— Пани Малгожата! Какая встреча! — Оглядевшись по сторонам, сыщик спросил: — А где же ваш седовласый спутник? Внушительный мужчина…
— Ха-ха! Вы тоже его испугались? Это правильно, его надо бояться. Хотя, судя по тому, что я видела у Владека, вы не из пугливых.
— Этот пан ваш муж?
— Ну, сразу и открыли свой интерес! Но хорошо, я отвечу… чтобы не мучить приятного пана. Нет, мой муж проживает в Париже. Он уехал. Насовсем. Богатый бездельник. Ая… как это у русских? — соломенная вдова.
— Но страшный человек скрашивает ваше одиночество?
— Да. И не он один! Католическая церковь разводы не дает. Супруг высылает мне достаточное содержание, и я ни в чем не нуждаюсь… кроме развлечений, конечно! Так и быть, я выдам вам все свои секреты. Седовласый пан Олех только что уехал по делам в Петербург. Это его я провожала. И теперь некому меня развлекать.
У Лыкова голова пошла кругом. Вот оно! Польки славились в империи своей красотой — и свободными нравами. Ах, эти паненки… Сыщик уже десять дней как в Варшаве и только облизывался на их изящные профили и гибкие станы. Как там сказал мудрый Гейне? «Польки — ангелы земли; ангелы — польки неба». Неужели сейчас эта красивая женщина его интригует? Но пора уже было что-то сделать, а ничего приличного не приходило на ум.
Пани Малгожата, так и не дождавшись, сама взяла русского увальня под руку. Они пошли к выходу вместе. По дороге сыщик опомнился и купил у торговки букет фиалок. Пани приняла его, поблагодарив легким кивком головы. Тут подъехал осанистый извозчик, почему-то в черкеске с газырями.
— Это ваш? — удивился Лыков. — Что за джигит?
— Его зовут Марек, и он возит меня, когда нужен экипаж. Марек воевал на Кавказе. С тех пор любит щеголять своей горской одеждой.
— Для полноты костюма не хватает кинжала, — тоном знатока заявил коллежский асессор. Фурман презрительно скривился, а красавица рассмеялась:
— У него есть кинжал, конечно! Где-то в ящике. Полиция не разрешает полякам ходить по городу с оружием. Это только вам позволено. Но… куда мы едем? Я могу подвезти вас до дома.
Алексей стоял как завороженный и любовался прекрасной полькой. Она обладала какой-то особенной красотой, не холодной и недоступной, а теплой и живой. Хотелось взять лицо Малгожаты в ладони, коснуться ее щеки, потрепать русые волосы…
— Ну, что же вы молчите? — Малгожата снова рассмеялась. Какой дивный смех. Словно серебряный колокольчик. Баналь но, наверное, но больше не с чем сравнить… Наконец Лыков опомнился:
— Да, спасибо, я буду рад проехаться с вами куда угодно!
Он усадил даму, забрался в пролетку и сказал Мареку:
— Пожалуйста, Гусья улица, дом двадцать четыре.
Экипаж весело покатил по пражским мостовым, затем по асфальтированной Александровской. Опять открылся вид на Варшаву, от которого захватывает дух… Ах, какой город! Любуясь им, Алексей незаметно поглядывал и на свою спутницу. Та не отрывала взгляда от панорамы. Щеки ее порозовели, губы что-то шептали. Экзальтированная патриотка? Но эта раскованность, смелость в знакомстве с мужчинами… Столичные приятели сыщика любили чесать языки о темпераменте полек, их изящной легкомысленности. В глубине души Алексей мечтал стать героем любовного приключения и проверить эти слухи. Но как? И когда? И вот теперь он едет с молодой прекрасной пани. Вечер. Дел никаких нет. Она свободна, а у него пустая квартира. Черт! Дураком надо быть, чтобы не попытаться заманить Малгожату к себе! Когда еще случится такая возможность? И этот Олех сейчас в поезде — один к одному! А Варенька? Она ведь тоже слышала о польках. И спросит его по приезде, и будет смотреть прямо в глаза… Как тут соврешь? Но Лыков понимал, что сейчас сделает все, чтобы Малгожата поднялась в его жилище.
Они ехали молча, и какое-то напряжение, подобно электрическому, возникло между ними. Полька перестала интересоваться пейзажами и глядела только на своего спутника. Глядела внимательно, серьезно и при этом не уловимо порочно. И эта порочность не отталкивала Лыкова, а приманивала. Он чувствовал, как его затягивает в дикий водоворот, а он пропадает в нем с удовольствием… Но что сделать в квартире? Как подойти, начать расстегивать крючки на платье? Дома нет ни конфет, ни хорошего вина, одна водка. Польки ведь такие балованные. Он же опозорится! Но лавочки и магазины давно закрыты. Заказать в ресторане навынос? Но как тут это делается?
— Нет, — сказала вдруг Малгожата. — Мы едем прямо к вам. Хочу посмотреть, как вы живете.
— Но…
— Я знаю, что у вас дома нет шампанского и фруктов. Но мы найдем, чем занять время.
— Вы читаете мои мысли? — простодушно спросил Лыков, пораженный ее словами.
— Это несложно, — усмехнулась полька. И сделалась похожа на прекрасную ведьму, которой хотелось подчиняться и подчиняться…
А как она держала букет! Русские женщины не умеют так управляться с цветами. И какие изящные маленькие руки, холеные, как полированный мрамор…
Когда они подъехали к дому, Лыкова уже била мелкая дрожь. Никогда еще такого с ним не было! Сыщик спрыгнул с подножки, толкнул дверь и впустил Малгожату в подъезд. Там их поджидал величественный керовник.
— Добрый вечер, пан Влодзимеж! — не своим, сиплым голосом поздоровался Алексей.
— Добжий вечер, пан Лыков! — услужливо поклонился поляк.
— Какая чудная лестница! — непринужденно восхитилась Малгожата. — Нам наверх?
— Да, на третий этаж, — сообщил Лыков и почувствовал, что краснеет.
В квартире все совершилось мгновенно и очень бурно. Полька не стала тянуть время. Когда она расстегнула лиф, Алексей еще стыдился перед Варенькой. Но когда сбросила десу,[45] позабыл все на свете…
Через полчаса Лыков направился в ванную комнату, как вдруг в дверь громко заколотили. Раздосадованный любовник на цыпочках прокрался в шинельную. С площадки раздался встревоженный голос Егора:
— Алексей Николаевич! Я знаю, что вы там! Откройте! Очень важные новости!
Лыков прошипел в щелку:
— Уйди и вернись через час.
Но помощник не унимался:
— Очень-очень срочно! Откройте, Алексей Николаевич!
Коллежский асессор накинул халат на голое тело и вышел, прикрыв за собой дверь.
— Что случилось? Чудо ты эдакое…
— Вот! — Егор протянул ему клочок бумаги. — Ян Касъер передал на волю, для своего зятя Малиняка.
— Тут по-польски. Переведи.
— Всего одна фраза: «Срочно переставь поленницу за прачечную».
Лыков подумал секунду и сказал:
— Ух ты! Попался, дядя Янек!
— Что это значит, Алексей Николаевич? На что ему поленница сдалась?
— Это значит, что мы скоро найдем труп подпоручика Яшина.
Иванов захлопал недоумевающе глазами, но потом до него дошло:
— Неужели?..
— Да. Спускайся и жди меня у подъезда, я выйду через пять минут.
— А куда мы?
— К Бурундукову, куда же еще!
Алексей вернулся в квартиру. Малгожата стояла под лампой во всей своей невыносимо прекрасной наготе.
— Куда ты ходил? — удивилась она. — Умойся, мой Геркулес, и мы продолжим. Ах, какое у тебя сложение!
— Оденься, пожалуйста. Ты должна немедленно уйти.
— Почему?
— Срочное дело. Меня вызывают на службу, прислали курьера. Он ждет внизу, начальство велит торопиться.
— Какой курьер, какое начальство?! Алексис, ты меня считаешь за здзиру,[46] которой можно попользоваться и выгнать?
— Малгожата, ты не права! Я сам в расстройстве, я мечтал провести с тобой всю ночь! Но служба…
— Дупек, какая служба вечером воскресенья?
Вдруг она переменилась в лице.
— А-а! Я все поняла! Ты женат и вспомнил о ней, и к тебе пришел стыд? Поздно, шановны, поздно стыдиться. И потом, она далеко, а я — вот я, здесь. Посмотри: разве я не красива? Хуже твоей жоны? Приди, обними меня, и полезем обратно в постель! Ну? Что я делаю не так? Скажи, мой Ахилл, и я сделаю, как ты хочешь!
— Малгожата, я не шучу. Это действительно курьер со службы, и я должен немедленно идти с ним. Оденься, пожалуйста, побыстрее.
Полька рассердилась.
— Шьведне![47] На улице пулноц, и ты выгоняешь меня, як дзивку. Естэж глова не ешть в пожонтку! Жэгнай! Ижд до диабла![48]
Она живо оделась и выскочила на лестницу, красная и некра сивая от злости. Лыков едва поспевал следом.
— Как я смогу тебя найти? — умоляющим голосом спросил он. Малгожата остановилась, подумала и ответила уже спокойно:
— Оставь для меня записку у пана Владека. В том ресторане. Я подумаю, как тебя наказать. Но потом, возможно, прощу…
Чинной парой они спустились вниз. На площадке первого этажа четыре рослых парня, по виду мастеровые, обступили конторщика. Кажется, разговор шел серьезный — лицо у пана Влодзимежа было напуганное. Обсчитал парней при расчете? Лыков под руку с дамой продрался через мастеровых. Те, замявшись, расступились и озадаченно покосились на жильца. Сыщик по привычке отметил это про себя, но думать о таких мелочах было некогда — следовало быстрее нагрянуть к приставу.
Под изумленные взоры Егора его шеф усадил даму в пролетку и откланялся. Малгожата, хмурая и недовольная, уехала. Лыков повернулся к помощнику и сказал:
— Ни слова о ней! А теперь побежали.
Быстрым шагом сыщики отправились в участок. Бурундуков жил над ним, в казенной квартире. Уже через несколько минут Алексей барабанил в его дверь. Амвросий Акимович вышел тут же, словно ждал гостей. Он был в полной форме, даже при сабле и револьвере.
— Алексей Николаевич? Егор? Что случилось?
— Вы и по квартире так ходите? — удивился Лыков.
— До полуночи — всегда. Служба беспокойная. Но вы давай те о деле.
— Вот, — Алексей вынул записку. — Ян Касъер, он же Новец, передает из тюрьмы приказ зятю. Срочно потребовалось перенести поленницу на другой конец двора. Понимаете?
— Нет. Что ж тут такого? Обычное дело. Сейчас как раз подворная уборка идет. Я хожу, гоняю домовладельцев. До Новца, правда, еще не добрался…
Лыков вздохнул и пояснил:
— Полагаю, они хотят спрятать место погребения подпоручика Яшина.
— Да вы что! — ахнул Бурундуков.
— Увы. Возьмите нужное число городовых, пожарные факе лы, лопаты и щупы. Длинные щупы.
Пристав — на нем лица не было — кинулся вниз, в служебное помещение. Через десять минут полицейский отряд со снаряжением выдвинулся на Дикую. Заарендовали двух припозднившихся фурманов и поехали на Бураковскую, где недавно громили игорный дом.
В двенадцатом часу ночи во дворе особняка Яна Новца собралась целая толпа народа. Зять и две дочки хозяина, в домашней одежде, стояли у каретного сарая. Вид у них был очень встревоженный… Городовые воткнули в землю факелы и принялись щупами проверять почву позади бани-прачечной. Бурундуков, Лыков и Иванов застыли вблизи. Что-то зловещее было в этой картине ночных поисков. Что-то страшное вот-вот должно было открыться…
Городовые тыкали старательно, через каждые десять вершков. Они пыхтели от спешки и напряжения — волнение передалось и им. Вдруг в одном месте железный прут во что-то уперся. Немедленно служивые схватили лопаты и принялись там копать.
Несколько минут работы — и в яме что-то показалось.
— Полицейский кафтан! — воскликнул один из городовых.
— И мерлушковая шапка тут! — добавил второй.
Наконец тело откопали и подняли наверх. Смотреть на него был неприятно. Егор отбежал в сторону, его стало рвать. Привычный ко всему Лыков нагнулся над трупом.
— А почерк-то знакомый. Выпустили внутренности, как и Сергееву-третьему.
Бурундуков крестился и шепотом творил молитву.
— Присмотритесь как следует, — попросил его коллежский асессор. — Точно ли это Яшин? Мундир подходит, но мало ли?
Лица у трупа уже не было, лишь запачканные землей волосы обрамляли череп.
— Русые… — пробормотал капитан. — Он это, Сашка.
— Обыщи карманы! — приказал Алексей городовому. Тот истово перекрестился, потом выполнил команду и передал начальству два предмета. Один был полицейский билет на имя младшего помощника Вольского пристава Александра Михайловича Яшина. Сомнений больше не осталось.
Лыков стал разворачивать вторую вещь. Маленький бумажный сверток был в запекшейся крови и раскрываться не хотел. Сыщик порвал бумагу и обнаружил внутри банковские билеты. Он тут же передал их приставу со словами:
— Вот и ваши деньги нашлись, Амвросий Акимович. Три четвертных.
Капитан крякнул и попытался засунуть сверток в карман, но никак не мог попасть.
— В церковь снесу… — пробормотал он, глядя в сторону. — Эх, Сашка, Сашка! А я тебя бранил…
Наконец пристав выяснил, что мешало ему воспользоваться карманом: там лежала какая-то бумага. Он извлек ее, повертел в руках, туго соображая. Потом протянул Лыкову.
— То, что вы просили.
Алексей развернул казенный бланк и с трудом прочитал в свете факелов:
«По наведенным справкам, отставной поручик князь Яшвиль проживал в городе Варшаве с 10 по 23 декабря 1886 года на улице Ставки в доме Журовского. О чем имеется полицейская явка 5/6 Повонзковского участка. В доме Новца по улице Бураковской указанный Яшвиль не проживал.
Помощник пристава 5/6 Повонзковского участка, причисленный к армейской кавалерии корнет Буйный».
Глава 9 Ежи Пехур
Когда Яна Новца привели в подвал полицейского морга, он сначала ахнул и закрыл лицо руками. Потом отнял руки и сам сделался похож на мертвеца. Вся его высокомерная снисходительность исчезла. Перед Лыковым стоял старый и очень напуганный человек.
— Я не убивал этого юношу, — сказал он. — То правда. Я лишь спрятал тело. По приказу пана Нарбутта.
— Нарбутта? — поразился Алексей.
— То так.
— А кто убивал?
— Ежи Пехур.
— Расскажи все, что знаешь. Ты видел смерть подпоручика Яшина?
— Нет. Его привезли уже мертвого, ночью. Он сильно страдал перед смертью, то было видно. Велели закопать. У меня большой двор, самый большой на всей Бураковской. И нет болтливых в семье. Я закопал.
— Кто такой Ежи Пехур? Сказывай, старая тварь!
— Я скажу то при пане Нарбутте.
— Твоего Нарбутта ждет тюрьма! Говори мне, сейчас же!
— Нет, — сразу замкнулся Новец-старший. — Пожалейте мою семью и не спрашивайте о нем.
— Тебя переведут в Цитадель, и там ты все расскажешь. Лучше сообщи здесь и сейчас. Это зачтется на суде.
— Нет. Если я скажу о Пехуре хоть слово, он казнит всех нас. То страшный человек. А его боевцы[49] — сущие звери. Они молодые, людская жизнь для них не стоит и гроша. Боев цы смотрят Пехуру в рот: что он велит, то и делают. Скажет: прыгайте в Вислу — прыгнут. Покажет пальцем — и они зарежут сто человек. И все за Великую Польшу…
Старик действительно не сказал больше ни слова. Лыков и запугивал, и уговаривал — ни в какую!
Пора было принимать меры. Когда Алексей подъехал к знакомому дому на Маршалковской, минуло два часа ночи. Он принялся энергически колотить в дверь. Через минуту, ни о чем не спрашивая, ему безбоязненно отворили. На пороге появилась рослая фигура Гриневецкого. Он был в халате, голова всклокочена, на заспанном лице — волосяные подусники.
— Алексей Николаевич? Что случилось?
— Дозвольте сначала войти.
Шлепая по полу босыми ногами, Эрнест Феликсович провел Лыкова в гостиную и зажег лампу. Алексей протянул ему лист бумаги.
— Вот, прочтите.
— Хм… Рапорт Буйного? Помню этого молодца.
Надворный советник изучил справку и вернул ее своему временному помощнику.
— И из-за этого вы меня разбудили?
— Вы, Эрнест Феликсович, видать, не поняли. Никакой Яшвиль у Новца никогда не жил. А мыльница, что я обнаружил на Бураковской, действительно принадлежала подпоручику Яшину. Как я и предполагал.
— Ну и что с того? — хлопал глазами не до конца проснувшийся Гриневецкий.
— А то, что титулярный советник Нарбутт меня обманывал. Запись в домовой книге Яна Касъера подделана — им или Степковским по его приказанию. Нарбутт покрывает убийц, а возможно, сам является одним из них. Нужно срочно его арестовать.
— Здрасьте! — тут же встрепенулся начальник отделения. — Витольда Зеноновича арестовать? Он — убийца? У вас что, Лыков, совсем голову снесло?
— Моя голова на месте. А вы следите за мыслью, господин надворный советник.
— Я слежу! Я еще как слежу! Вы давно уже роете под нас яму!
— Так вот. Как видно из справки, Яшвиль у Новца не проживал и мыльницу, стало быть, забыть там не мог. Это понятно?
— Ну, пусть и так. Дальше-то что?
— Я показал находку вам двоим и сказал, что поеду с ней в «Павяк». Нарбутт тут же попросил меня прихватить с собой Степковского. Якобы чтобы тот передал больному старику пояс из собачьей шерсти. Помните?
— Помню. Вы разве тогда не вместе уехали?
— Нет. На подъезде меня перехватил курьер от обер-полицмейстера, и я велел старшему агенту ехать без нас. Видимо, Нарбутт попросил генерала задержать меня на несколько минут.
Эрнест Феликсович иронично хмыкнул, но промолчал. Лыков продолжил:
— Разговор вышел пустой и надуманный. Ну ни о чем разговор! Я тогда еще недоумевал, для чего Толстой его затеял? Теперь ясно. Меня потребовалось задержать, чтобы Степковский успел предупредить Яна Касъера о находке. И выработать общую легенду. По совпадению букв за легенду сошла фамилия Яшвиль.
— Но я же сам помню князя! — рявкнул Гриневецкий. — Он действительно приезжал в Варшаву зимой!
— Приезжал. Об этом и в справке написано. Но в доме на Бураковской князь не останавливался.
— Подумаешь! Какая-то писарская ошибка… Вы мне поясните, почему Витольд Зенонович убийца! Ха! Нарбутт — и убийца… Больной бред!
— Ваш помощник отводил мои подозрения от дома Новца как мог. Приплел Яшвиля, успел обработать хозяина, подделал отметки в домовой книге.