В Париже он возобновляет старые знакомства и заводит новые, в том числе из ближайшего круга своего главного «доброжелателя» Бонапарта. Так, он оказывается на короткой ноге с самым умным из братьев Наполеона Люсьеном. Более того, будучи частым гостем у хлебосольного Жозефа Бонапарта, Бернадот снова встречается с уже знакомой ему с 1789 г. свояченицей Наполеона, теперь 20-летней Дезире Клари, сестрой жены Жозефа Бонапарта. Пикантность возобновления знакомства заключалась в том, что Дезире была первой юношеской любовью Наполеона, их мимолетный роман закончился отнюдь не по ее вине. Из шаловливого ребенка Дезире превратилась в грациозную и сексуально привлекательную томную девицу с испытующе-многообещающим взором огромных бархатных глаз. Глаз, в которых даже наш бывалый гасконский петух-ловелас 35-летний Жан Батист увидел всю… свою оставшуюся жизнь! Дело заканчивается тем, что Бернадот женится на Дезире и входит в семью Бонапартов вопреки воле Наполеона.
Не исключено, что Дезире Клари решилась на этот «неравный брак» – разница между новобрачными была немалой, как-никак целых 15 лет – все же не из-за безумной любви к бравому революционному генералу, а в пику своему прежнему воздыхателю Наполеону Бонапарту! Тому самому, которого в мгновение ока окрутила «ласковая и пушистая кошечка» Жозефина – дамочка хоть уже и не первой свежести, но знающая, как при первой встрече правильно расстелить мужчину, чтобы потом всю оставшуюся жизнь ходить по нему ногами в обуви на… каблуках! Недаром, когда Дезире много лет спустя спросили, почему она вышла замуж именно за Бернадота, она без запинки дала исчерпывающий ответ: «Просто потому, что он был солдат, способный противостоять самому Наполеону!» Женская логика обезоруживает раз и навсегда.
Прошли годы, и Наполеон горько пожалел о случившемся, но «поезд уже ушел»! Так судьба еще теснее переплела пути-дороги двух революционных генералов, рвущихся на олимп, где место было только для одного.
Поэтому, когда Бонапарт отправился в 1799 г. в Египет, он не взял с собой Бернадота, и тот остался в Европе.
Потом началась новая война с европейскими королями, и Бернадот стал военным министром Франции. Обстановка крайне непростая: пока отборная французская армия во главе с «корсиканским выскочкой» все глубже и глубже увязала в Египте, Суворов в Италии стремительно громил лучших из оставшихся французских генералов, а австрийский эрцгерцог Карл все настойчивее наседал на Рейне. В суровую для отчизны годину Бернадот, любивший красивую фразу и красивую позу (недаром за свою изящную походку он получил от солдат ехидное прозвище Сержант Красивая Ножка, фр. Sergent Belle-Jambe), на деле доказывает, что он истинный патриот. В этот момент он – сама кипучая энергия, распорядительность и несомненный талант организатора. Франция спасена (правда, не им одним, как это он потом стал везде расписывать!) и ждет возвращения своего главного героя – Бонапарта из Египта. Не без помощи Жана Батиста в стране наводится порядок: роялистские мятежи в Вандее подавлены.
А потом показалось, что судьба предоставила Бернадоту уникальный шанс подняться на вершину политического олимпа. Осенью 1799 г. Франция, явно уставшая от многолетних революционных потрясений, усугубленных «грохотом поражений» от неистового старика Suvaroff, нуждалась в сильной руке – «шпаге-сабле», причем знаменитой и уважаемой народом! Сам Наполеон оставил по этому поводу очень емкое изречение: «Для того чтобы управлять, надо быть военным: ведь лошадью управляют в сапогах со шпорами». Но не всякий генерал может быть пригоден для… гражданского управления! С падением якобинской диктатуры и вступлением во власть термидорианцев военная диктатура была уже неизбежна. Термидорианцы были карьеристами и собственные интересы (в отличие от якобинцев, все же опиравшихся на народ и выполнявших волю народа) ставили выше интересов Отчизны. Армия нужна была им не только для защиты отечества от внешнего врага, но для защиты… их самих от врагов внутренних.
Положение правящей Францией Директории было очень непростым: пытаясь привлечь к решению своих проблем того или иного генерала, она сильно рисковала. Поверяя военному свои «темные планы», она, с одной стороны, делала его сообщником (он освобождался от обязанности подчиняться ей!) , а с другой стороны, становилась его… заложником! Вероятность измены возрастала пропорционально его умственным способностям и амбициям. Ведь до конца было не известно, как такой человек поступит в отношении «себя, любимого», когда поймет, что на самом деле именно он – вершитель судьбы всей страны! На кого он повернет солдат и пушки? Не на Директорию ли? Вот почему она придирчиво искала именно ту «шпагу-саблю», которая не проткнет ее саму. Переворот 18 фрюктидора 1797 г. прошел на ура с помощью хорошего генерала, но недалекого политика Ожеро. Он так и не сообразил, что в тот день в его руках были огромные возможности для личного возвышения. Но на этот раз обстоятельства несколько изменились, и одной лишь решительности было недостаточно. Нужен был человек не только отважный, но и по-настоящему умный.
Вопросом поисков «шпаги-сабли» в Директории ведали двое: виконт из провансальского мелкопоместного дворянства Поль Жан Франсуа Никола де Баррас (1755–1829) и Эммануэль Жозеф Сьейес (1748–1836), сын почтмейстера, выпускник духовной семинарии в Сен-Сюльплиссе, главный викарий Шартрского епископства – по профессии и политик – по призванию. (Фамилия последнего, максимально приближенная в русской орфографии к ее подлинному французскому звучанию, должна произноситься именно так – Сьейес, а не как это утвердилось в отечественной историографии – Сийес.)
Каждый из них планировал государственный переворот по-своему и в собственных интересах. Последний, будучи человеком более радикальным, решил сокрушить республику. Он исходил из того, что, пока во Франции сохраняется республика, соседние монархические страны будут пытаться ее уничтожить. Следовательно, нужно отказаться от республики самим!
Одно время Директория серьезно рассматривала кандидатуру Бернадота. Казалось, все было за него: решителен, ловок, красноречив, умеет увлекать за собой толпу! Карьерист каких поискать, Жан Батист приучил «директоров» к мысли, что именно он им нужен! После отправки Ожеро в Рейнскую армию «директоры» склонялись к мысли, что Бернадот лучше всех походит на роль «переворотчика». Как говорили потом, «он сам метил в бонапарты». Но было одно «но», причем большое: хитроумный гасконский петух Бернадот обладал уникальным даром выжидать до последнего! Он быстро согласился со всеми поступившими ему предложениями, и политикам уже казалось, что Бернадот у них «в кармане», как вдруг «шпагасабля»… исчезла и оказалась «временно недоступна»! Пришлось подбирать нового кандидата: им мог стать еще один генерал из Итальянской армии Бонапарта – Жубер, весьма заинтересованный послужить на благо Директории и ее «директоров»! Как военный, он, несомненно, стоял выше Бернадота, а вот как политик все же уступал ему в ловкости и изворотливости. Обе «шпаги-сабли» наперебой успокаивали Директорию, что наведут порядок одним махом. Но если Жубер говорил: «Дайте мне 20 гренадер, и я в любой момент покончу со всеми!» – то хитрющий гасконец Бернадот громко и убедительно возражал: «Ну что вы?! 20 гренадер – это слишком… много! Четырех солдат с капралом достаточно, чтобы выгнать всех этих адвокатишек из Совета пятисот!» Ярко выраженное хитроумие Берандота вкупе с его непомерным бахвальством напрягло «дьявола-искусителя» Сьейеса. И Бернадота сделали… военным министром, но сам переворот несколько отложили, а поиски адекватной кандидатуры продолжились. Соперники Бернадота, претендовавшие на этот «пост», отпадали один за другим: Жубер погиб в сражении с русским Марсом при Нови, Моро слишком долго колебался, и дело пахло его «самоотводом»! Казалось, цель Бернадота близка!
А потом в дело вмешался его величество … с лучай ! Словно черт из табакерки внезапно возник главный недруг генерала Бернадота – его свояк генерал Бонапарт, исключительно вовремя ретировавшийся из Египта и благополучно высадившийся на юге Франции. Отлично понимавший, какой прекрасный шанс предоставляет ему судьба для восхождения на вершину власти, Наполеон начал действовать. Через «христопродавца в шелковых чулках» Талейрана он быстро столковался с Сьейесом. Министр полиции Фуше – еще один «хитрован» той богатой на проходимцев эпохи – мгновенно сообразил, откуда дует ветер удачи и сделал вид, будто ничего противозаконного не видит. Военного губернатора Парижа генерала Лефевра Наполеон примитивно купил, подарив ему роскошную дамасскую саблю, и тот тут же «взял под козырек», громогласно рявкнув: «Давно пора перетопить в Сене всех этих жуликов-адвокатишек из правительства!» А Бернадот то ли проспал момент, то ли перехитрил самого
Неизвестный автор. Сражение при Флерюсе. Гравюра. 1794 г.
себя, то ли его смогли нейтрализовать сторонники Бонапарта. Опасный из-за своей большой народной популярности генерал Моро сам явился к Бонапарту и заявил, что ему надоели эти мерзкие «адвокатишки», профукавшие отечество. Два других пламенных республиканца – генералы Клебер и Брюн – были далеко от Парижа, но если первый был предусмотрительно оставлен расчетливым корсиканцем в Египте «за главного» и там увяз, то второй сдерживал врага на северо-востоке Франции. Для наиболее влиятельных сторонников «сильной руки» был устроен ряд «деловых обедов»; люди из ближайшего окружения Бонапарта активно сгоняли «заблудших овечек» в лагерь удачливого корсиканца, явно претендовавшего на роль капитана французского государственного корабля.
И через месяц после возвращения во Францию, 9—10 ноября 1799 г. (по революционному календарю 18–19 брюмера 8-го года революции), Наполеон взял власть в свои руки: власть, как известно, не дают, ее берут!
С возвращением Наполеона Бернадоту пришлось отойти на второй план. Теперь уже бывший военный министр совершил большую ошибку: он слишком долго выбирал, как ему поступить. Он не примкнул к Бонапарту, но и не торопился встать в ряды его противников. В решительный момент захвата власти Бонапартом он все же явился в его дом, но в отличие от других военных не в мундире, а в штатском костюме. Подобная манера поведения, естественно, не устроила Наполеона, и, на словах выражая Жану Батисту свое расположение, он сделал все, чтобы оставить его если не у дел, то, по крайней мере, на третьих ролях. Интересно, что чем выше продвигался Наполеон, тем больше он не любил Бернадота. Чуял сильного соперника? Второго генерала-патриота вроде Моро? Или второго себя?! Напомним, что Бернадот сам метил в бонапарты! Но двум бонапартам было «не ужиться в одной берлоге»!
Так началась бесконечная война Бернадота против Бонапарта....Наполеон не оставлял мысли отправить честолюбивого гасконца «к черту на кулички», например генерал-губернатором французского острова Гваделупа, или губернатором Луизианы, или послом в Константинополь либо в Соединенные Штаты Америки. Но каждый раз изворотливому строптивцу удается «отмазаться», прикрываясь тем, что он… муж бывшей пассии Бонапарта Дезире Клари. Не исключено, что именно нежные воспоминания о первой чистой любви действительно останавливали Наполеона от расправы с тщеславным честолюбцем из Беарна! На самом деле Жан Батист слишком самостоятелен, чтобы всецело зависеть от воли Наполеона. Бернадот пробился на вершину военного олимпа сам. Он стал генералом всего лишь на год позже Наполеона. В общем, он ничем не обязан маленькому корсиканцу и очень часто напоминает ему об этом. Фрондерство и неумение «служить» – не единственный недостаток Бернадота, но главный.
Взаимная неприязнь не затухала. Ходили слухи, что импульсивный Бернадот даже участвовал в заговоре с целью свержения Наполеона. Однако благодаря своей популярности в армии, а также во многом из-за вмешательства своих влиятельных родственников по линии жены Жан Батист так и не понес наказания. Более того, он попал в число 18 революционных генералов, назначенных маршалами, и первым получил княжеский титул! Новоиспеченному князю Понте-Корво и маршалу Франции Наполеон приказал выдать столько денег, сколько тот пожелает, чтобы не кричал на всех перекрестках, что вынужден попрошайничать во времена империи Наполеона. Золотой дождь, пролившийся на нашего беарнского «попрошайку», вызвал немало кривых ухмылок других маршалов Франции, чьи заслуги перед отечеством и лично Наполеоном, несомненно, были выше, чем хвастливого гасконского петуха.
В 1805 г., когда начинается новая война с европейскими монархами, Бернадоту поручается командование 1-м армейским корпусом, в составе которого больше солдат-баварцев, чем французов. И так теперь будет всегда, никогда более под началом у Бернадота не будет французов, а только ненадежные союзники: в 1807 г. – поляки, в 1808 г. – голландцы и испанцы, в 1809 г. – вестфальцы и саксонцы. Недоверие Наполеона было явно налицо. Но военные таланты Бернадота он по-прежнему использует по назначению. И тот отличается, окружив австрийцев Макка. Ему принадлежит немалая заслуга в том, что этот маневр завершился столь блестяще.
Но когда Бонапарт решает совершить нечто подобное в отношении русской армии Кутузова, то на этот раз Бернадот не справляется из-за размытых осенними дождями дорог и непрекращающихся снегопадов, превративших Дунай в настоящее море. Ни понтонов, ни каких-либо других средств, необходимых для переправы (за исключением 14 небольших лодок), у Бернадота не было. К назначенному императором месту 1-й корпус прибыл с трехдневным опозданием. Не успев перерезать путь русским, Жан Батист подвергся гневному разносу со стороны Наполеона. Поскольку на войне даже часовое опоздание бывает смерти подобно, то столь огромная просрочка вызвала у императора невероятный гнев. Все объяснения были бесполезны, и патрон орал своему маршалу обидные слова: «Я все больше убеждаюсь, что самые лучшие люди – это те, которых я воспитал сам! Я доволен Мюратом, Ланном, Даву, Сультом, Неем и Мармоном, но не вами!»
Перед Аустерлицем Наполеон предельно высокомерно, ледяным тоном отдал приказы Бернадоту, как тому действовать на левом фланге французской позиции. Бернадот не только стерпел, но сумел показать меру своего военного дарования. Он отличился исключительно точными самостоятельными действиями в этом решающем для Бонапарта сражении. Когда в ходе знаменитой атаки 800 русских кавалергардов на позиции Сульта в центре французской армии солдаты последнего попятились, именно Бернадот, первым осознав всю опасность натиска русских лейб-гвардейцев, без приказа Наполеона, лично кинулся на помощь Сульту с одной из своих ганноверских дивизий и, по сути дела, спас положение. Только затем подоспела гвардейская кавалерия из резерва Бонапарта, и понесшая большие потери элита русской армии откатилась назад.
Заслуги заносчивого беарнца не остались незамеченными, и он в обход других маршалов в числе первых оказался в наградном листе и получил титул князя Понте-Корво. Среди обиженных маршалов и генералов, а затем и в казармах начались разговоры о… семейственности. Это были прямые намеки на Дезире Клари. Больше всех возмущался желчный Даву, открыто говоривший об ошибках «жалкого Понте-Корво» в этой кампании: опоздал захлопнуть в капкане Кутузова; не сумел организовать преследование русских после Аустерлица и т. п.
...Отношения между двумя маршалами обострились еще больше после знаменитого сражения при Ауэрштедте. Тогда Даву неожиданно столкнулся с более чем вдвое превосходящей его численно прусской армией. Отступать было поздно, да и не в правилах Даву: пришлось принять бой в невыгодных условиях. Даву все время ждал, что в любой момент подойдет параллельно двигавшийся корпус Бернадота и спасет положение, но атаки врага следовали одна за другой, а Бернадот так и не появился. Один из штабных офицеров Даву впоследствии заявлял, что видел вдалеке Бернадота верхом на коне и даже смог к нему пробиться и объяснить, что происходит на поле боя. Он также добавил, что в ответ на его горячие слова убеждения герцог Понте-Корво холодно произнес: «Возвращайтесь к своему маршалу и передайте ему, что я буду там, пускай не беспокоится». Так и не получив поддержки от явно не торопившегося Бернадота, Даву не только устоял против огромных сил противника, но и разгромил их наголову. До безумия уставшему Даву оставалось распорядиться по поводу раненых и отправить в главную квартиру курьера, чтобы тот в произнесенных ледяным голосом выражениях выяснил, почему корпус, вынужденный сражаться более чем с половиной прусской армии, был оставлен без поддержки.