— Она сама все расскажет, когда очнется. Думаю, это произойдет совсем скоро.
Дойл кивнул. Потом еще раз пристально посмотрел на Сову и отошел к окну. Сегодня он был одет как чернорабочий — уродливый гигант в грубой одежде. Волосы его намокли, и седые пряди прилипли ко лбу и вискам. Его щеку обезображивал фальшивый шрам. Вот только спокойная холодная сила была настоящей.
— Льет как из ведра. Надеюсь, не затопит подвал.
Отличная погода для убийства. В пелене дождя никто не обратил внимания ни на Жюстину, ни на преследующую ее тень. Когда Эйдриану самому приходилось идти за кем-то по пятам, он всегда предпочитал именно такую погоду.
— Я послал записку Севи. Она наверняка захочет побыть с сестрой. — Дойл начал задергивать шторы.
— Не надо. Она любит свет. — Эйдриан помолчал, а потом добавил: — Она дрожит.
— В комнате достаточно тепло. Холод исходит изнутри ее, — произнес Дойл, но все же подошел к камину и пнул по жаровне. Искры взметнулись вверх и рассыпались по коврику перед камином.
На лестнице послышались шаги. Спустя мгновение в комнату вошел Пакс с подносом в руках, которого сопровождал Кекс — пес размером с пони. С его спутанной серой шерсти стекали струйки воды.
— Бульон, — пояснил Пакс. — Люк сказал, что ее нужно кормить с ложечки, если, конечно, она в состоянии проглотить хоть каплю.
— Поставь на стол. — Сняв с себя мокрую куртку и повесив ее на спинку стула. Дойл остался в одной рубашке и жилете. После этого он зaкатал рукава, словно готовился расправиться с несколькими нападающими одновременно.
— Флетчер со своими людьми уже побывал на Брэдди сквер, — сообщил Пакс. — Они расспрашивают жителей, пытаясь напасть на ее след. Остальные в кабинете. Сушатся и пьют чай.
— Спущусь через минуту.
Взволнованный Кекс подошел ближе. Он поддел носом локоть хозяина, а потом ткнулся своей большой квадратной головой в подушку, нюхая волосы Жюстины и запоминая ее аромат. Ему не понравился запах крови и лекарств, исходящий от повязки. Еще несколько раз ткнувшись носом в одеяло, он отвернулся и направился к Дойлу.
Присев на корточки, тот подкладывал в очаг куски угля, действуя при этом так, словно его руки совсем не ощущали жара. Когда он отошел в сторону, его место занял пес, тяжело развалившийся на полу. Уголь затрещал в очаге, раскаляясь. Кекс со вздохом уложил голову, на передние лапы, укрыв задние пушистым хвостом.
— Я принес нож. — Пакс поставил миску с бульоном на стол рядом с кроватью. — Люк говорит, что рану нанесли им.
— Покажи ему. — Дойл кивнул головой в сторону Эйдриана.
Пакс передал Эйдриану нож рукояткой вперед.
— Флетчер нашел его в тридцати футах от лужи крови. Похоже, его специально там бросили. Не дотрагивайся до лезвия.
Матово-черный плоский нож напоминал своим изящным изгибом вороново крыло.
Конечно же, он был знаком Эйдриану.
— Еще один из моих детей отыскал дорогу домой. Как же хорошо я выдрессировал свои ножи. — Вес этого орудия и его форма были до боли знакомы. Эйдриан перевернул его. — Гляди-ка, кто-то сделал на ней гравировку. Буквы «Э» и «X» — Эйдриан Хоукхерст. Благодаря этому нож стал совершенно особенным.
— Да, подарок от недоброжелателя, — сухо произнес Пакс.
— И человек этот так же недоброжелателен по отношению к Жюстине.
— Этот нож действительно твой? Ты уверен? — спросил Дойл.
— Мой. Вне всяких сомнений. Видишь? — Эйдриан провел подушечкой большого пальца по изгибу рукоятки. — Это было сделано, чтобы нож не вращался во время броска. Но ничего не вышло, поэтому я изготовил всего дюжину. Один подарил Жюстине. — Он посмотрел на Пакса. — По одному тебе и Флетчеру. Еще один — Анник, но она тут же его потеряла, беззаботная женщина. Двух я лишился во Франции: оставил их в телах своих врагов. Еще три оставил с вещами, когда в спешке убегал… — Эйдриан на мгновение задумался. — Из Соккьеве. Это в Италии.
— Стало быть, они рассеялись по всей Европе, — подвел итог Дойл.
— А точнее, девять штук, — добавил Пакс. Бухгалтер в душе, он обожал точные цифры.
— И еше три валяются в мастерской на первом этаже.
Дойл запустил согнутый палец в нагрудный карман и выудил оттуда лупу. Не говоря ни слова, он протянул се Эйдриану.
Тот принялся внимательно изучать находку.
— Лезвие не сточено, несмотря на то что ему уже шестнадцать лет. Несколько зазубрин. Но они, возможно, появились во время сегодняшнего нападения. Много засохшей крови, которая постепенно приобретает коричневый оттенок. Она оказалась на ноже примерно с час назад.
А еще… — На краю лезвия виднелась белая полоса, как если бы кто-то провел ножом по молоку и дал ему высохнуть. Только вот такие ножи, как этот, не опускают в молоко. — Лезвие загрязнено. Это яд.
— Люк тоже так считает, — произнес Пакс. — Только он не знает, какой именно.
Дьявол. Яд. Эйдриан выронил нож из рук, подошел к кровати и стащил с Совы одеяло. Необходимо снять с раны швы. Еще не поздно…
— Ястреб! — Пакс схватил товарища за запястье, — Оставь все как есть. В ране чисто. Ты не видел, но оставленный ею кровавый след тянется до самой Брэдди-сквер. Даже если яд и попал в рану, он вымылся оттуда вместе с кровью. — Пакс медленно отпустил руку Эйдриана.
— Уже больше часа прошло. — Не глядя на Эйдриана, Дойл вновь укрыл Сову одеялом. — Зрачки нормальные. Нет испарины на лбу. Рука не опухла. Губы не сухие. Пульс немного учащенный, но это от боли.
В Лондоне можно было купить пять сотен различных ядов, если только знать место. Быстрые. Медленные.
«Ради всего святого. Сова, каким из них начинен поразивший тебя нож?»
Я никогда не пользовался ядами. От этого появляется небрежность в работе.
— Даже в разгар войны не многие прибегали к помощи яда, — заметил Пакс. — Это сужает область поисков.
Война закончилась три года назад. И все же некто из страшного прошлого умудрился протянуть свою руку и схватить Жюстину.
— Они воспользовались моим оружием. — Эйдриан наклонился и поднял нож с пола. Он помнил мельчайшие подробности его изготовления. Помнил, как впервые поднес полоску стали к точилу. Ему потребовалось несколько часов, чтобы придать лезвию необходимую форму.
Некоторые ножи оживают. Да, есть в них что-то от живого существа. И никто не переубедил бы Эйдриана в обратном. Этот нож был злым, полным решимости. Настоящий убийца.
«Но ведь ты не убил ее, правда? Должна же в тебе остаться хоть капля преданности своему создателю».
Эйдриан взвесил нож в руке и метнул его в дверной косяк. Лезвие с глухим стуком погрузилось в деревянную поверхность. Кекс тотчас открыл глаза и потрусил прочь, чтобы спрятаться за спинку стула.
Эйдриан вытащил нож из косяка и положил его на каминную полку лезвием к стене, чтобы нож не ранил кого-нибудь невзначай.
— Они столпились внизу и ждут приказов, — произнес Дойл, — а сумерки сгущаются. — Ответа не последовало, и он добавил: — Я не позволю ей умереть в твое отсутствие. Не стоит терять времени.
Жюстина первая вытолкала бы его за дверь. Отправила бы выполнять свою работу. Эйдриан отчетливо представлял, как она сурово хмурит брови.
Наклонившись к ее уху, он прошептал:
— Дождись меня. Сова. Помнишь, ты обещала перерезать мне горло, когда я засну? Так сдержи свое обещание. V нас с тобой осталось незаконченное дело.
Жюстина лежала, беспокойно мотая головой. Ее лоб прорезали складки, а губы шевелились, точно она силилась что-то сказать. Все еще дышала. Все еще жила.
Эйдриан выпрямился.
— Я убью негодяя, сделавшего это.
— Знаю, — ответил Дойл.
Пакс поспешил за Эйдрианом.
— Останься, — сказал Дойл.
— Мне нужно…
— Это подождет. Ступай к кровати и приподними ее. Нужно попытаться покормить ее бульоном. — С этими словами Дойл взял со стола миску.
— Я пришлю Фелисити.
— Жюстина с ней незнакома. А тебя знает. Даже когда голова отключается, тело чувствует, если его касается незнакомец.
Пакс подошел к постели и осторожно приподнял Жюстину, стараясь не задеть перевязанную руку. Их разделяло одеяло, поэтому он не касался ее кожи.
— Она принадлежит Хоукеру.
— Думаю, она не будет возражать против твоей помощи. Черт, да она даже не узнает об этом, если не станешь распускать язык. Хоукера тоже не стоит просвещать. —
Дойл зачерпнул ложкой бульон и заговорил с Жюстиной: — Нужно попить.
Жюстина проглотила бульон, хотя глаз не открыла.
— У тебя много разных талантов. — Пакс неловко заерзал на стуле, стараясь не проявлять интереса к женщине, принадлежащей Хоукеру.
— Немудрено, когда у тебя четверо детей и жена, дающая приют каждому бездомному, что встречается на пути. — В голосе Дойла послышалась неподдельная гордость, когда он заговорил о жене.
Жюстина проглотила еще ложку, а потом жадно приникла к миске, поднесенной к ее губам. Насытившись, она склонила голову на грудь Пакса и вновь погрузилась в забытье. Выждав некоторое время. Пакс осторожно опустил голову Жюстины на подушку.
— Ну вот и славно, — удовлетворенно кивнул Дойл. Взяв одной рукой стул, он поставил его рядом с кроватью и грузно опустился на него. — Посижу здесь. Попроси Фелисити принести чаю.
— Убрать этот нож?
— Оставь. Кажется, у Хоукера есть какие-то соображения относительно него.
— Ты же понимаешь, что это значит? Я о том, что негодяи воспользовались его ножом.
Дойл кивнул.
— А вот Хоукер, кажется, не понимает. Пока не понимает. У него мысли не тем заняты. — Пакс многозначительно посмотрел на Жюстину.
— Он все поймет.
— Ножи Эйдриана Хоукхерста известны по всей Европе. Ножи Черного Ястреба. Кто-то хочет, чтобы думали, будто Жюстину убил он.
— Так и есть.
Глава 4
В Лондоне не так уж много мест, где четверо предателей-заговорщиков могли встретиться тайно. Благодаря длительному сотрудничеству и общему прошлому они стали неразлучны. В самом начале своей деятельности они вынуждены были соблюдать предосторожности в соответствии с приказом человека, переправившего их в Англию. После его смерти они продолжали соблюдать конспирацию, исходя из приобретенного опыта. Теперь, спустя много лет, это вошло в привычку.
Мужчина, одетый в костюм палача, произнес:
— Ему почти шесть, не так ли? Довольно крупный для своего возраста.
Он достаточно большой, чтобы обзавестись собственным пони, — заговорила одна из женщин. На ней было вызывающе яркое платье, а лицо скрывала венецианская карнавальная маска. — Я надеялась, что это будет… действительно маленькая лошадка.
Две женщины и двое мужчин стояли в скрытой за занавеской нише рядом с танцевальным залом. Даже само их дыхание отдавало предательством. Слишком давно вступили они в тайный сговор друг с другом. Шантаж и убийства связывали крепче, чем узы родства.
Звуки скрипок, флейт и виолончелей сплетались в причудливую мелодию. Феи и пираты, пастушки и английские рыцари кружились в быстром шотландском танце.
Женщина в карнавальной маске произнесла:
— Я порчу его. Мы всегда портим тех, кто младше. — Она раскрыла и вновь закрыла веер. — Он кажется таким маленьким на этом огромном пони.
Женщина в костюме Клеопатры отвернулась с выражением скуки на лице. У нее не было детей.
— Его назвали Палисейд. Ну что за имя для лошади? Ведь с английского это переводится как забор?
— Да, стена, окружающая крепость. Хорошее имя. Сильное, — заметил крепкий приземистый мужчина в плаще и латах средневекового тамплиера. Он выглядел настоящим солдатом, коим по сути и являлся.
Хэмфри всегда устраивали костюмированный бал в первую неделю мая. Это давно уже стало традицией сезона. Но сэр Джордж был всего лишь баронетом, а леди Хэмфри — дочерью моряка торгового флота. Публика на балу собралась разношерстная. Танцы были слишком шумными, а манеры присутствующих не слишком рафинированными. Молодые сквайры из Йоркшира, коим не удалось произвести фурор в течение сезона, расправляли перья на балу у Хэмфри, уверенные в собственной неотразимости. Мамаши привозили сюда робких дочерей, чей дебют должен был состояться лишь в следующем году, и таким образом исподволь представляли их обществу.
Карнавальная маска возразила:
— Мне нужен не сильный пони, а послушный. На его содержание уходит столько денег, а толку никакого. Кроме того, время от времени в его взгляде появляется такое коварное выражение.
Эти четверо разговаривали и ждали, скрытые от посторонних взглядов тяжелой голубой портьерой. Они потягивали пунш, болтая о погоде, последних скандалах, политике и совершенно бесполезном пони, содержащемся в конюшнях близ Хэмпстеда.
Женщина в костюме Клеопатры внезапно сменила тему:
— Доктор ушел в пять. А потом они послали мальчишку к аптекарю. Должно быть, она все еще жива.
— Отвратительная работа! — злобно прошипела Карнавальная Маска.
— И ужасно глупая. Нам всем чертовски повезло, что его не поймали. — Лицо Клеопатры скрывала маска с золотыми узорами, украшенная перьями. Ее голову венчал черный парик, а руки были унизаны тяжелыми золотыми браслетами. — Или что ее не поймали.
— Ее ударили ножом посреди Брэдди-сквер, — вступил в разговор Тамплиер. — И сделал это не наш человек. Никто из нас не стал бы так рисковать.
— И все же злоумышленник преуспел в своем намерении, — сказала Клеопатра. — Его план был хорошо продуман. Дождь скрыл следы. Он нанес удар рядом с Микс-стрит и убежал. Так что я назвала бы его работу смелой, но никак не глупой.
— Он всех нас подверг риску, — произнес Палач. — Британская разведка не простит нам этого. И не забудет.
— Может, это просто неудачное стечение обстоятельств, — угрюмо предположил Тамплиер. — Город наводнен ворами всех мастей. Вполне возможно…
— Я получила письмо, — перебила его Клеопатра. — В нем мне предписывалось быть в книжном магазине на Харт-стрит, дождаться людей из магистрата и дать показания. — Она немного помолчала. — Нам всем дали описание одного и того же человека. И все мы последовали данному в письме приказу.
— Нож у одного из нас, — подхватил Палач. — И если она умрет, вина будет лежать на нас.
— Только один из нас виновен. Только один. — Женщина в карнавальной маске схватила веер, словно оружие.
— Один — убийца. — Украшения Клеопатры зазвенели, когда она поднесла стакан с пуншем к губам. — Но трое из нас с готовностью солгут и тем самым отправят человека на эшафот. Для убийцы уже припасено место в аду. — В ее глазах вспыхнул огонь. — Оставишь мне местечко подле огня, Эми?
— Я никого не убивала.
— Ты сказала бы то же самое, даже если б за корсетом твоего платья был спрятан окровавленный нож. Так что же, будем по очереди заверять друг друга в собственной невиновности?
— Клянусь, я не…
— О Боже, все мы очень виртуозно умеем лгать, — закатила глаза Клеопатра. — Но ты можешь продолжать клясться, если тебе от этого легче.
Тамплиер поднял руки вверх, призывая к тишине. На его голову был наброшен капюшон из металлических колец, а лицо скрывала маска цвета стали. Его наряд состоял из серебристой кольчуги, отливавшей в блеске свечей, точно рыбья чешуя.
— Что нам известно?
— Представитель военной разведки ничего не видел. — Клеопатра вращала в руке бокал, пристально глядя на его содержимое. Один из преданных ей людей занимал высокую должность в военной разведке. — Их человек, надзирающий за Микс-стрит. промок до нитки и решил укрыться от дождя в ближайшей таверне. Поэтому им известно лишь то, что говорят вокруг. Но никто не связывает убийство с Микс-стрит. Ты знаешь имя подозреваемого?
— Да брось! — резко перебил Клеопатру Тамплиер. — Оно известно всем нам.
— Это глава британской разведывательной службы. Черный Ястреб.
— Именно поэтому нам грозит провал. — Палач облокотился о стену и опустил голову. — Жюстина Дюмотье и Черный Ястреб были когда-то любовниками. Если она умрет, он не успокоится, пока не разделается со всеми нами. — Он поднял голову, переводя взгляд с одного лица на другое. — И, наверное, будет прав. Гравуа и Патлен заслужили смерть. Но не Дюмотье.
— Она была агентом тайной полиции, как и они. — Клеопатра пожала плечами.
— Как и мы. — Губы Тамплиера под маской изогнулись в угрюмой гримасе. — Она была бойцом и сражалась за то, во что верила. Она не должна умереть так вот бесславно.
— Мы всегда повторяли себе, что у нас нет выбора. — Карнавальная Маска следила взглядом за фигурой в светлом платье, мелькающей среди танцующих. За своей старшей дочерью. — Они победили. А мы стали монстрами, коими они пытались нас выставить. Мы…
Мужчина, одетый в костюм Генриха VIII, остановился рядом с нишей и заглянул за занавеску. На Клеопатре была надета накидка из собранной складками ткани, под которой отчетливо просматривалось молочно-белое тело и грудь с позолоченными сосками. Она обрела богатство, торгуя собственной красотой. Генрих VIII окинул Клеопатру оценивающим взглядом и похотливо облизнул губы.
Палач поднял свою секиру, тронув пальцем край лезвия, и Генрих VIII поспешил ретироваться.
Когда он ушел, Клеопатра произнесла:
— Слишком поздно. И так всегда. Что будем делать?
— Мы можем остановиться, — тихо произнес Палач.
Стоящие за занавеской люди многозначительно переглянулись. Они понимали друг друга без слов. Четыре французских шпиона, скрывающиеся под личиной графского внука, вдовы барона, грубовато-добродушного военного и известной куртизанки.
— С меня хватит, — произнес Палач. — Это конец. Когда придет очередное письмо, я просто проигнорирую его.