— А как же Фогг?
— А, ну и Фогг, хотя он обычно этого и не делает. И еще Бигби. Ты же наешь Бигби?
Квентин покачал головой.
— Не могу поверить, что ты не знаешь Бигби, — смеясь, сказал Элиот. — Боже, ты полюбишь Бигби.
Он попробовал соус, затем добавил в него порцию сливок и помешал его, двигаясь кругами, которые становились все шире и шире. Соус побледнел и загустел. У плиты к Элиоту приходила веселая, небрежная уверенность.
— У всех групп есть место вроде этого. У Натуралистов есть совершенно идиотский дом на дереве в лесу. У Иллюзионистов дом похож на наш, хотя только они знают, где он. Чтобы в него попасть, нужно сначала его найти. У Умников есть только библиотека, жалкие сосунки. У Лекарей — клиника…»
— Элиот! — донесся голос Джанет из соседней комнаты. — Мы умираем от голода. — Квентин подумал, как там поживала Элис.
— Ладно, ладно! Надеюсь, ты не против макарон, — сказал он Квентину. — Это все, что я приготовил. Там есть еще брускетта, ну или была. У нас хотя бы много вина. — Он слил воду из-под макарон в раковину — при этом поднялось большое облако пара — и переложил их на сковородку, чтобы довести до готовности в соусе. — Боже, как я люблю готовить. Думаю, если бы я не был волшебником, то стал бы шеф-оваром. Это такое облегчение после всей этой невидимой, неуловимой чепухи, правда?
— Ричард был лучшим здешним поваром. Не знаю, знал ли ты его, он выпустился в прошлом году. Высокий. Ботан, заставлял нас плохо выглядеть перед Бигби, но хотя бы умел готовить. Ты не мог бы взять вон те две бутылки? И штопор?
Покрытый белой скатертью, с двумя стоящими на нем серебряными подсвечниками и набором самого разного столового серебра, некоторые предметы которого были похожи на легкое ручное вооружение, стол в библиотеке почти подохдил для того, чтобы за ним есть. Еда была простая, но совсем не плохая. Квентин и забыл, как сильно хотел есть. Джэнет исполнила фокус — Квентин не знал, был ли он магический или просто технический, — превратив длинный стол для занятий в обеденный.
Джэнет, Джош и Элиот сплетничали о занятиях и преподавателях, о том, кто с кем переспал, и кто с кем хотел переспать. Они бесконечно рассуждали о способностях других студентов в наложении заклинаний. Они перекидывались между собой словами с абсолютной уверенностью людей, которые провели огромное количество времени вместе, которые доверяли друг другу и любили друг друга, которые знали, как подчеркнуть достоинства и сдержать самые скучные и раздражающие привычки друг друга. Квентин не особо вникал в болтовню. То, как они наслаждаются изысканным блюдом, отдельно от всех, в их собственной столовой, заставляло чувствовать себя очень взрослым. "Вот оно," — подумал Квентин. Раньше он был аутсайдером, но сейчас по-настоящему стал частью своего учебного заведения. Это был настоящий Брейкбиллс. Квентин был в теплом секретном сердце секретного мира.
Они спорили о том, что будут делать после выпуска.
— Думаю, я поселюсь на какой-нибудь одинокой горной вершине, — беззаботно сказал Элиот. — Стану отшельником, отращу бороду, и люди будут приходить ко мне за советом, как в мультиках.
— Каким советом? — фыркнул Джош. — О том, сойдет ли темный костюм за официальный прикид?
— А я хочу посмотреть, как ты пытаешься отрастить бороду, — добавила Джэнет. — Боже, ты такой эгоист. Разве ты не хочешь помогать людям?
Элиот выглядел озадаченным. — Людям? Каким людям?
— Бедным людям! Голодным людям! Больным людям! Людям, которые не умеют колдовать!
— Люди хоть когда-нибудь сделали что-нибудь для меня? Они не хотят моей помощи. Люди называли меня педиком и кидали в мусорный бачок на перемене в пятом классе, потому что я носил зауженные штаны.
— Я надеюсь, что ради твоего же блага на твоей горной вершине есть винный погреб, — раздраженно произнесла Джэнет, — или же целый бар. Ты и восьми часов не выдержишь без выпивки.
— Я буду готовить необработанные, зато крепкие напитки из местных трав и ягод.
— Или заниматься сухой чисткой.
— А это проблема. Можно, конечно, использовать магию, но результат все равно будет не тот. Может, я просто буду жить в Плаза, как Элуаз.
— Мне скучно! — взревел Джош. — Давайте сделаем управляемый огонь Харпера.
Он прошел к большому стеллажу, наполненный дюжиной крошечных ящиков, узких, но глубоких, который оказался миниатюрной библиотекой волшебных палочек. На каждом ящике была крошечная этикетка, на которой от руки были написаны названия, начиная с Айланты в левом верхнем углу и заканчивая Дзельквой японской — в правом нижнем. Заклинание управляемого огня было бесполезным, но ужасно увлекательным. Оно позволяло растягивать и превращать огонь в искусно выведенные каллиграфические формы, которые вспыхивали в воздухе на мгновение, а затем исчезали. Делать это нужно было с помощью осиновой волшебной палочки. Вечер свелся к попыткам превратить пламя свечи в невероятно слоджные или нецензурные слова и формы, что, в свою очередь, неизбежно привело к тому, что занавески загорелись (видимо, не в первый раз) и их необходимо было потушить.
Нужен был перерыв. Элиот принес тонкую, опасного вида бутылку Граппы. Заклинание пережили лишь две свечи, и никому не было дела до того, чтобы поменять остальные. Было очень поздно, второй час ночи. Они сидели в полутьме и умиротворенно молчали. Джэнет лежала на ковре, уставившись в потолок, сложив свои ноги Элиоту на колени. Между ними двумя существовала забавная физическая близость, особенно учитывая то, что Квентин знал о сексуальных предпочтениях Элиота.
— И это все? Теперь мы окончательно Физкиды? — Граппа была словно огненное семя, переместившееся в грудь Квентина и пустившее в ней корни. Семя дало начало горячему, светящемуся ростку, который вырос, раскрылся и раскинулся в стороны, превратившись в большое теплое древо хорошего настроения. — Разве над нами не должны были поиздеваться, или как-нибудь фирменно нас разыграть, или, я даже не знаю, побрить или сделать что-нибудь еще?
— Только если вы сами этого захотите, — произнес Джош.
— Я почему-то думал, что вас будет больше, — сказал Квентин, — что нас будет больше.
— Это все, — начал Элиот. — После того, как Ричард и Изабель выпустились, не осталось ни одного пятикурсника. Никого не зачислили. Если бы мы никого не получили в этом году, Фогг поднял бы вопрос о присоединении нас к Природникам.
Джош театрально вздрогнул.
— Какими они были? — спросила Элис, — Изабель и Ричард?
— Как лед и пламя, — ответил Джош, — как шоколад и марципан.
— Без них все по-другому, — сказал Элиот.
— Скатертью дорога, — произнесла Джэнет.
— Они были не такими уж плохими, — сказал Джош. — Помните, как Ричард подумал, что сможет оживить флюгер? Он собирался сделать так, чтобы тот крутился сам по себе. Ричард, должно быть, провел дня три, смазывая его рыбьим жиром и еще чем-то, о чем я даже знать не хочу.
— Это было смешно, но не специально, — сказала Джэнет, — это не считается
— Вы просто никогда не понимали Ричарда.
Джэнет фыркнула.
— У меня было много Ричардов, — сказала она с удивительной горечью в голосе.
Последовала небольшая пауза. Она была первой фальшивой нотой этого вечера.
— Но сейчас у нас снова есть кворум, — быстро добавил Элиот, — в высшей степени респектабельный кворум. Физкиды всегда получают самых лучших.
— За лучших! — воскликнул Джош.
Квентин поднял свой бокал. Он был высоко в ветвях своего огненного древа, покачивавшегося в теплом алкогольном ветерке.
— За лучших!
И все выпили.
ГЛАВА 8. ЗВЕРЬ
Все время пребывания на первом курсе, от экзаменов и сплошной неудачи с Пенни, вплоть до ночи, когда он присоединился к физкидам, юноша не мог свободно вздохнуть, даже не подозревая этого. И только теперь он понял, что единственное избавление от всего вокруг, которое он ждал — это был Брэйкбиллс. Даже вдалеке от огромного числа всевозможных законов физики, которые здесь нарушались постоянно, всё казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Всё смахивало на Филлори, а у Филлори всегда был конец. Эмбер и Умбер выпроваживали детишек Четвинов в конце каждой книги. Исключений тому не было. В глубине души Квентин чувствовал себя туристом, которого к концу дня запихивают обратно во всё тот же грязный, громыхающий, пыхтящий туристический автобус, с потёртыми сидениями, откидным телевизором и вонючим туалетом. Туристом, который возвращается домой, сжимая липкую открытку, и следит за тем, как башни, живые изгороди, пики и крыши Брэйкбиллса отражаются в зеркале заднего вида.
Но конца не было. И парень понимал, что его не будет. Он потратил так много времени, думая о том, что это всего лишь сон, что это происходит с кем-то другим. Он слишком часто думал о неминуемом конце. А теперь пришло время становиться самим собой: девятнадцатилетним студентом секретного университета самой, что ни есть настоящей, магии.
Но конца не было. И парень понимал, что его не будет. Он потратил так много времени, думая о том, что это всего лишь сон, что это происходит с кем-то другим. Он слишком часто думал о неминуемом конце. А теперь пришло время становиться самим собой: девятнадцатилетним студентом секретного университета самой, что ни есть настоящей, магии.
Теперь он среди физкидов, и ему нужно использовать немного личного времени, чтобы узнать их поближе. Когда Квентин впервые встретил Элиота, он считал, что все в Брэйкбиллс будут как он сам, но на самом деле все оказалось совсем наоборот. Среди всей этой утончённой обстановки, диковатые манеры Элиота выделяли его. Он заметно отличался от своих сокурсников, хотя и не мог похвастаться быстротой Элис. Но Элис очень усердно работала над собой, в то время как Элиот даже не пытался. Если же он, всё-таки, пробовал над чем-то поработать, это получалось у него очень и очень хорошо. По мнению Квентина, Элиота совсем не интересовала учёба. Единственное в мире, что его заботило, была его внешность, в особенности его дорогущие рубашки, которые он носил с запонками, даже учитывая их стоимость, за что постоянно получал выговоры за нарушение дресс-кода.
Джош всегда носил стандартную университетскую форму, но старался сделать её не похожей на саму себя. Пиджак никогда не подходил его широкому, крупному телосложению, он был постоянно подкручен, смят или узок в плечах. Он был похож на хорошую шутку, которая никак не заканчивается. Спустя некоторое время Квентин понял, что Джош старается, чтобы его не воспринимали всерьёз, и он наслаждается (не всегда самым лучшим способом) моментом, когда они понимают, что недооценивали его. Он не был эгоцентричным, как Элиот или Джанет, поэтому он лучше всех замечал изменения в группе, и почти ничего не могло ускользнуть от его внимания. Именно он сказал Квентину, что ждал от Пенни недельных ругательств:
— Да ты шутишь? Этот парень был загадкой, окутанной тайной и грубо присобаченной к тикающей временной бомбе. Он с одинаковой вероятностью может ударить кого-то или начать свой блог. По правде говоря, я был бы рад, если он бы ударил тебя.
В отличие от других физкидов, Джош был непримечательным студентом, но как-то раз парень смастерил заклинание, которое было неожиданно сильным. Прошло целых шесть недель его первого курса обучения в Брэйкбиллс, прежде чем Джош смог сдвинуть свой мрамор с места с помощью магии. Но когда молодой человек это сделал, а Элиот говорит, что это было именно так, мраморный шарик вылетел из кабинета через окно и вошёл на шесть дюймов в ствол клёна, который рос во дворе. Говорят, он и до сих пор там находится.
Родители Джанет были неимоверно богатыми юристами, сродни напыщенным голливудским юристам. Она росла в Лос-Анджелесе, подрабатывая няней у различных знаменитостей, которых она бы назвала, предварительно поиграв с совестью. Квентин находил её поведение живим и артистичным. Она была самой заметной из физкидов: громкой, бесцеремонной, произносящей тосты за столом. У неё был ужасный вкус на мужчин: лучшее, что можно сказать о её бесконечной череде парней, было то, что они не задерживались надолго. Больше милая, чем красивая, она обладала необъемной, но с хорошими бёдрами фигурой, чем она и пользовалась (заметно было, что она отправляла свою форму домой, где её перешивали), и было что-то трепетно сексуальное в её хищном, широком взгляде. Вы бы захотели с ним встретиться и быть съеденным им.
Джанет была такой надоедливой, каким только может стать человек, но, несмотря на это, она была твоим другом, и Квентин никогда не уставал от ее разговоров. Она была неимоверно преданной, и если она казалась несносной, то только потому, что она была глубоко отзывчивым человеком. Это делало девушку ранимой, а если её ранить, то она может легко наброситься. И она замучает всех вокруг неё, но только потому, что она измученнее, чем кто-либо другой.
Даже несмотря на то, что теперь он был одним из физкидов, Квентин все равно большую часть свободного времени проводил с другими третьекурсниками: он учился с ними и работал на практической магии, готовился с ними к экзаменам и сидел за обедом. Лабиринт шифровался и перерисовывался на протяжении всего лета — как выяснилось, это случалось каждое лето — и они целую неделю тратили послеобеденное время, изучая его, перекрикиваясь друг с другом через высокие изгороди, пока не заблудятся или не найдёт короткую дорогу.
Они устроили вечеринку в честь осеннего равноденствия — в Брейкбиллс можно было проследить скрытую тенденцию к викканству, хотя вряд ли кто-нибудь воспринимал это всерьёз. Были костёр, музыка, соломенный человек, а иллюзионисты сделали световое шоу. Все веселились допоздна, холодный осенний воздух наполнил шум, лица студентов были горячими и раскрасневшимися из-за огня. Элис и Квентин научили других заклинанию огня, которое стало хитом, а Аманда Орлова призналась, что последние несколько месяцев потихоньку делала медовуху. Напиток был сладким, пенящимся и отвратительным, а они все выпили слишком много, и на следующий день им казалось, что они умирают.
Этой осенью у Квентина снова поменялись предметы. Было меньше зубрёжки жестов и тайных языков, хотя, знает Бог, и этого было достаточно, как и более полезных заклинаний. Они провели целый месяц, изучая архитектурную магию низкого уровня: заклинания для укрепления фундамента, водонепроницаемости крыши и защиты водосточных труб от гниющих листьев, в которых студенты упражнялись на небольшом жалком сарае, едва ли большем, чем собачья будка. Только одно заклинание, которое делало крышу устойчивой к молнии, Квентин запоминал три дня, отшлифовывая жесты перед зеркалом, чтобы все сделать совершенно верно, на правильной скорости, под нужными углами и с нужным упором. А ещё было заклинание на старом цыганском арабском, которое было очень сложным. Потом профессор Марчнаколдовал небольшой ливень с одной молнией, которая в мгновение ока рассекла аудиторию, а рядом стоящий Квентин промок до нитки.
По альтернативным вторникам Квентин работал с Бигби, неофициальным консультантом физкидов, которым оказался невысокий мужчина с большими глазами и редкими, короткими седыми волосами. Он носил аккуратный, длинный викторианский пыльник. Бигби немного горбился, но из-за этого не казался хрупким или калекой. Квентин думал, что Бигби был политическим беженцем. Он всегда бормотал о заговоре, который сверг его, и о том, что он будет делать после своего неизбежного возвращения к власти. У него было холодное раненное благородство представителя свергнутой интеллигенции.
Однажды посреди семинара — Бигби специализировался на до смешного сложных чарах изменения элементов с помощью изменения их структуры на квантовом уровне — он сделал паузу и показал странный жест: потянулся рукой к спине за одним плечом, потом за другим и начал что-то там расстёгивать. Это движение напоминало Квентину то, как женщины расстёгивают лифчик. Когда Бигби закончил, у него появились четыре великолепных крыла, как у стрекозы, по два с каждой стороны. Он сложил их с глубоким вздохом удовлетворения.
Крылья были просвечивающимися и радужными. Через секунду они с жужжанием исчезли, а потом снова появились и застыли.
— Извините, — произнёс он. — Не мог больше вытерпеть ни минуты.
Странности в этом месте никогда не исчезали. Появлялись все новые и новые.
— Профессор Бигби, вы… — Квентин остановился. Что? Эльф? Ангел? Он был груб, но ничего не мог с этим поделать. — Вы фея?
Бигби страдальчески улыбнулся. Его хитиновые крылья издали сухой шум.
— Технически, пикси, — сказал он.
Казалось, его это немного задело.
Однажды рано утром профессор Марч читал лекцию о магической погоде и вызвал циклон для примера. Для тучного мужчины он был на удивление живой. Квентину хотелось вернуться в постель от одного взгляда на профессора, который подпрыгивал на носках, с красным лицом и рыжим конским хвостом. По утрам Чамберы варили смолисто-чёрный эспрессо, который выливали в аккуратную турку из позолоченного стекла. Но он заканчивался к тому времени, как Квентин приходил на занятия.
Парень закрыл глаза, а когда открыл их снова, то профессор Марч обращался непосредственно к нему.
— … между субтропичным циклоном и внетропическим? Квентин? На французском, пожалуйста, если можно.
Квентин моргнул. Должно быть, он задремал.
— Разница? — дерзнул он. — Никакой?
Затем последовала долгая неловкая пауза, во время которой Квентин подбирал слова, которые могли бы прозвучать в вопросе, и как можно чаще произносил «Бароклинными зонами» на случай, если этот ответ походил. Ученики заёрзали на сидениях. Марч был готов ждать, ведь почувствовал восхитительный аромат унижения. Квентин тоже ждал. Об этом что-то было в книгах. Это просто несправедливо, ведь он действительно их прочёл.