– Ну, где он, показывай.
– Первая девятиэтажка, – Денис кивнул в сторону сверкающего огнями дома. Он открыл дверь и вышел из машины. – Пойдем?
Белов выходить не торопился. Он посмотрел на Дениса и сказал:
– Хреново выглядишь. Не спал, что ли?
– Грипповал почти неделю, – бросил Денис, не отрывая взгляд от дома. – Мне кажется… Смотрите.
– Что?
– Тридцать вторая квартира. Первый подъезд, восьмой этаж. Слева на восьмом все окна горят. Там кто-то есть сейчас.
Белов сморщил короткий нос.
– Первый подъезд справа, Холмс. Три окна на фасад и два на эту сторону. Там темно, как у негра в заднице. Ты уверен, что грипп прошел?
Денис оторопело посмотрел на него, потом опять на дом. Коротко усмехнулся.
– Это авитаминоз. Бывает, – протянул Белов. – А Селеденко твой накопал что?
– Вроде все сходится… Хромать Синицын не хромал, но и служить в армии не служил, списан по статье. Алферова подтвердила: да, байки армейские ей травил, про Витяна-однополчанина в том числе.
– А где служил, не рассказывал?
– Может и рассказывал, она не помнит.
Белов достал ключ зажигания, открыл дверцу, поставил ноги на снег.
– Волобуев, Волобуев… Волобуев… – тихо пропел он на блатной мотив.
– Там, я думаю, немало интересного найдется, в квартире этой.
– Да уж конечно, – сказал Белов. Он продолжал сидеть, не выходя из машины.
– А с печатью что делать?
– Пока не знаю.
– Надо что-то придумать.
– Обязательно.
– Вот если бы кто из родственников подал заявление о розыске…
Белов решительно закинул ноги обратно в машину и включил зажигание.
– Ладно. Посмотрели, полюбовались, пора домой. Вон кто-то с горочки спускается – видишь? Думаю, охранник. Так что садись, поехали.
Уже по дороге Белов сказал:
– А ведь это классическая шпионская прокладка. Мы не найдем никаких следов этого Волобуева. Ни метрик, ни места рождения, ни могил родителей. Волобуев – это легенда, под которой действовал агент иностранной разведки. Вот посмотришь, так оно и будет.
* * *Невысокий человек в кепи явно кого-то искал. Нужный ему объект не появлялся в поле зрения, но по уверенному поведению можно было судить, что он твердо знал: рано или поздно нужный человек появится. Он терпеливо сканировал глазами толпу, несколько раз делал «стойку», как сеттер, почуявший дичь, но тут же по каким-то своим критериям отбраковывал очередного прохожего и продолжал галсами тралить территорию Первомайского парка.
Наконец он заприметил Банана, неторопливо прохаживающегося по слегка припорошенной снежком аллее. Банан совершал дневной рейд по парку, присматривая за местной алкашней, тусующейся у скамеек, и проверяя мусорные бачки на предмет стеклотары. Человек в кепи пошел на сближение, но не явно, а замаскированно, как будто просто шел в нужном ему направлении и до Банана ему не было никакого дела. Когда же они сблизились на несколько метров, тогда он перестал маскироваться, повернулся к объекту своего поиска и приветливо улыбнулся.
– Вас можно на одну минутку, товарищ? – произнес он как можно вежливей. – Подойдите, не бойтесь.
Люди с таким обхождением опасности, как правило, не представляют. Да и вид у него был не угрожающий: какая-то помесь кролика и морской свинки.
– А че бояться? – хмыкнул Банан, останавливаясь. – Я не шакалю, небось на своей территории, все по закону… Чего надо?
– Есть небольшое и хорошо оплачиваемое поручение. Пройдемтесь вот сюда, так будет удобней…
Человек в кепи осторожно взял Банана за локоть и повел его по пустынной аллее, на ходу что-то рассказывая и объясняя. Потом он передал Банану почтовый конверт и сторублевку, учтиво поклонился и направился к выходу из парка.
Банан какое-то время оставался на месте, разглядывая конверт и сторублевку с разных сторон. Конверт был запечатан и практически невесом. Купюра выглядела совершенно настоящей. Тогда Банан посмотрел вслед человеку в кепи: тот вышел на улицу, прошел до парковки, сел в дорогой автомобиль с перламутровым отливом и уехал.
Банан спрятал конверт в карман и пошел в «Луну».
На первом этаже кинотеатра в грязноватой кафешке сидел Анатолий Олегович Кириченко, в недавнем прошлом Кирьян. На Анатолии Олеговиче были вполне приличные велюровые штаны, куртка «Коламбия», имелся даже шарф, небрежно повязанный вокруг шеи. Шапку Анатолий Олегович принципиально не носил – форсил. Он больше не ошивался по улицам и паркам в поисках хлеба насущного; он сидел в «Луне» с утра до вечера, пил «Балтику» местного розлива, ходил отливать в театральный туалет – в общем, вел себя так, как по его, Анатолия Олеговича, мнению, должны вести уважающие себя люди. Хлеб насущный ему доставляли прямо сюда его бывшие соратники по бродячей жизни, а ныне младший обслуживающий персонал: Банан, Вологда (он же Однорукий Бандит), Макарыч, Горюшка и другие…
Зачем он тут сидит, Анатолий Олегович точно не знал. Он должен беседовать с нужными людьми в черной коже, решать вопросы, разводить стрелки. Но нужные люди чаще всего обходили задрипанный кинотеатр стороной, а все вопросы крутились вокруг того, кто какой номер забил в пункте приема стеклотары и что ему за это положено. Анатолий Олегович был недоволен собой, так как понимал, что все это дрянь и дешевка, и нужно выходить на новые рубежи. Вот только как?
Конечно, надо браться за этого следака! Раньше тот, прежний Кирьян, его боялся. А теперь нет. Пусть из себя чистенького не строит… Сам застрелил того хрена, и сам же расследует… Ловко устроился! Не-е-т, так не выйдет, надо делиться, людям надо помогать. Раз Анатолий Олегович все видел своими глазами, значит, он полноправный свидетель – так желтоглазый прокурор объяснил, когда они в его кабинете бухали. Значит, пусть делится молодой следачок! Тут справкой не отделаешься! На работу хорошую пусть устроит, бабки каждый месяц отстегивает, «крышу» ставит! И будет ставить, и баблом делиться будет, деваться-то некуда! Все от него, от Анатолия Олеговича, зависит. Скажет так – и будет следачок дальше в своем кабинете сидеть, перед простыми людьми важничать. А скажет этак – и пересядет голубчик из прокурорского кресла на тюремные нары!
Анатолий Олегович встал, прошелся взад-вперед по не очень чистому зальчику, посмотрел свысока на Лерку-подавальщицу, на какого-то студентика, который в уголке бутербродом под чай запихивался, в окно глянул. Там солнышко светило, снег в сугробах искрился, а по утоптанной дорожке вприпрыжку бежал бывший товарищ, а ныне подчиненный Банан.
– Смотри чего достал, – ворвался запыхавшийся Банан и плюхнулся на стул. – Малява.
Анатолий Олегович взял из его рук конверт с сине-красными насечками по краям и надписью «Par Avion». Больше никаких надписей на конверте не было.
– Что это?
– Менжер один вручил в парке, – охотно пояснил Банан. – В «Атаман», говорит, снести надо, вот, сотню дал. Так я думаю, чем ходить куда-то, лучше достать бабло из конверта и пожелать менжеру спокойной ночи.
– А кто сказал, что там деньги?
– Никто, – пожал плечами Банан. – Нормальные письма по почте шлют – значит, это не письмо. А если не письмо – значит, малява с баблом.
Анатолий Олегович рассмотрел конверт на свет, ничего не увидел. Посмотрел линию склейки – ни единой щелочки.
– А как этот хрен выглядел? – спросил он.
– Менжер, что ли? Ну, в кепке… Стертый такой, поношенный немного. На бухгалтера похож. Раньше не ходил здесь.
– Да? – спросил Анатолий Олегович. – Ну сходи на кухню, подержи конвертик над чайником. Только аккуратно.
– Угу, – исполнительно кивнул Банан и немедленно испарился, как тот самый пар из чайника.
Минут через десять он вернулся, красный и распаренный, как будто держал над паром не конверт, а свою физиономию. Но конверт он тоже держал, потому что белый клапан уже торчал в сторону.
– Смотрел? – строго спросил Анатолий Олегович.
Банан испуганно закрутил головой.
– Ну ладно, давай сюда…
В конверте оказалась фотография какого-то мужчины. Солидный вид, властное выражение лица, твердый взгляд. Анатолию Олеговичу показалось, что сейчас он закричит: «Ты куда, бомжара поганый, свой нос суешь?!»
Он поспешно сунул фотографию обратно в конверт, успев заметить, что на обороте что-то написано карандашом.
– Стертый, говоришь, поношенный, бухгалтер?! – рявкнул он на Банана. – Ты куда, козлиная рожа, меня втягиваешь? Тут дело пахнет керосином!
– А чего я? Что было, то рассказал. На крутого этот менжер не тянет, – оправдывался Банан, понимая, что сморозил какую-то глупость.
– А потом куда делся твой менжер?
– В тачку сел, уехал…
– Что за тачка?
Банан шмыгнул носом.
– Тачка и впрямь крутая. Только, может, он просто водила?
И ухватившись за спасительную мысль повторил:
– Точно водила, зуб даю!
Анатолий Олегович швырнул конверт Банану.
– Заклей культурно и отнеси куда надо. И больше за такие дела не берись, если мозгов нет. Так можно запросто на живодерню попасть!
Банан озабоченно пыхтел и чесал шею.
– Так, может, выбросить просто, и с концами? И все – катись он колбасой, менжер этот…
– Это не менжер, это серьезный человек. Его машина сейчас стоит где-то напротив «Луны», сам он сидит внутри и смотрит на тебя, дурилку картонную. А с ним «быков» штуки три, и они вместе соображают, какого хрена ты здесь делаешь. Если не пойдешь куда надо, придут «быки» и тебя затопчут. А я за тебя подписываться не стану, отойду в сторонку, и все.
– Как так в сторонку? Почему не подпишешься? – неуверенно спросил Банан и оглянулся. – Как я теперь заклею?
– Как хочешь, так и заклеивай. Зайди в бухгалтерию, попроси у Машки клей. Только аккуратно!
Как Банан ни старался, особо аккуратно не получилось. Линия клапана в нескольких местах морщилась, концы вообще не схватились.
– Гля, сойдет? – спросил он у Анатолия Олеговича.
Тот поморщился, но кивнул, чтобы быстрей отделаться.
– Сойдет.
Выйдя на улицу, Банан первым делом глянул на парковку и не увидел ни одной машины, более или менее похожей на авто, в которое садился человек в кепи – лишь пара «Жигулей» и потрепанная иномарка. Правда, по соседству с «Луной» стояло высотное офисное здание, где тоже была парковка, и там дорогие автомобили водились в избытке. Банану даже показалось, что он увидел именно тот, с перламутровой окраской, и внутри, за тонированным стеклом, ему почудилось какое-то движение. «Кто его знает, – подумал Банан, – может и вправду…» Он не стал здесь задерживаться и пошел по указанному адресу.
* * *– Я все понимаю, теперь все стрелки на меня сводятся. А что я мог сделать? Мне позвонили из Москвы, из ФСИН[2], наш куратор, полковник Михайловский, предупредил: мол, приедет правозащитница, Розина Регина Петровна, окажи внимание, дело серьезное, могут большую вонь поднять… Правозащитница такая действительно есть, она в газетах всех разоблачает! И документы у нее были в порядке, я ж им экспертизу не делал… А теперь Михайловский говорит, что не звонил! Может, кто-то под его голос подстроился, а может, он просто вязаться в эту срань не хочет… – Тут дело не только в этом. Ты же исполнял обязанности начальника. А дежурная смена перепилась в дым, пожар вовремя не тушили, допустили побеги, убийства… – Я исполнял обязанности два дня. Пьянку не оперативный состав устроил, а надзиратели! И побег, и все остальное они допустили. А мой парень – дежурный опер Ермилов, пожар тушил, вел себя геройски, ожоги получил… Они сидели друг против друга, только говорили совсем не о том, о чем обычно. Курбатов сидел в своем кресле, а Сирош напротив, там где сидят подследственные. Он и был подследственным. Колесо фортуны сделало неблагоприятный поворот в его сторону. Поэтому сейчас, вместо дружеской выпивки, шел самый настоящий допрос.
– Мы их недооценили вначале, – продолжил Сирош. Он был в гражданском костюме, перстень с пальца исчез и в прокуратуру он приехал на троллейбусе. – Когда наши «пресса» работать отказались, надо было мне сразу все основательно проверить. Насчет этой Сухановой и Гулевича, оказывается, Слава Япончик малевку прислал!
– Сам?! – вскинул брови Курбатов. – Ничего себе!
– В том-то и дело. Японец лично за этих двоих впрягся! Понимаешь, что это значит? Если кто против пальцем шевельнет, или даже просто рот откроет, то на всей камере «минус» поставят. И всех, кто в ней находился, рано или поздно искалечат или убьют. Может на пересылке, может в транзите, может на этапе, может в зоне. Но обязательно! Суша с Гулем могли полностью свои камеры вырезать, им бы и не сопротивлялся никто… Но и тех троих они покромсали так, что у меня половина агентов работать отказывается!
– Да-а-а! – Курбатов сжал ладонями виски. То, что сделали с Людкой Гамак, Зафиром, и особенно старлеем Жданковой, потрясало воображение даже видавших виды людей.
– Не то слово – «недооценили»! Мне тут объективка на эту сучку пришла… На Суханову. Хотя у нее еще с десяток фамилий…
– И что? – Сирош наклонился вперед и стал грызть ноготь.
– Еще та волчица! «Дикий гусь», наемница. Абхазия, Тирасполь, Сербия. Заказы в Москве: Слон, Пират, Великан – словом, все криминальные подрывы… Она уже три года в розыске. Кличка у нее знаешь какая? Самурай!
Валерий Гургенович удивленно выкатил глаза с красными прожилками.
– При чем тут самурай? Она же баба!
Курбатов перестал тереть виски и чуть заметно улыбнулся. Он испытывал чувство превосходства над окружающими и часто не без оснований: люди не читали книг, не знали истории, с ошибками писали, не умели логически мыслить… Самое удивительное, что это не мешало им занимать руководящие должности, делать деньги и распоряжаться чужими судьбами.
– Вот именно! Баба, а прозвище у нее Самурай… Знаешь, кто такой самурай? Это верный бесстрашный воин, строго следующий кодексу чести! А если он «потерял лицо», нарушил этот кодекс, хотя и вынужденно, то делал себе харакири…
Сирош махнул рукой.
– На что намекаешь? Чтобы я себе живот резал? Нее-ет, друг! У нас не Япония. У нас бы уже все руководители с разрезанными животами лежали…
– Да ты что, Гургенович! Ничего я не имел в виду, – поспешил смягчить впечатление Курбатов. – Я это к чему говорю: Великана ей Толстый Папа заказал. А его самого через три дня застрелили. Бабки получены, заказчика нет, отчитываться некому, что делать? Гуляй, проматывай деньжонки? Ан нет! Она честно отработала: через пару недель подняла на воздух «Бентли» с Великаном и тремя охранниками!
– Да-а-а! Жалко, мы раньше не знали, – Валерий Гургенович потер волосатые ладошки. – Это тебе эфэсбэшники только сейчас прислали? А что они про ее мужика пишут?
– Сегодня бумага пришла! Гулевич тоже зверь серьезный. Но он при ней. На вторых ролях. Она им командует.
– Так бывает, баба мужиком крутит, как хочет, делает из него козла и барана, – печально покивал Сирош. – Но почему я за них отвечать должен? Они вон сколько гуляли, полмира на уши поставили. А я крайний?
– Никто тебя крайним делать не собирается, – успокоил давнего товарища Курбатов. – Если, конечно, установки не будет. Ты ведь знаешь…
– Чего ж не знать… Только я никому дорогу не переходил, ни с кем не ссорился, меня и мое начальство уважает, и ваше… Я с Победенным в неплохих отношениях…
– Ну и хорошо. «Форд» на кого оформлен?
– На двоюродного племянника. «Форда» уже нет в городе.
– Ну и хорошо, – повторил Курбатов. – Выпьем по рюмочке?
Коньяк был хорошим, они выпили, чтобы все неурядицы остались в прошлом, и как всегда за дружбу. Особой сердечности на этот раз между ними не было. Оба знали, что хорошие тосты ничего не стоят.
* * *Пивной ресторан «Атаман» Банан знал хорошо, но наблюдал его только снаружи. Внутрь таких, как он, не пускали – это не какая-нибудь тошниловка, а солидное заведение, пиво там раза в три дороже, чем на обычной «точке», люди там сидят солидные, а на входе дежурит швейцар в пурпурном макинтоше. Когда Банан ступил на крыльцо «Атамана», эта проблема, о которой он раньше и не задумывался, вдруг встала перед ним в полный рост.
– Куда? – буркнул швейцар, загораживая собой вход.
– Туда, – вежливо ответил Банан, показывая пальцем на дверь.
Швейцар окинул взглядом его засаленную куртку и грязные ватные штаны и, наклонившись к Банану, негромко сказал:
– Вали отсюда. Если не хочешь неприятностей.
Банан так же тихо шепнул ему:
– Мне по делу.
– Дела сделаешь под березкой.
Швейцар стал спускаться по ступенькам, оттесняя Банана вниз.
– Мне человек нужен…
– Кто?
– Он там, внутри.
– Как зовут?
– Эта…
Банан задом спускался по ступенькам, пытаясь вспомнить имя, которое называл ему человек в кепи.
– Сом… Сум… Не помню. Он там сидит, пиво пьет.
Они уже спустились вниз, и швейцар натянул на правую руку кожаную перчатку, намереваясь, очевидно, в случае необходимости принять более решительные меры. И тут Банан вспомнил:
– Во, дядя Сэм!
Швейцар остановился и сощурил глаза.
– Что тебе от него надо?
– Пакет передать. И это самое…
Банан попытался как-то иносказательно дать понять, что ему положено вознаграждение за труды, но пока он складывал в уме фразу, швейцар перебил его:
– Где пакет?
Банан достал конверт и нерешительно повертел его в руках.
– Давай сюда, – буркнул швейцар, взял конверт и, поднявшись по ступенькам, скрылся внутри.
Банан почесал в затылке, достал из-за уха окурок и закурил. Приблизился к высоким окнам ресторана. В просвете между тяжелыми шторами с обшитыми бахромой фестонами он увидел в зале швейцара, почтительно склонившегося перед человеком, сидящим за одним из дальних столиков. Тело швейцара почти полностью загораживало от Банана его собеседника, видна была только рука, обхватившая бокал, и край синего манжета.