- Это все предрассудки, - сказал король. - Вы что, простой вещи понять не можете? В Аронаксе-то вышестоящая партийная организация!
Канцлер укоризненно покачал головой:
- Народ нас не поймет, государь.
- Да? Формулировок нахватался? А Варшавский Договор с кем заключать будем? С баратинами?
Канцлер все понял и подмигнул Тубарету:
- Ну, если Варшавский - другое дело. Давно этот Аронакс пора прибрать к рукам...
- Тихо ты! Прибирало нашлось! Кто Семен Пантелеевич - и кто я! Вот когда переведут меня в Аронакс, тогда и поговорим. А пока следует субординацию соблюдать...
- Мудрости твоей, государь, постигнуть нам не дано, - грустно сказал Калидор. - Но все будет по твоему слову, ибо провижу скорую и славную победу...
- В каком состоянии королевская казна? - впервые поинтересовался Виктор Панкратович.
Канцлер покраснел и назвал цифру - с поправкой на собственное строительство.
- Сколько же это в рублях будет? - мучительно размышлял вслух король. - Все равно придется по максимуму платить, я все-таки не уборщица...
Он долго делал на бумажке соответствующие подсчеты и наконец подал ее канцлеру.
- Данную сумму, - торжественно сказал он, - следует незамедлительно отправить королю Аронакса Семену Пантелеевичу Скопидару Пятнадцатому...
- Грызи его хопуга, - машинально добавил Тубарет.
- Данную сумму? - не поверил канцлер. - То есть дань? Никогда и никому Листоран не платил дани, а уж тем более аронакским Скопидарам. Напротив того, они нам каждый год отступного платят, чтобы не обижали...
- Товарищи, товарищи, - сказал король. - Вы с Уставом знакомились? Вот и выполняйте.
- Срам какой, позор! - выкрикнул герцог.
«А вдруг это не Семен Пантелеевич? - подумал король. - Здесь ведь тоже сволочей хватает. Да нет, конечно Семен Пантелеевич, больше некому...»
- Срам - партвзносы утаивать! - рявкнул он. Тут, кстати, пришлось волей-неволей растолковать соратникам, что такое партвзносы и на какие хорошие дела они обычно тратятся.
- Знал бы, сроду заявления не подавал, - ворчал герцог вполголоса. - Да еще на парткомиссии стыда хватил - что да что делал до семнадцатого года... Что делал, что делал... Что молодой герцог до семнадцатого года делает? За служанками бегает, вот что...
- Больно много воли берешь, товарищ герцог, - назидательно сказал Востромырдин. - Вот сам взносы и повезешь.
Тубарет запротестовал, что, мол, не дело оставлять войско без головы в такое тревожное время, но тут прибежал слуга с криком:
- Государь! К телефону!
В приемной страхолюдная секретарша-хопуга уже басила в трубку:
- А как тебя зовут, мальчик? Сережа? А ты вкусный?
Стараясь не глядеть на образину, Виктор Панкратович вырвал трубку:
- Востромырдин слушает!
- Дяденька! - раздался детский голос. - А где Баба-яга? Ты ее убил?
- Убил, убил, - успокоил ребенка король. - Папа дома?
- Нет, папа на Марсе, я как раз в центр управления полетов звоню... А это не Центр? Тогда извините...
- Стой! Не вешай трубку! - взмолился Востромырдин. - Ну, мама дома? А дедушка? Дедушка у тебя коммунист?
- Дедушка у меня губернатор, - похвастался далекий Сережа.
Глава 12
Есть пила «Дружба», а есть и пила «Любовь», и она куда страшнее, ибо первая уязвляет дерево, вторая же - самое сердце человеческое.
Наевшись, напившись и наслушавшись новостей в трактире, маркграф Миканор, Соитьями Славный, со своими спутниками расположились ночевать в сарае, по-простому, на соломе. Миканор и Деряба дали друг другу на сон грядущий крепкое слово, что не станут предпринимать ночью никаких диверсий, потому что и без того от мужиков можно теперь ожидать всякого. Деряба от нечего делать принялся подначивать маркграфа: дескать, не обломится ему тут ничего, поскольку даже староста запер своих дочерей в погреб.
- Погреб - это пустяки, - сказал маркграф и мечтательно потянулся всеми косточками и хрящиками. - Всяко запирали. И на семь замков, и за бронзовой дверью.
С этими словами он добыл из переметной сумы струнный инструмент и перебрал тонкими пальцами по грифу.
- О! - оживился Деряба. - «Нейтральную полосу» знаешь?
Но маркграфу эта песня была незнакома, как, впрочем, и все остальные, предложенные капитаном. Вместо этого он тоненько-тоненько затянул:
Хорошо тому живется,
Кто красавицей любим:
Даже в Мир она пробьется,
Устремляяся за ним!
Ноты из инструмента вылетали тоже довольно противные.
- Нормальный голос, - похвалил Деряба. - Типа Валерия Леонтьева.
Маркграф спел еще несколько ксив такого же любострастного содержания, и Деряба почувствовал, как что-то шевелится. Шевелилось непосредственно под ним, под соломой, под землей. Капитан вскочил и в слабом сиянии зеленой свечи увидел, что из соломы торчит чья-то рука.
- Я же говорил, - пожал плечами маркграф и еще сильнее ударил по струнам.
К руке присоединилась другая; солома полетела в стороны, и над земляным полом показалась чумазая, но симпатичная рожица, а потом и ее хозяйка в целом.
- Подруги есть? - по привычке спросил проснувшийся от шума Шмурло. Первая из дочерей старосты уже обнимала перепачканными в земле руками поющего маркграфа, а две другие выбирались из подкопа. Сестрица отпихивала их от Миканора ногами, и бедные девушки были вынуждены удовольствоваться капитаном и полковником, найдя, что они тоже ничего себе на крайний случай.
- И вот так всю жизнь, - объявил маркграф, увлекаемый своей избранницей за дощатую перегородку. Но и там сиятельный повеса не оставил своих музыкальных упражнений. Голос его, равно как и содержание песен, оказал на военнослужащих и их случайных подруг необыкновенное и желаемое воздействие.
Подобно Виктору Панкратовичу, Шмурло и Деряба смогли лично убедиться, что женщину в Замирье можно уговорить только добром, что и было сделано и по мере сил повторено.
Песня не кончалась.
- До сих пор голосит, идол, - пожаловался утомленный Шмурло, но как раз тут песня и смолкла. Подруга Дерябы стала щипать капитана и уговаривать его хотя бы посмотреть одним глазком на прославленные действия маркграфа. Деряба долго ворчал, потом сдался, пробил мизинцем дырку в доске и посмотрел.
- Струна лопнула, новую натягивает, - объяснил он своей старостиной дочке и щелкнул ее по носику.
...Путь от деревни до деревни был неблизкий. Приходилось ночевать и в лесу, и в поле. Один раз среди бела дня на маленький отряд налетели вовсе уж нехорошие существа с человеческими туловищами и головами, но при стрекозиных крыльях и шести шипастых лапах. Особенно страшными были их лица - совсем как у людей, только глаза огромные и бессмысленные. Атакуя, твари издавали низкое гудение. Маркграф прикрывался сверху мечом, а Деряба колол своим страшным копьем. Шмурло сперва боялся, но потом тоже приладился бить нападавших дубиной по всем местам. Три зверя подыхали на дороге, остальные с воем умчались прочь.
- Странно, - сказал маркграф. - Что это они прямо на тракте охотятся? Осмелели или от голода?
Деряба сказал, что спросит у своей ванессы, когда она в очередной раз прилетит. Малютка почему-то привязалась к капитану и за дорогу уже несколько раз выручала всю группу, указывая родники и самые вкусные растения.
В следующей деревне их встретили холодно и накормили весьма скудно.
- Самим жрать нечего. Эх, как мы десять-то лет назад бродячих святых-то встречали!
Разумеется, речь шла о Рыле с Гидролизным. Шмурло заикнулся было, что это никакие не святые, но мужики так на него глянули, что полковник госбезопасности заткнулся.
Деревня была малолюдной, баронский замок давно разорили и разграбили повстанцы. Подковать маркграфского коня было снова некому: здешний кузнец тоже ковал-ковал Счастия Ключи, а потом его опять вызвали в столицу ковать какой-то особый щит. Правда, кузнец до столицы не дошел...
- Мы бы и вас повесили, - чистосердечно говорил здешний староста, - да из-за этого красавца нам бабы потом никакого житья не дадут...
Маркграф этим нисколько не смущался и спрашивал, нет ли здесь неподалеку работорговцев. «Дались ему эти работорговцы?» - удивлялся Деряба.
- Да нужны для одного дела, - отмахивался маркграф, но и ему было не по себе. - Что же мы так долго шли? Ведь до темофейских баронов всего-то полдня ходу было, - объяснял он. - А баронесса и того быстрей прибегала...
Здешние женщины не подвели: напихали маркграфу в переметные сумы вина и лакомств - лесные корешки путешественникам изрядно надоели.
До третьей деревни и третьего замка добирались они, судя по часам полковника, две недели. Маркграф уже окончательно отказался что-либо понимать, а капитан с полковником и не пытались. Объяснения ванессы Дерябу не устраивали.
Замок состоял из одной-единственной башни, зато очень большой и высокой. Вокруг не было ни стен, ни крепостного рва.
- Литягам стены ни к чему, - пояснил Миканор. - Но это их замок, точно, я сколько раз во-он в то окошко лазил, только тут, похоже, давно уже не живут...
- Литягам стены ни к чему, - пояснил Миканор. - Но это их замок, точно, я сколько раз во-он в то окошко лазил, только тут, похоже, давно уже не живут...
Но маленько-то жили: несколько оборванцев напали на путников у входа в башню, хотя поживиться у них было вроде бы и нечем. Оборванцы размахивали дубинками до тех пор, пока Деряба не показал на одном из них чрезвычайно секретный, даже в Японии мало кому известный удар «генкий-кацура», и оборванец выжил исключительно чудом. Оборванцы сдались и попросили поесть.
Накормленные из милости разбойнички рассказали, что поселились возле башни сразу же после Большой Голодухи, когда вся округа вымерла. Только это давным-давно было, при Гортопе Тридцать Девятом. Король сей вдруг распорядился враз выкопать из земли все дары ее и сложить их в большие амбары, чтобы потом на телегах и с песнями везти в столицу. Ослушаться крестьяне не посмели, поскольку из столицы были присланы на этот счет особые отряды. Во главе же каждого отряда стоял свой, деревенский кузнец, а кузнецы в сельском хозяйстве сроду ничего не понимали, хотя старались.
Разумеется, все выкопанное и собранное в три дня сгнило в амбарах, а все съедобные растения в лесах тоже от страха перед грядущим голодом повырвали и поели. Тут голод и грянул. Кузнецов, конечно, повесили, изготовлять оружие стало некому, чем немедленно и воспользовался коварный король Аронакса Скопидар Пятнадцатый, грызи его хопуга.
- Мы же их всегда били! - вскричал маркграф.
- Так наш король им первый дань придумал платить, вот они и обнаглели. Это сразу после Баронской Погибели случилось, - сказал разбойничек. - Я и сам, надо вам знать, баронет, только ничего о тогдашней жизни не помню.
Маркграф побледнел.
- Понятно, - сказал он наконец. - Значит, опять пришлось Эндустану время раскрутить...
- Ну-ка, ну-ка, - оживился Деряба. - Я тут и сам замечаю, что со временем ерунда какая-то получается.
Маркграф, поминутно ссылаясь на свою малую ученость («Сами понимаете, мне ведь с младых ногтей ни минуточки покою не было»), объяснил, что в трудную минуту Верховный Маг Листорана может ради спасения любезного отечества прибегнуть к крайнему средству: раскрутить как следует время, чтобы сорвать все планы злокозненного врага.
- Гончарный круг видели? Примерно так и у нас. Середка вращается еле-еле, а края так и мелькают, так и мелькают! В Макуххе, может, всего-то неделя прошла, а в провинциях уже и дети состарились. Но бывает и хуже...
И Миканор рассказал, что во время приснопамятного похода на Снегопур листоранское войско двигалось вперед так скоро и неодолимо, что время за ним не поспевало и сам маркграф, воротившись со славой (его выдающиеся способности помогли пехоте форсировать крепостной ров), застал в замке собственного деда бесштанным маркграфенком, но потом местные маги наладили все как надо...
Шмурло удивлялся тому, с какой легкостью воспринимает маркграф такие важные политические события.
Деряба предложил переночевать в замке, но оборванцы во главе с сомнительным баронетом наотрез отказались: башня могучего Литяги и при жизни-то пользовалась весьма дурной репутацией, а теперь туда и вовсе соваться не стоит. В башне зачастую пропадали люди, а некоторые пропали совсем. По ночам оттуда раздаются несвойственные добрым листоранцам звуки и такие же песни на незнакомых языках.
- Ерунда собачья, - подытожил Деряба и крепким пинком распахнул тяжеленные двери, ведущие в башню. Ванесса осталась сидеть у него на плече, и людям стало неудобно бояться, они двинулись следом.
Внутри, ко всеобщему удивлению, было светло, поскольку верхняя смотровая площадка была, оказывается, сделана из какого-то прозрачного материала и, несмотря на многолетнюю грязь и пыль, солнечные лучи все же проникали сюда. Под ногами расстилались серые от пыли ковры с длинным ворсом, от пола до потолка по стенам вилась спиралью деревянная галерея, на которой размещались дощатые пристройки и комнатки. Ворс на коврах давно истлел, и каждый шаг отпечатывался в нем, словно в снегу. Маркграф сразу же начал чихать и выбежал наружу. Он не успел как следует прочихаться, когда капитан позвал его назад.
- А ты ртом дыши, - посоветовал он. - Вот, погляди-ка сюда, узнаешь?
Гобелен, висевший над камином, был свеж и ярок, словно новенький. Ни одной пылинки на него не село. Изображены на нем были два великана в ярко-оранжевой одежде и таких же касках. Лица великанов были исполнены достоинства и покоя. Между ними на небольшом троне сидел крепкий мужчина с патологически длинными усами. Великаны положили свои громадные ладони ему на голову, как бы благословляя. В свободных от благословения руках один из гигантов держал прозрачную бутылку с прозрачным же содержимым, другой - дымящуюся сигарету.
- Узнаешь? - спросил Деряба.
Маркграф благоговейно снял шлем.
- Это же творцы всего сущего - божественные братья Шишел и Мышел! - воскликнул он. - А вот первый барон Литяга тут совершенно не к делу изображен. Самозванец! Ведь все же знают, что не ему, а нашему родоначальнику Шишел и Мышел предложили стать третьим, потому что род Миканоров наиболее знатен в Листоране...
- Это Рыло и Гидролизный, которые тебе латы чинили! - сказал Деряба.
Миканор застыл с разинутым ртом.
- И в самом деле, - произнес он наконец. - Горе мне, как же я сразу не догадался, что это не просто бродяги! Сказано же в священных книгах, что Шишел и Мышел непременно пройдут по Замирью, устремляясь к началу времен...
- Накрылось наше преследование, - заключил Шмурло. - Теперь начальство по головке не погладит...
- Да не в том дело, - досадливо отмахнулся маркграф. - Я вот у них денег попросить не догадался - такая досада! Есть у братьев такая щербатая монетка, с которой сколько сдачи ни сдавай - все мало будет! Тогда бы мне и вас не пришлось... - Тут Миканор прикусил язык и огляделся.
- Что не пришлось? - насторожился Деряба.
- Да нанимать не пришлось, - нашелся маркграф. - Я бы тогда от всех рогоносцев честь честью откупился и все сызнова начал!
Хорошо тому живется,
Кто всей суммой овладел:
Совершить ему придется,
Ой, немало славных дел!
Деряба все еще не расставался с мыслью переночевать в башне. С этой целью он мобилизовал трясущихся от страха оборванцев во главе с баронетом на уборку помещения.
Уборка заняла почти целый день, поскольку в башне все было такое ветхое и хрупкое, что на галерею, например, даже и не пытались подняться - источенные червем ступени крошились под ногами, и все это хозяйство могло запросто рухнуть на голову.
Деряба надзирал за уборкой, а Шмурло мелькал тут и там, вербуя среди оборванцев агентуру. Оборванцы были жадные, кругом перед всеми виноватые и на вербовку шли охотно, удивляясь лишь присваиваемым псевдонимам - Иванов, Аптекарь, Караганда...
Оперативная деятельность полковника была прервана криком Дерябы:
- Гляди-ка, газета!
В самом деле, расчищая камин от золы, один из оборванцев обнаружил обгоревший кусок пергамента.
- Так она самодельная, - обиделся капитан, разглядев все как следует. - А на вид вроде как настоящая... Да, это не фотографии, а рисунки... Полкан, гляди, это же Мырдик наш тут с кем-то обнимается!
Шмурло подошел и взял у товарища пергамент.
- «Листоранская правда», - прочитал он заголовок и даже не удивился своему неожиданному умению. К сожалению, датировку номера он так и не смог определить, но Виктора Панкратовича на рисунке узнал сразу. Первый секретарь Краснодольского крайкома в плохо сшитом костюме и ботинках со шпорами обнимал и целовал какого-то на редкость неприятного типа, пузатого и волосатого, обряженного в белую хламиду.
Подпись под рисунком гласила: «Его Величество дорогой товарищ король Гортоп Тридцать Девятый приветствует на листоранской земле руководителя дружественного племени кирибеев, перекочевавшего в Листоран с визитом доброй воли.
Фото А. Мусаэльяна и В. Песова».
Маркграф заглянул через плечо полковника и разразился проклятиями:
- Так он, оказывается, еще и кочевников на нашу голову призвал. Изменник!
- Не забывайся, гражданин Миканор! - осадил его Шмурло. - А то ведь мы тоже кое-что припомнить можем! Дочка-то старосты - она небось несовершеннолетняя?
И продолжил чтение вслух:
- «Желанным гостем на прилавках Макуххи стала брошюра товарища В. П. Востромырдина «Листоранское ускорение», посвященная проблемам индустриализации края. Глубокий анализ, подлинно комплексный подход ко всем вопросам, с которыми приходится сталкиваться краевой партийной организации, отличают эту работу. Коммунисты края давно знают Виктора Панкратовича как убежденного ленинца, последовательного проводника решений Центрального Комитета, крупного партийного руководителя, лидера и застрельщика всех новых дел, чуткого и отзывчивого старшего товарища, подлинного короля партийного строительства. Чтения брошюры «Листоранское ускорение» состоятся во всех трудовых коллективах столицы и на местах.