Квентин научился охлаждать свой шар, пока тот не покрывался инеем. Молодой человек заставил его катиться вокруг стола невидимыми силами. Он научился делать так, чтобы его шар парил в воздухе. Он заставил его светиться изнутри. Так как он был уже прозрачным, было легко сделать его невидимым, и тогда Квентин потерял шарик, и профессору Марчу пришлось снова сделать его видимым. Квентин заставил свой шар держаться на поверхности воды, проходить через деревянный барьер, летать через полосу препятствий и притягивать железные опилки как магнит. Это были азы работы, самые основы. Эффектную демонстрацию сотворения заклинаний Квентин совершил во время своего экзамена. Заклинание вышло ярким и мощным, как ему потом сказали, подобная аномалия часто случается у новичков. Во время первого удачного заклинания возникает вспышка скопившейся энергии. И такого результата сознательно он сможет добиться только через много лет обучения.
В то же время Квентин изучал историю магии, о которой даже маги знали меньше, чем он предполагал. Оказалось, что пользователи магии всегда жили в основном потоке общества, но отдельно от него и в значительной степени были ему неизвестны. Возвышающиеся фигуры магической истории были совсем неизвестны в земном мире, и очевидные предположения были далеки от правды. Леонардо, Роджер Бэкон, Настрадамус, Джон Ди, Ньютон — конечно, все они были магами разных мастей, но с относительно скромными способностями. Тот факт, что они были известны в основных кругах, был просто удар против них. По меркам магического общества они провалились при первом препятствии: у них не было базового здравого смысла, чтобы держать все их дерьмо при себе.
Другая домашняя работа Квентина — Практические Упражнения Поппера для Молодых Магов — оказалась тонкой, широкоформатной книгой, содержащей ряд ужасно сложных упражнений для пальцев и голоса, расположенных в порядке возрастания трудности и болезненности. Большая часть заклинаний, которую собрал Квентин, состояла из очень точных жестов, сопровождающихся заклинаниями, которые нужно было говорить, или скандировать, или прошептать, или прокричать, или пропеть. Любая небольшая ошибка в движении или в формулировке ослабит, отменит или извратит заклинание.
Это было не Филлори. В каждом из романов Филлори один или двое из детей Чатвин всегда любезно брались под крыло Филлорианским наставником, который преподавал им навыки или ремесло. В «Мире» и «Стенах» Мартин становится мастерским всадником, а Хелена тренируется на своего рода лесного разведчика; в «Летучем Лесу» Руперт становится потрясающим лучником; в «Секретном Море» Фиона тренируется с мастером-тренером по фехтованию и так далее. Процесс обучения является непрерывной массой удивления.
В изучении магии ничего подобного не было. Это оказалось настолько утомительно, насколько это вообще может быть возможно при изучении могущественных и таинственных сверхъестественных сил. Таким же образом, как глагол должен согласовываться с существительным, даже простейшее заклинание должно быть модифицировано, отлажено и наложено в соответствии со временем дня, фазой луны, намерением, целью и конкретными обстоятельствами его создания. Учитывались и сотни других факторов, которые были сведены в таблицы, графики и диаграммы, напечатанные микроскопическим шрифтом на огромных желтеющих страницах слоноподобного фолианта. И половина каждой страницы была занята сносками с перечислением исключений и особых случаев, которые также должны были быть заучены наизусть. Магия оказалась гораздо более шаткой конструкцией, чем Квентин мог себе представить.
Но было в этом и кое-что ещё, что-то за гранью практики и заучивания, нечто за пределами слов, нечто, не входящее в лекции Марча. Квентин чувствовал это, но не был способен об этом рассказать — было ещё что-то крайне необходимое, если вы собирались выпустить заклинание в окружающий мир. Как бы парень ни пытался обдумать это, он просто терялся в абстракциях. Нужно было что-то, вроде волеизъявления, концентрации с должной интенсивностью, ясного видения и, может быть, чуточку артистической горячности. Если заклинание сработает, значит, на инстинктивном уровне вы этого желали.
Квентин не мог объяснить как, но он знал, работает оно или нет. Он чувствовал единение произносимых слов и сотворяемых жестов с загадочным и волшебным субстратом Вселенной. Он ощущал это физически. Его пальцы теплели, и казалось, что они оставляют след в воздухе. Ощущалось сопротивление среды, как будто бы воздух вокруг становится вязким и давит в ответ на руки, на губы и даже на кончик языка. Его разум шипел в кофеинококаиновом угаре. Он находился в самом сердце грандиозной и могущественной системы. Он сам был этим сердцем. Когда все срабатывало как надо, он точно знал это. И ему это нравилось.
Теперь друзья Элиота вернулись с каникул, и он сидел вместе с ними за трапезами. Они были выделяющейся компанией, искренними, вечно совещающимися друг с другом и часто взрывающиеся приступами коллективного беспокойного смеха. Было ясно, они любят и ценят друг друга и явно не заинтересованы в большей части населения Брейкбиллс. Что-то в них стало другим, но что именно трудно сказать. Они не стали выглядеть лучше или умнее, чем кто-нибудь ещё. Просто казалось, что они знают, кто они есть, и не желают оглядываться на всех остальных, чтобы узнать чужое мнение.
Это мучительно напоминало Квентину о том, как Элиот оттолкнул его тотчас же, как в нём отпала необходимость. Но ведь были ещё девятнадцать других первокурсников, о которых можно было подумать. И всё-таки они не вели себя дико. Они были тихи и напряжены, оценивающе приглядывались друг к другу, будто бы пытались выяснить, — если он правильно догадался, — кто выиграет смертельный интеллектуальный поединок. Они сходились нечасто — они всегда были цивилизованы, но не слишком теплы. Они привыкли конкурировать и побеждать. Иными словами, они были похожи на Квентина, а Квентин не привык находиться среди людей, похожих на него.
Он сам, как и любой другой первокурсник Брейкбиллс немедленно стал одержим маленькой Элис, крошечным хрупким созданием, но вскоре стало очевидно, несмотря на то, что она на целый академический год движется впереди всех, она патологически застенчива до такой степени, что даже не было смысла пытаться с ней поговорить. Когда подходило время трапезы, на все вопросы она отвечала односложно монотонным шёпотом, упёршись взглядом в скатерть перед собой, будто её отягощали бесконечные потоки внутреннего стыда. Она избегала зрительного контакта и прятала лицо за волосами, ясно показывая, какое это для неё мучение — быть объектом внимания окружающих.
Квентин гадал, кто или что может убедить человека с такими удивительными талантами, что она должна бояться других людей. Он хотел сохранять конкурентный энтузиазм на должном уровне, но вместо этого чувствовал, что практически защищает её. Единственный раз, когда он видел её искренне счастливой, пребывающей в полном покое без вечной озабоченности собой, был тот момент, когда она успешно кинула гальку, которая пролетела через бассейн в фонтане и проскочила между ног каменной нимфы.
Жизнь в Брейкбиллс имела тайный, официальный и чуть ли не театральный характер. Во время приёма пищи формальности достигали таких высот, что могли бы сравниться с фетишизмом. Обед накрывался точно в шесть тридцать, опоздавшие лишались права сидеть на стуле и ели стоя. Профессорский состав сидел вместе со студентами за одним нескончаемым столом, накрытым скатертью необычайной белизны и сервированным тяжёлыми столовыми приборами из серебра, не соответствующими друг другу. Свет в помещении обеспечивался батальонами уродливых канделябров. Еда же, вопреки школьным традициям, была восхитительной, приготовленной по старомодным французским рецептам. Меню состояло из любимых блюд жителей средневековья, таких как говядина тушёная в вине и Лобстер Термидор. Первокурсникам выпала честь обслуживать остальных студентов в качестве официантов под строгим руководством старших, и только после того, как остальные закончат трапезу, они ели сами. Ученикам третьего и четвёртого курса разрешалось выпивать по бокалу вина за ужином; пятикурсникам (или же «Финнам», как их называли по необъяснимым причинам) разрешалось два бокала. Как это ни странно, но студентов четвёртого курса было всего лишь десять, вдвое меньше обычного, однако, никто не мог объяснить, с чем это связано. Спрашивать об этом было равносильно окончанию беседы.
Все это Квентин понял со скоростью команды моряков, выброшенных на дикие неизведанные острова и не имеющих выбора, кроме как выучить местный язык так быстро, как только возможно, или же быть сожранными теми, кто на нём говорит. Его первые два месяца в Брейкбиллс пролетели незаметно, и совсем скоро красные и золотые листья рассыпались по Морю, будто бы их разбросало невидимой метлой, — которая, возможно, на самом деле существовала? — и по бокам медлительных выстриженных из зелени животных Лабиринта, демонстрируя вспышки света.
Все это Квентин понял со скоростью команды моряков, выброшенных на дикие неизведанные острова и не имеющих выбора, кроме как выучить местный язык так быстро, как только возможно, или же быть сожранными теми, кто на нём говорит. Его первые два месяца в Брейкбиллс пролетели незаметно, и совсем скоро красные и золотые листья рассыпались по Морю, будто бы их разбросало невидимой метлой, — которая, возможно, на самом деле существовала? — и по бокам медлительных выстриженных из зелени животных Лабиринта, демонстрируя вспышки света.
Квентин посвящал по полчаса каждый день после занятий исследованию кампуса, гуляя по нему пешком. Одним ветряным днём он наткнулся на комнатный виноградник. Земля была разделена на ровные ряды, заросшие виноградными лозами, закреплёнными на ржавых проволоках в виде уродливых подсвечников. К тому времени, как Квентин нашёл это место, урожай уже был собран, а те плоды, что остались висеть на ветках, сморщились до состояния крошечных изюминок.
Чуть поодаль, в четверти мили от этого места, в лесу, в конце узкой тропинки, Квентин обнаружил маленькое поле, аккуратно разделённое на квадратики, отчего оно походило на лоскутное одеяло. Какие-то из искусно выполненных частей были покрыты травой, другие — камнями, третьи — песком. Оставшиеся же были заполнены водой или устланы почерневшим серебром.
Здесь не было ни ограды, ни стен, помечающих грань земель, а если и были, Квентин их не нашёл. Тут была лишь река, протекающая с одной стороны, и леса, окружающие это место с других. Профессорский состав, казалось, проводит непомерное количество времени, поддерживая чары, делающие школу невидимой и скрывающие её от посторонних глаз. Они постоянно прогуливались по периметру, изучая вещи, которые Квентин не понимал, и обращались друг к другу во время уроков, чтобы проконсультироваться.
ГЛАВА 5. СНЕГ
В один из вечеров, в конце октября, профессор Марч попросил Квентина задержаться после занятий по Практической Магии. На «ПМ», как все это называли, студенты тренировались накладывать настоящие заклинания. Им разрешалось отрабатывать только самые простые заклинания, да и те под пристальным наблюдением, но это было лучше, чем ничего. Маленькая награда в виде практики за все те океаны теории, в которых им приходилось маневрировать.
И эти манёвры не особо удавались Квентину. Занятия по ПМ проводились в кабинете, напоминающем химическую лабораторию в колледже — с устойчивыми столами из серого камня, столешницами, покрытыми непонятными застаревшими пятнами, большие и глубокие раковины. Воздух здесь был тяжёлым от постоянных чар и защитных заклинаний, установленных поколениями преподавателей Брейбиллза для защиты студентов от несчастных случаев и друг от друга. Пахло озоном.
Квентин посмотрел как его напарник по занятию — Сурендра — обработал руки белой пудрой (это была мука напополам с берёзовой золой), выписал в воздухе невидимые знаки свежевыструганной ивовой палочкой и мягко поднёс её к шарику (он назвал его Ракшас!), рассекая тот на две равные половинки с одного раза, с первой попытки. Когда Квентин поднёс ивовую палочку к своему шарику (парень назвал его Мартин), он лопнул с тихим хлопком — как перегоревшая лампочка — разбрасывая при этом вокруг себя осколки и пыль. Квентин выронил палочку и инстинктивно отвернулся, защищая глаза. Все остальные обернулись, чтобы посмотреть, что произошло. Атмосфера в классе по ПМ не была особенно дружелюбной.
Настроение у молодого человека было отвратительное, когда профессор Марч попросил его задержаться после занятий. Пока Марч разговаривал в холле, Квентин сидел на столе, болтая ногами, и думал. Его успокаивало, что Элис тоже попросили задержаться. Она сидела перед окном и мечтательно смотрела на неповоротливого Хадсона. Её шарик кружил вокруг головы как маленький ленивый спутник, иногда стукаясь о стекло, когда она прижималась к окну слишком близко. «Почему магия удавалась ей так легко?», задумался Квентин. «Или было ли это так просто, как казалось на первый взгляд?». Колдуотер не мог поверить, что она прилагала те же неимоверные усилия, что и он. Пенни тоже был здесь, как всегда бледный, напряжённый и круглолицый. Он был одет в униформу Брейкбиллс, но ему разрешили оставить его ирокез.
Профессор Марч вернулся вместе с профессором Ван дер Вег. Она не стала ходить вокруг да около.
— Мы попросили вас троих остаться после занятий, поскольку решили перевести вас на второй курс в следующем семестре. Вам придётся взять на себя дополнительную нагрузку и готовиться самостоятельно, если хотите сдать экзамены в декабре, а затем подтянуться до уровня второго курса, но, я думаю, вы справитесь. Я же права?
Она ободряюще взглянула на ребят. На самом деле это был не вопрос, она просто сообщила, что их ждёт. Квентин, Пенни и Элис беспокойно встретились взглядами и опять отвернулись. По опыту Квентин уже знал, что не стоит удивляться, когда его интеллектуальные способности переоценивают, а этот благосклонный по отношению к нему жест определённо затмил кошмар с распылённым шаром. Но Пенни с Элис отнеслись к этой идее довольно серьёзно. Привилегия проскочить год обучения в Брейкбиллс звучала как море работы, а он, в любом случае, не был уверен, что хотел этого.
— А почему? — спросил Пенни. — Почему вы хотите продвинуть нас вперёд? И вы собираетесь перевести кого-нибудь на первый курс, чтобы было место для нас?
В чем-то он был прав. Согласно негласному правилу Брейкбиллс, в каждом классе было ровно по двадцать студентов, не больше и не меньше.
— Разные студенты учатся с разной скоростью, Пенни, мы всего лишь хотим, чтобы все находились там, где им больше подходит. — Ответила она.
Дальнейших вопросов не возникло. Некоторое время спустя профессор Ван дер Вег приняла молчание за знак согласия.
— Раз так, — сказала она, — то я желаю вам всем удачи.
Эти слова бросили Квентина в новую и более мрачную часть его жизни в Брейкбиллс как раз тогда, когда он только-только начал приспосабливается и привыкать к старой. До этого он так старался притворяться таким же, как все остальные. Он блуждал по кампусу и убивал время с другими первогодками в гостиной первого курса. В ней была старенькая, но уютная комната с камином, комплектом поломанных диванов и кресел, и постыдно нелепые «образовательные» настольные игры. На самом деле, это были просто волшебные версии викторин типа «Счастливый случай», перекошенные и заляпанные, с недостающими важными частями поля, карточками с вопросами и фишками. Была даже старая контрабандная консоль для игр в шкафу и ещё более старый телевизор. Он покрывался помехами и выключался каждый раз, когда кто-либо пользовался магией в радиусе двухсот яр, что происходило практически постоянно.
Но это было раньше. Теперь все свободное время Квентин проводил за учёбой. Несмотря на то, что Элиот прилагал огромные усилия, объясняя парню, во что он ввязался, до этого Квентин всё равно представлял себе изучение магии весёлым путешествием сквозь секретный сад, где он радостно сорвёт тяжёлый фрукт с низких и удобных ветвей древа знаний. Теперь вместо этого Квентин каждый день после практических занятий шёл прямо в библиотеку, чтобы быстро закончить его обычную домашнюю работу, а затем, уже после обеда, вернуться сюда, на занятия с ожидавшим его наставником.
Его наставником была профессор Сандерленд, привлекательная молодая девушка, которая на экзамене попросила его рисовать карты. Она совсем не выглядела волшебницей: она была блондинкой, с ямочками и отвлекающими соблазнительными формами. В основном, профессор Сандерленд преподавала продвинутую магию на четвёртом и пятом курсе, и ей не хватало терпения для работы с новичками. Она без устали обучала Квентина жестам и заклинаниям, графикам и таблицам. Когда у него получалось сделать все идеально, это было только начало, и она просила его ещё раз совершить этюды Поппера номер семь и номер тринадцать, медленно, вперёд и назад, просто чтобы избавиться от сомнений. Её руки совершали движения, глядя на которые, Квентин даже не мог представить себе, что сможет сделать нечто подобное. Было бы удивительно, не влюбись парень по уши в профессора Сандерленд.
Ему казалось, что он предаёт Джулию. Но ведь он ей ничем не обязан? Хотя её это, похоже, совсем не волновало. А профессор Сандерленд была здесь. Парню нужен был кто-нибудь, кто был бы частью его нового мира. А Джулия свой шанс упустила.
Квентин проводил много времени вместе с Элис и Пенни. В Брейкбиллс для первокурсников был строгий комендантский час в одиннадцать часов вечера, однако, с их дополнительными нагрузками, троице необходимо было найти способ обойти данное правило. К счастью, был один небольшой кабинет в студенческом крыле, который, опираясь на все законы Брейбиллс, позволял профессорскому составу находиться там, освобождая их от любого контролирующего заклинания, используемого для обеспечения комендантского часа. Вероятно, они оставили его намеренно, как лазейку для подобных ситуаций.