на междугородку съездила, маме позвонила, а? Она у меня в Верхнедонской живет, ску-у-ча-е-ет…
И разговор какой-то простонародный – быстрый, нацеленный на откровенную выгоду.
Когда Денис пояснил ей суть дела, она разочарованно протянула:
– Ну… Так ведь уже говорено-переговорено! Ну «Белый Замок», ну общага, ну кино иногда, так больше никуда не заезжали…
Она скорчила гримаску, бросила лукавый взгляд.
– Может, по кофейку сперва, а, товарищ следователь?
Кокетничала. Но после Валерии, а тем более Веры, она не представляла для Дениса никакого интереса. В смысле мужского. Вроде тоже девушка, вроде симпатичная, руки-ноги есть, да и все другое, что положено женщине, несомненно имеется, а смотрел он на нее безразличным, не мужским взглядом… Существо другой породы, вроде как кошка, или скульптура ожившая, причем частично – то, что под одеждой, так и осталось гипсовым… Никакого желания коснуться, вроде случайно, руки, прижаться ненароком, приобнять шутейно за талию, остаться наедине… Не представлял, что с ней можно делать наедине, о чем говорить, и уж совсем не представлял, как она выйдет к нему в полупрозрачных штанах и просвечивающем белье, с откровенной улыбкой. Она, бедная, таких брючат и такого белья отродясь не видела, да и улыбаться так не умеет… У нее все другое: и одежда, и запах, и заботы, и мысли, и окружение, и привычки. Другой социальный слой – вот как это называется по-научному. Многим парням на такие нюансы плевать: залезут под юбку – а там у всех у них одинаково! Только он, Денис, под такую юбку и не полез бы никогда. Социальный барьер. Как женщину он ее не воспринимал! Как свидетеля – да. Причем ценного свидетеля.
– Я хочу, чтобы вы вспомнили еще раз, – сказал Денис. – Это важно. Любые остановки, любые незначительные отклонения от вашего маршрута. Может, выходил, чтобы сигареты купить или выпивку. За газетами. Позвонить.
Антонина плотнее закуталась в шубку, проводила взглядом вышедшего из ворот проходной мужчину. Внимательно изучила носки своих видавших виды полусапожек.
– Ну так что, я прямо вот здесь, на морозе, и буду вспоминать? – с досадой спросила она. – Все идут, пялятся. Нет, пригласить девушку в теплое, приличное место, чаем угостить или кофе…
Она подумала.
– С бутербродом.
– Я куплю большой чизбургер, – скрывая раздражение, сказал Денис. – И большую чашку кофе. И леденец на палочке. Но потом. Сейчас пошли. Или вернешься на завод?
Сперва проехали город с севера на юг на тридцать пятом троллейбусе, потом пересели на девятнадцатый автобус.
Антонина ныла всю дорогу, что из общественного транспорта все выглядит как-то не так. Вот такси – другое дело. Они ж с Синицыным только на такси и ездили.
– Гля, вот кино: грузчик на такси катает, а прокурор на троллейбусе. Вам чего, на такси денег не выдают? Или прикарманиваете? И обратно – в ресторан мы-то по вечерам ездили, тогда все в огнях было, а сейчас все серое, что тут узнаешь? Да ничего! Вот это, к примеру, – что за домина такой?
– Областной театр драмы и комедии, – пояснил Денис.
– Какой кошмар. Нет, здесь мы точно не были.
Недалеко от остановки «Северный рынок» она дернула Дениса за рукав:
– Вот здесь, кажется.
Автобус проехал мимо ряда киосков, разделенных дорожкой, уходящей в глубь двора, затем повернул.
– Я не знаю. Похоже. Там на одном киоске реклама «Тинькофф», я помню, что сидела и смотрела из такси на эту рекламу. А он куда-то выходил. И вернулся с бутылкой «Саперави». Мы возвращались откуда-то, не помню.
Они вышли на следующей остановке и вернулись к киоскам.
– Подожди здесь, – сказал Денис.
За киосками – ряды панельных пятиэтажек, на первом этаже одной из них вывеска «Продукты Круглые Сутки». Крохотный магазинчик, расположенный прямо в бывшей квартире какого-то ветерана «Донсельмаша». Денис зашел. Водка, виски, мартини, грузинское вино, закуска. Он показал продавцу фото Синицына.
– Не, – покачал головой продавец. – Может и заходил, так всех разве упомнишь?
Денис записал адрес и вернулся на остановку. Вскоре подошел автобус. Они доехали до конечной, пересели на тридцать второй и вернулись в центр. Больше Антонина за рукав его не дергала. Зашли в «Макдональдс», Денис заказал чизбургер и два кофе. Восемьдесят рублей. Расплачиваясь, он вспомнил о Вере, протянул логическую цепочку до завтрашнего вечера, когда поведет ее в «Папу Джо», или «Блюз», или еще куда-нибудь, и с сожалением заглянул в бумажник, где оставались две сотенные бумажки. Надо доставать деньги. Только где?
– Ну и холодина, – сказала Антонина, обнимая ладонями чашку с кофе. – И охота вам кататься по городу по такой минусовине… Вообще-то я думала, вы всех давным-давно поймали. Почему-то уверенность такая была, что у вас все сразу получится… А что мы искали-то хоть?
– Вчерашний день, – сказал Денис. – Пошли.
Он проводил ее к остановке.
– Далеко ехать?
– Нет, – сказала Антонина, высматривая автобус на дороге. – Я тут рядом почти. Двадцать минут. Мы вон там иногда встречались, на той стороне, это когда у него не получалось за мной заехать. Он говорил: как удобно иметь девушку, которая живет рядом. Позвонил, а она уже тут…
Она хихикнула.
– А вы где живете?
– Здесь, неподалеку.
Денис неопределенно махнул рукой. Действительно, удобно иметь такую девушку, как Антонина. С одной стороны, у нее есть все, что должно быть у девушки, с другой – она непритязательна и понятия не имеет о том, что такое «Папа Джо». Но ведь с Верой ее не сравнить…
– Я так и знала, – глубокомысленно сказала она. – А я мечтаю когда-нибудь построить дом в пригороде. Представляете? Большой, с ярко-синей крышей, чтобы за сто километров было видно и чтоб…
Он вдруг встрепенулся.
– Стоп, погоди. Где, говоришь, вы встречались?
– Да вон, у той остановки. – Она показала головой на противоположную сторону улицы. – Там стоянка такси рядом, если что. И до «Замка» близко, и вообще.
– И сколько раз?
– Встречались-то? Раз пять, наверное. Семь. Может, десять. «Встречаемся на Войсковом», говорил…
– Остановка «Войсковой переулок», – сказал Денис.
– Ну. А что?
– Ничего. Автобус идет. Твой?
Антонина прищурилась, разглядывая номер автобуса. Денис отметил про себя, что зрение у нее не идеальное. А работает, между прочим, с большими грузами, в зоне повышенной опасности… А завод не лишь бы какой – военный. Что по этому поводу скажет начальник отдела кадров товарищ Пименов Эн Вэ? Денис усмехнулся.
– Чего смеетесь-то? – сказала Антонина. – Думаете, весело вот так весь день трястись в холодных автобусах?
Она надула губы.
– Вы знаете, насчет завтра я передумала. Лучше на заводе пересижу. Вот если бы в такси…
– Посмотрим, – сказал Денис. – Может, «воронок» закажу на завтра.
– «Воронок»? Это который с решетками-то?
– Зато тепло.
– Нет уж, спасибо…
Посадив Антонину в автобус, он перешел улицу, дошел до переулка. На Войсковом когда-то жила областная партэлита, теперь эти особняки, возведенные в первой четверти прошлого века, облюбовали представительства крупных компаний. Вдоль улицы тянулись хитрые переплетения декоративных оград, сверкали хромом припаркованные у обочины «мерсы» и «Лексусы». В дальнем конце переулка, выходящем к набережной, стояли две широченные девятиэтажки нестандартной планировки – Денис даже не пытался представить, что там за хоромы внутри упрятаны. Он спустился к первой девятиэтажке, остановился у подъезда. В обычном доме здесь было бы три парадных и штук семьдесят квартир. Здесь только один подъезд. И квартир, надо думать, гораздо меньше.
– Кого-то ищем?
Денис оглянулся и увидел здоровенного, под два метра парня в милицейской форме. Тот стоял, широко расставив ноги, и без всякого выражения смотрел куда-то поверх головы Дениса.
– Да, ищу, – сказал Денис.
Он протянул свое удостоверение. Милиционер скользнул по нему равнодушным взглядом.
– Кого именно ищете?
– А ваши документы можно?
Помедлив, тот достал коричневую книжечку. Сиротин Евгений Борисович, старший лейтенант, командир взвода охраны УВД города.
– Охраняете? – Денис кивнул на девятиэтажку.
Старший лейтенант пожал огромными плечами. Мало ли что он здесь делает, докладывать не обязывался. Денис достал из портмоне карточку Синицына.
– Я ищу этого человека. Возможно, он живет в этом переулке. Или жил. Не видели?
– Нет.
Таким тоном говорят: «Пошел отсюда!» Денис спрятал карточку. Милиционер стоял в той же непоколебимой позе, как хозяин. Денис замечал: те кто прислуживает начальству – возят его, или охраняют, – начинают и себя считать начальниками и свысока смотрят на всех остальных, малозначительных людишек.