Молчание повисло над полянкой. У Захара моментально всплыли перед глазами истощенные десантники, ползущие навстречу фрицам.
– Ты это, комсорг, заворачивай свои страсти. Чего бы хорошее прочитал. А это мы и так видели своими глазами.
– А хорошее вам сейчас товарищ комбат прочитает. Приказ командира полка
– Ого! – Мужики запереглядывались.
– Никак в атаку?
– Ага! Вон и подкрепление подошло. Эй, земляки! Вологодские есть?
– Эх, а техники так и нет…
– Ну, ты комсорг и умеешь обрадовать…
…– Понял, старлей?
– Так мы же там, на хрен, весь батальон положим?
– Процентов тридцать на минах. Еще процентов тридцать немцы на подступах положат. А там уж как Бог даст. И скажи спасибо, что туман. Хоть какой-то шанс. Значит, после построения отправляем саперные группы. Остальные ждут артподготовки. Сколько чего, а боги войны обещали помочь. Минут на десять. За эти десять минут надо как можно дальше рвануть. Тут пятьсот метров от нашего леса по полю. Потом подъем. Пологий. Так что мертвой зоны не будет. Стройте своих, мужики…
– …Товарищи красноармейцы! Есть приказ командования. Выбить немцев с холмов, закрепиться там и держать оборону. Дело не простое. Но напомню вам приказ Народного Комиссара обороны СССР номер сто тридцать.
Капитан обвел суровым взглядом строй бойцов:
– Рядовым бойцам, пулеметчикам, минометчикам – стать мастерами своего дела бить в упор фашистско-немецких захватчиков до полного их истребления! Всей Красной Армии – добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения Советской земли от гитлеровских мерзавцев! мы должны разбить немецко-фашистскую армию и истребить немецких оккупантов до последнего человека, поскольку они не будут сдаваться в плен. Других путей нет. Мы это можем сделать, и мы это должны сделать, во что бы то ни стало.
Захар стоял и слушал казенные, обычные, вроде бы, слова, но они, почему-то его цепляли.
Он знал, что война кончится через три года, в мае сорок пятого. Но что бы она закончилась в том мае, а не позже, он должен сейчас вместе со всеми, стоящими рядом мужиками, пойти и убить немцев там, на этих двух высотках, между которыми они с Виталиком еще вчера ползли. А что бы война закончилась еще раньше, ему надо выжить, а потом рассказать всю правду вот этому капитану. И пусть потом он отправляет его в особый отдел или еще куда… жаль, что сейчас не поверит. Решит, что струсил.
– Лебедев! А Лебедев! А мне винтовку дадут? – спросил Захар, уже сидя в траншее.
– А твоя-то где? – приоткрыл один глаз дремлющий Лебедев.
– Не помню. Когда прыгал сюда, куда-то делась…
– Ну и все. Так пойдешь. С лопаткой. Лопатка то есть?
– Нету! – сознался Захар.
– А чего у тебя есть-то вообще? – раздался знакомый голос вчерашнего конвоира.
– Мурзик! – Лениво сказал Лебедев. – Дай бойцу лопатку.
– Хера себе! Чего это я ему свою лопатку должен отдавать? – удивился рядовой Култышев.
– А у него, кроме зубов и пальцев, не с чем в атаку идти.
– Лебедь! Свою ему отдавай. А я не дам! – сел рядом Култышев.
А Захар поинтересовался:
– А почему Мурзик?
Удмурт косо посмотрел на него и сказал:
– Еще один такой вопрос и в атаку пойдешь с руками, а зубы тут оставишь. Понял?
– Чего не понятного-то… – обиделся Захар и замолчал.
– Лебедев. Дай будущему штрафнику штык. – Подал вдруг кто-то голос. – Пусть к палке какой-нибудь примотает.
– А я чего, товарищ лейтенант? – ответил Лебедь.
– А ты и так большой. Тебя фрицы увидят, и пятки салом сразу смажут.
Лебедь вздохнул, отомкнул штык и протянул его Захару.
Тот повертел его в руках. Тогда Лебедь приподнялся и стащил с бруствера длинный сучок. Мурзик же достал из кармана шнурок.
Матерясь про себя, Захар приматывал штык к деревяшке. Лебедь курил, правая его нога почему-то дрожала, а Култышев просто смотрел в молочное небо, вертя в руках складной нож….
Слева и справа вдруг зашевелился народ. Часть бойцов вдруг поднялась полезла через бруствер в сторону немцев.
– А мы чего? – заволновался Захар.
– Сиди и жди. – Спокойно ответил Лебедь. – Сиди и жди.
Где-то в глубине наших позиций вдруг заиграла гармошка. Несколько нестройных голосов заорали: "По полю танки грохотали!".
– А это чего это? – нервно подпрыгнул Захар. – Мужики, чего это?
– Сиди и жди…
Немцы почему-то молчали. Тишина стала казаться невыносимой, как в этот момент где-то что-то ухнуло, засвистело и утро разорвалось – "Бамм! Бамм! Бамм!"
– Рота к бою! – закричал лейтенант.
Мужики медленно, ровно нехотя, встали.
– Да как же я с палкой-то… – простонал Захар, когда крепкая рука Лебедя схватила за шкирку.
– Сейчас в репу дам! – пообещал тот. И зашмыгал носом.
А Мурзик надел каску, прикусил ремешок и чего-то там замычал. На верхней его губе повисла капелька пота.
Взрывы долбили красными вспышками в белизне тумана.
– Батальон! По-пластунски! Вперед!
Спотыкаясь, он перелез через стенку окопа и, словно паук побежал вперед на четвереньках. В сторону раскатов.
Его тут же дернули за ноги и он плюхнулся рожей в грязь.
– Ползи, дура! И перед собой смотри! Мину увидишь – обползай!
– Ага. – Кивнул Захар, хотя мало что понял. Как же ее увидеть-то… Переползая через какие-то рытвины, он старался тыкать в каждый подозрительный бугорок штыком. Везло. Пока везло.
И тут артналет прекратился.
– Батальон! – где-то заорал комбат! – За Родину! Вперед, мужики!
Тут же его кто-то дернул за шкварник и подопнул.
Справа, слева, впереди, сзади раздался многоголосый рев:
– АААААААААААА!!!!!
Заорал и Захар, помчавшись сквозь туман неизвестно куда,
И тут же немчура открыла огонь. Вокруг засвистело, загрохотало, застонало. Краем глаза он успевал замечать, как рядом то и дело падают бойцы. Кто отброшенные назад свинцом, кто, взлетая на воздух.
Чья-то кровь брызнула в лицо теплым дождем. Моментом вдруг казалось, что больше никого не осталось, что он бежит один навстречу смерти. А все пули летят в тебя. Пару раз он споткнулся о мягкие тела убитых. Пару раз свалился в маленькие минометные воронки. И порвал штаны, пробегая через чертову колючку.
И вдруг земля пошла вверх. А в тумане вдруг показались сначала яркие вспышки, а потом и сами силуэты врагов.
Он орал, но бежал, не мигая, вытаращив покрасневшие глаза.
Он один!
А вот хрен! Не один! Кто-то уже прыгал в немецкую траншею, сбивая прикладом каску пулеметчику. Кто-то уже хрипло матюкался, с жутким хлюпом втыкая лопатку поперек гансовского лица.
Захар разбежался и, словно играя в футбол, со всей дури пнул высунувшегося невпопад немца. Тот хрюкнул и, взмахнув руками, упал вниз.
Не удержавшись, Захар свалился на него. И сверху упал кто-то еще. Выбравшись из-под тела, он увидал, что это какой-то незнакомый "кубарь", зажавший в руке наган.
Захар с трудом вытащил пистолет из руки убитого и побежал по траншее. Заскочив в какой-то тупичок, увидел безоружного немца. Тот заорал, подняв руки вверх:
– Рус, нихт шиссен, их бин коммунистен! Их бин нихт дойчен! Их бин остеррайх!
Захар растерялся, постоял пару мгновений, а потом выстрелил в австрийца два раза. И встал.
– Чего встал? – Рявкнул над ухом Лебедь.
– Да вот… немца убил… – растерянно ответил Захар, разглядывая окровавленное, лежащее перед ним тело.
– Ну и хер с ним! Правильно!
А потом прицелился и добавил в него еще пулю.
– Вперед!
И они рванули дальше. Пару раз выскакивали на них еще немцы. И Лебедь обоих кулаком сбивал с ног, а потом смачно добивал прикладом под каску.
И внезапно все кончилось.
Навалилась резкая тишина, прерывающаяся лишь стонами раненых да редкими хлопками выстрелов.
– Землетрясение… – непослушными губами вымолвил Захар.
– Чего?? – повернулся к нему Лебедь.
– Земля, говорю ходуном ходит… Как волны. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Как волны… – и захихикал.
Лебедь посмотрел ему под ноги и, не целясь, выстрелил в землю. Передернул затвор и снова выстрелил.
Что-то шлепнулось Захару на щеку. Он машинально вытер ее и посмотрел на ладонь. Маленький кусочек человеческого мяса.
– Ты на фрица раненого встал. – Засмеялся Лебедь. – Вот тебе и качка морская.
Захар тоже нервно захихикал в ответ и сошел с трупа.
И тут голова Лебедя разлетелась в клочья. Тело его брызнуло фонтаном крови и грузно осело.
К траншее подбегали немцы. Снова началась пальба. А Захар побежал по траншее обратно, на ходу, пытаясь отстреливаться. Только выстрелов получилось два. На бегу он подхватил немецкий карабин и бил, бил по затвору ладонью. Завернув за угол, он вдруг вновь наткнулся на ганса.
Напуганное лицо показалось знакомым. Захар остолбенел:
– Ёж?! Ты?!
– Я… – то ли на русском, то ли на немецком ответил Ёж.
И тут плоский штык немецкого карабина с хрустом вышел из груди Захара.
А в небе появилось солнышко…
Глава 6. Партизаны.
Фельдполицайкомиссар Дитер Майер трясся в маленьком "Опеле" и размышлял о внезапно открывающихся перспективах карьерного роста. Обычный допрос этого контуженного русского дал такие неожиданные результаты. Вообще-то, положа руку на сердце, тому гауптману, – как его… Бреннеру, кажется? – полагалось его просто сдать армейской разведке.
Какое счастье, что Майер оказался рядом и решил развлечься. И вот, американские сигареты "СССР. Первые", корейская зажигалка и комплект русского камуфляжа в багажнике могут открыть ему путь наверх, из этих чертовых болот, как минимум в штаб армии.
Жалко, черт побери, что этот русский сошел с ума. Никогда не поймешь, что у них в голове. Одно понятно точно – все они животные. Один Глушков чего стоил. Та еще тварь. Ему бы лишь нажраться и залезть на бабу. Вот и долазился. Тот дурачок шлепнул его прямо на девчонке. Интересно, сошла она с ума тоже или придет еще в себя?
Впрочем, что до нее? Когда он приедет в заслуженный отпуск с Рыцарским Крестом, любая арийка…
…Бам! И тут машину тряхнуло так, что Майер едва не сломал шею о потолок кабины.
– Чертова свинья! – заорал он на водителя, но тот повалился на комиссара, брызгая кровью и обезображенного лица.
Что-то ухнуло, захлопали винтовки, раздалась автоматная очередь. По корпусу машины застучали пули.
Партизаны! Майер лихорадочно задергал дверную ручку, попутно вытаскивая из кобуры "Вальтер".
И едва он вывалился из машины, как в лицо уперся ему ствол. Комиссар поднял взгляд и увидел парня в телогрейке. Вполне, между прочим, арийской внешности. Немец даже не успел пожалеть о Германии, как партизан нажал на спусковой крючок.
– Костя! Дорофеев! Чего там у тебя? – крикнули парню из придорожных кустов.
– Шишка какая-то. С портфелем.
– Кончил?
– Ага!
– На хрена?
– А на хрен?
– Тоже правильно. Пошарь там, может, есть чего?
Партизан Дорофеев заглянул в машину, пошарил в бардачке, потом прошелся по карманам убитых.
Забрал все более-менее ценное и скрылся в деревьях.
– Совсем немцы охамели. – Буркнул он, когда упал на землю рядом с двумя товарищами. – Без охраны ездят, хоть бы что.
– Чего в машине нашел? – спросил один из партизан.
– Ни хрена хорошего. Портфель только. Да карабин с пистолем забрал.
– Ладно, уходим. Дома глянем, чего там.
И они неторопливо, гуськом ушли в глубь леса…
…Портки мне зашей! – проворчал дед Кирьян. – В лес тут ходил, за гвоздь зачепился…
Рита вздохнула и взялась за нитку с иголкой. Помершая прошлой осенью жена деда Кирьяна, похоже, была хозяйственной женщиной. Рукоделья было столько, что сама Рита, наверное, это все вышивала, вязала, пряла и ткала лет сто. Ну не сто, а пару десятков годков точно. По крайней мере, все эти занавесочки, половички и прочие покрывальца явно домашние, не покупные.
– Дедушка, а ты где гвоздь-то в лесу нашел? – спросила она, вдевая нитку в ушко.
– Да наразбрасывали тут… Ходят всякие и бросают, где попало.
Рита вздохнула.
Дед Кирьян покосился на нее и сказал:
– Не вздыхай как кобыла перед пахотой. Все с твоими знакомцами нормально будет. Дойдут. Виталик, вроде, мужик опытный и злой. Точно, дойдут.
– Хочется верить… Но не очень получается, дедушка…
– Думать тебе, внуча, не о них, сейчас надо. А о себе. Полиция прознает – чаво делать будем? Одну в лес тебя выгонять? Тоже не дело. А мне с тобой идти – только кур смешить…
– Дед Кирьян! – решилась вдруг Рита. – А мы ведь с ребятами не местные…
– Удивила… – буркнул тот ответ. – Быдто не знаю…
– Мы совсем не местные…
– Хы… Как немцы, что ли?
– Хуже. То есть, нет…
И она принялась сбивчиво рассказывать.
Дед только покряхтывал во время рассказа.
– Чудны дела твои, Господи! – сказал он, почесав затылок. – Значит две тысячи восьмой год, говоришь? А войну-то наши, когда выиграют?
– Я уже и не знаю – выиграют ли…
– Это как это? – возмутился дед. – Да чтобы наши войну не выиграли? Да быть того не может! Запомни, девка!
– Я тут, дедушка, по улице шла в Москве. Улица Маршала Жукова, называется. А там поперек нее растяжка рекламная. Ну, плакат такой – "Мерседес. Истинно немецкое качество. Порадуй себя".
– Жуков маршалом, значит, станет… – задумчиво ответил Кирьян Богатырев. – А ведь как я, унтером был…
А Рита, ровно не услышав его, продолжила:
– Русского в Москве ничего и нет уже. Только памятники архитектуры.
– А люди?
– А люди вроде бы русские. А посмотришь – так уже и нет. Помесь американцев с французами. На все им наплевать, кроме себя.
– Как же вы дошли-то до этого?
– Не знаю я… Вроде бы эту войну выиграли… Выиграем. В сорок пятом. А Советского Союза больше и нет. И России, похоже, нету. Раша Федераша.
– Это чего еще такое?
– Российская Федерация. Республика демократическая.
Дед Кирьян засмеялся:
– Это как при Сашке Керенском, что ли?
– Вроде того… Украина сама по себе, Белоруссия, Казахстан… Все по своим углам разбежались.
– Так ведь понятно. Вона, в годы гражданской – что ни уезд, так республика, что ни волость, так независимая. А потом пришли большевики и всех к стенке поставили. И у вас так случиться. Не могёт Россия без руки сильной. Вот когда ваши эсеры с кадетами все развалят окончательно – новый царь и придет.
– Вряд ли, дедушка Кирьян. Слишком там совесть с выгодой перемешана. Всем все равно. Война тут с Грузией была – так сидели как болельщики и по телевизору наблюдали, как наших убивают.
– Чего это еще за телевиздер?
– Типа кино. Только в каждом доме свое.
– Аааа… – приподнял левую лохматую бровь дед. – Ихний Ленин говаривал, да, что мол, пока народ безграмотен, важнейшими из искусств для них, большевиков, являются кино и цирк. Это у нас еще на шахте какой-то пропагандист говорил. Я так думаю, потому, чтобы народ не думал, а веселился. Вот вишь и довеселились до того, что немец под Москвой сейчас ходит.
– А у нас уже в Москве…
– А у вас уже в Москве, да… А чего ж вы там ничего не делаете-то?
– Так я же вам говорю, дедушка. Все равно всем. Равнодушные стали.
– Ну, вот ты-то же поехала воинов павших хоронить, значит неравнодушная?
– Так что я одна-то могу сделать.
И тут дед Кирьян не на шутку осерчал:
– Ты мне это брось! Одна она… Уж и не одна, а десять человек, говоришь, неравнодушных? А где десять там и еще, поди есть? Да и одна даже, ну и что? Кабы так рассуждали бы все, так и людей-то на Земле уже не было бы. Ты, вот сюда чудом попала, тоже будешь сидеть, ручки сложив? Нет, ты возьми винтовку и немца убей. Пулей, штыком… Потому как если ты немца не убьешь – он тебя убьет! Или другого кого!
Рита помолчала и ответила:
– А вы-то, что тогда не убиваете их?
Дед Кирьян вдруг осекся, замолчал и как-то искоса посмотрел на девчонку.
А потом уже ласково сказал:
– Не обращай внимания, внучка. Чего-то я сам на себя разозлился, наверное. Тебе-то бабе и впрямь – дома надо сидеть. Не бабье это дело – человеков убивать. Бабье дело человеков рожать.
И тягостно замолчал.
– А у меня вот не случилось детишек… Агась… – после тяжелой паузы продолжил он. – Значится, права ты девка… Пора и мне германцев погонять. Хоть не столь я и уклюж, как в молодости, но кой-чего еще помню. Только вот тебе-то, что делать?
И опять замолчал. А Рита пожала плечами.
– По уму, тебе бы надо тут сидеть, да ждать, пока наши не придут. Тем более, ты тут не одна такая. Вона друзья твои – Виталий да Захар – до наших уже поди добрались. Да и ежели вас троих сюды закинул Господь зачем-то, таки и остальных, наверно тоже? С другой стороны, в экой заварухе все ли дойти-то смогут? А? Так что придется и нам с тобой отсюда уходить. Проведу я тебя через линию-то фронта. Она тута вся в дырочках. Только вот ты думай – зачем тебя сюда Господь перенес?
– Наверно, потому что…
– Да не "потому что", а "зачем"! – перебил ее дед. – Про "потому что" будешь дома рассуждать! – и чего-то там еще подумал, но не сказал, смешно пожевав губы и дернув себя за бороду.
В сенях вдруг что-то загрохотало, раздался забористый мат и распахнулась настежь дверь.