Война обреченных - Дмитрий Володихин 2 стр.


По щекам Хамара катились тяжкие слезы.

– Другие это знают?

– Я будет быть говорил раньше. Вольных городов мои не верят. Морское братство верит, готово. Князь Маханад не верит. Князь Багур не верит. Князь Тангон – не Молодых Хозяев, князь Тангон – Древних Хозяев, надеется на они. Зря. Они меньше. Нет, они слабее. Не помочь. Империя… там думают, сомневаются… Все равно. Кули-и, ты чужой, уйди, ты можешь уйти к себе, уйди. Кто верит и не верит, кто готов и кто сомневается, все умрут. Кто борется, мои все умрут. Кто не борется и лежит, все умрут. Кто не умер сегодня, умрет завтра. Каур весь – Большого Хозяина. Хозяин сказал: умирайте, теперь мы должны умереть все.

– Но мы побеждаем, Хамар.

– Ты… видел одну ступень Лестницы… Скоро будут быть еще ступени. Хуже. Нет, сильнее. Это моя сердечная боль, теснит мое сердце. Бедный твой язык, плохой язык, тупой язык…

Я понял: завтра будет плоше, чем сегодня. Надо убираться отсюда, но как? Потом сообразим.

Вдруг он опять поднял руку, и я почуял неладное. Его пальцы прикоснулись к моему плечу… вошли в него. Я сидел ни жив, ни мертв. С шаманами лучше не шутить. Не рыпаться. Я и не рыпался. Как статуя застыл. Вот говно-то. Чувствую, будто я стал прозрачный и… никакой, вроде пустого воздуха. Он шарит внутри меня, щупает что-то, глядит внимательно, сволочь, внутренности мои будто глазами пересчитывает. Не больно, только… не по себе как-то… И судорогой крутило меня… Я испугался. Потом он вынул, сволочь, выблядок, руку.

– Тоже… Хозяина. Сдохнешь, если не будешь перемениться. Усвой. Да? А лучше беги. Да?

– Почему ты мне это рассказал?

Хамар почмокал губами, как старая перечница какая-нибудь, как говенная пенсионерша.

– Мне нравится твой… твое тело. Сильное тело. Красивое тело. Я… ухожу. Я уже почти в дороге.

– В дороге?

– Да. Путь… к Молодым Хозяевам… долог. Сначала моей… моему… телу… надо хорошо-хорошо закончиться.

– Умереть?

– Да, умереть, у твои… язык плохой… бедный. Слова простые… бедные…

– Зачем я тебе теперь, Хамар?

– Ты будешь… поцеловать меня и закончить меня. Умереть меня. Понял?

– Убить?

– Да. Сейчас. Я маг. Сам не будет могу. Будет долго мучиться. Мои боятся меня. Ты будет помогаешь мне?

Я задумался. Старое дерьмо сообщило мне массу полезных вещей. Это так. Но если я его убью, во что мне встанет его смерть? Мосел прикончил великого шамана! Порежем его на шмотья!

– Что со мной сделают твои люди, Хамар?

– Если откажешь… будут убить тебя.

Похоже, эта гнида все предусмотрела…

– А если не откажу?

– Ты будет мой муж. Одна… по вашему… три минуты… Да. Потом будешь один из двадцать три мои наследник. Будешь часть мои рода. Готов?

– Да.

– Минкаут! Ханган!

Хамар едва сумел повысить голос.

Вошли писец и с ним мелкий жрец какой, одет небогато…

Не буду я рассказывать, как у них тут заключают брак. Долго и неаппетитно. Словно говна поел. Напоследок я должен был поцеловать его и перерезать глотку. Одновременно.

Хамар потребовал:

– Не торопись. Пусть поцелуй будет подольше. Я чтобы будет почувствовал удовольствие…

Конечно, я едва прикоснулся к его губам своими, и тут же пустил ему кровь. Прощай, Хамар. Пидоры не в моем вкусе. Передай привет своим, блин, Молодым Хозяевам.

* * *

Вечером я кашеварил. И все жрали как положено. Как у людей.

* * *

И мы полезли на этот гребаный вал.

В первый раз тогда я увидел вторую ступень Лестницы. Призрачные войны.

Сначала ты не пугаешься, просто ничего не понимаешь. Появляется прямо в воздухе цветное пятно, синее, или розовое, или сероватое такое, или черное с желтым, разного, короче, цвета. Из-за дымки видно одну какую-нибудь часть тела. Иногда лицо или корпус, и это лучше всего. Живо надо стрелять, пока не рассеялось. Можно поразить из простого оружия, если не зазеваешься. А если ладонь мелькнула, или, скажем, лодыжка, то хрен попадешь. Нет, не попадешь никогда. Если только повезет. Дымка через секунду прозрачнеет, прозрачнеет, и нет уже никого. Потом, может, в пяти метрах, а может, в пятнадцати, еще раз этот гниляк призрачный проявится. И опять пропадает. И опять проявится… Если быстро двигается, например, бежит, а особенно, если бежит и петляет, ты его не выцелишь. Если не торопится – можно такую зверушку взять… Из автомата я с полста метров брал такого гада.

Но это все мы поняли и подсчитали потом. А тогда, у вала, мы по первости вообще ничего не поняли. Какие-то дымные кляксы и оттуда сыплется раскаленный дождь. То есть натурально капли металла, целые брызги металлические, и этот поганый металл остывает в воздухе или прямо на твоем теле. Сколько наших ребят положили – думать не хочется. А сброда каурского, так вообще немеряно. Наши сопротивлялись, конечно, только от неожиданности все-таки побежали.

Эти, призрачные, ходили на нас и с холодным оружием, и с убивающим звуком, и с прожигателями. Потом. А в тот раз брызги, значит, попробовали. Только брызги. Дерьмо, в общем-то. А половины наемных четверок с Земли – нет как нет. Легли на том валу. М-мать.

Мне на ногу две капельки попали. Я там выл и катался. Потом лечился, вылечил, почти все мое мясо горелое отросло как было, только на левую ногу я чуток прихрамывать стал. Но это – потом. А тогда, на валу у Земляной язвы, я чуть копыта не отбросил. Да я просто обязан был копыта отбросить, по логике вещей.

Рябой меня спас. Вынес меня на своем горбу. Километра два тащил, а может и все три. Я бы не стал его тащить, я бы его бросил. Нас убить могли. Обоих. Несколько раз. А он все равно тащил меня. Здоровый черт, а не подумаешь…

– Зачем ты это, Рябой?

– Что – зачем, Мосел?

– Зачем вытащил меня? Сдохнуть мог же.

– А типа как еще? Не тащить тебя? Да ты чо…

Святой. И не объяснишь ему. Надежный, в общем, мужик.

* * *

Потом кашеварил Живчик, его очередь. А он кашеварит как полный мудак. На пределе терпимости. Рыжая не стерпела и миску ему в хайло запустила. Ну это, положим, глупости.

* * *

Потом должна была кашеварить Рыжая. В первый раз. Очередь, значит, ей вышла.

Стервоза, однако, уперлась. Мол, вчера не жратва была, а чистое дерьмо. Пусть, мол, опять Живчик работает. И пусть работает, пока не научится… Живчик, понятно, захотел разобраться, но я его остановил. Потому что разбираться должен был я.

– Дело не в очереди, Рыжая. Дело в том, что я так сказал.

– А ты кто такой, Мосел Капитаныч? А?

– Я здесь старший. И ты будешь делать, как я скажу. А я говорю: сегодня твоя очередь.

Она щурится нагло, из глаз своих щели сделала. Пацанву мелкую хорошо так пугать. И детишек.

– Я тебя не знаю, ты мне не старший.

Мы, понятно, отошли подальше. У меня еще очень нога болела. Но надо было сейчас заняться этим делом. Я знал: в первый же раз не займешься, она тебя еще и прессовать начнет. Авторитет потерять можно. Да, я знал таких. Что баб, что мужиков, всегда надо с первого раза – к ногтю. С самого первого раза.

Чему-то она там училась и била больно. В самом начале. Я специально дал ей ударить. Два раза. Потом я бил ее, пока она стояла на ногах, а когда упала, – пока пыталась подняться. Потом – пока еще несла борзоту на словах. Потом она обещала слушаться.

* * *

У Бегнизога я добыл своего первого призрачного. Череп ему снес и почувствовал большое моральное удовлетворение. Все ополчение Мадроша там полегло, а ополчение самого Бегнизога разбежалось. И дружину князя Багура вырезали до единого человека. То есть кто-то из мадрошцев, может, остался в живых, а багуровы люди все там остались. И сам князь Багур с ними остался. Мол, он князь, он людей своих не бросит, ну его и располовинили.

Мы отошли, да Морское братство отошло кое-как, да шаманы из вольного города Дацгазага. Шаманы там – образина на образине, какие-то скрюченные, мелкие, просто уродцы поганые. Хуже жидов.

Одним словом, побили нас. Как лепешку говенную сапогом размазали.

Мы уходим, а один к Рябому прицепился. В смысле, один шаман.

– Ты-ы-ы-ы-ы… – шипит, пищит, рожи корчит, норовит за одежду ухватить, – ты чуж-о-о-й.

Рябой ему пинка. А тот взвился, вся его шатия тут как тут, пляшут, подпрыгивают, шипят, чисто дерьмо на сковородке. Этот, первый, сучковатый уродец, язык русский знает, лезет опять:

– Ты-ы-ы-ы-ы-ы-ы! Н-не… н-нео… неотрекшийся! Да! Уйди! Будем убить! Ты убить будем!

Мы за стволы. Она за амулеты свои, за магическую дрянь. Чую, быть беде. Настроение у всех поганое, шлепаем, как шавки драные, вцепиться кому-нибудь в глотку очень хочется. Но с шаманами я связываться не стал. То еще дерьмо ходячее. Сую браслет уродцу под нос…

Он подпрыгнул, как ужаленный. Или как сумасшедший. В смысле, буйный в чистом виде.

– Ай! – кричит, – ай! Будем уходит вся. Вся моя уходит. Ты будешь тише?

– Да, – говорю, – я, наследник дома Хамара из великого города Мадраш, буду с тобой тише и не буду громче. Пошел вон, ублюдок.

Он утрехал с радостными ужимками, и компанию свою с собой прихватил.

Рябой ему пинка. А тот взвился, вся его шатия тут как тут, пляшут, подпрыгивают, шипят, чисто дерьмо на сковородке. Этот, первый, сучковатый уродец, язык русский знает, лезет опять:

– Ты-ы-ы-ы-ы-ы-ы! Н-не… н-нео… неотрекшийся! Да! Уйди! Будем убить! Ты убить будем!

Мы за стволы. Она за амулеты свои, за магическую дрянь. Чую, быть беде. Настроение у всех поганое, шлепаем, как шавки драные, вцепиться кому-нибудь в глотку очень хочется. Но с шаманами я связываться не стал. То еще дерьмо ходячее. Сую браслет уродцу под нос…

Он подпрыгнул, как ужаленный. Или как сумасшедший. В смысле, буйный в чистом виде.

– Ай! – кричит, – ай! Будем уходит вся. Вся моя уходит. Ты будешь тише?

– Да, – говорю, – я, наследник дома Хамара из великого города Мадраш, буду с тобой тише и не буду громче. Пошел вон, ублюдок.

Он утрехал с радостными ужимками, и компанию свою с собой прихватил.

* * *

Обычный был бой где-то между Бегнизогом и Каменными Квадратами. Ничего особенного.

Мы отступали. Таины – простые, не призрачные, – фукали по нам из магических трубок то «безумным туманом», то «тещиной печкой». Издалека фукали, почти ничего не долетало. Мы тоже вяло постреливали. Насмерть схватываться не хотел никто. Мы устали, их маловато было.

Тут вдруг прямо из земли вырос огненный фонтан в рост человека. И задвигался. Причем быстро, как всадник, почти как машина. Собой, своим огненным телом, эта хрень сожгла человек десять. Мы стреляем, стреляем, и хоть бы хны. Добралась тварь до воеводы Мангастена, брата князя Тангона. Он тогда, Мангастен этот, командовал арьергардом… Сгорел как свечка, пердануть не успел.

И тогда мы побежали. Весь арьергард разбежался.

Это была третья ступень. Земным оружием взять ее невозможно. Вот так.

Может, надо было убираться тогда. Подобру-поздорову. Я как раз припомнил, что мне Хамар говорил. Не врал, значит. Я еще подумал: собрать бродячих наемников-землян, их тут целые банды, взять штурмом городок какой-нибудь, захватить вербовочные порталы и ходу отсюда… Богатая была идея. Но меня, как последнего мудака, разобрал форс. Как же, репутация, заказчиков до сих пор ни разу не кидал…

Мудак я был.

* * *

Рыжая гадина подставила Живчика. Это была тонкая подстава. Мы пятые суток дрались за Каменные квадраты. Резиденция такая у князя Тангона.

Нас одолевали. Ничего особенного они против нас не применяли. Просто их много было. Охренеть, до чего много. И обычных, и призрачных. Мы дрались, как сумасшедшие, резервы нам с Земли подкидывали. Еще я видел серокожих девок, они, говорят, не с Земли и не с Каура, они с Анзэ. Девки водили жутких, шерстью обросших мордоворотов на цепках. Мордовороты вроде наших орангутанов, только метров пятнадцать ростом. Девки ехали в атаку у них на шее, заставляли своих шерстяных открывать какой-то там гребаный третий глаз и всех усыплять. А потом резали сонных. Иногда мордовороты бесились, и девки вгоняли им железные штыри в основание черепа. Я видел: одним ударом молотка – хуяк! – и штырь в башке. Зверюга дохнет моментом.

Еще были, говорят, металлические маги с Каланнагаадити, но тех я не видел своими глазами ни разу. Врать не буду.

Так вот, на пятые сутки драки мы отступали к барбакану перед самым мостом. Рыжая прикрывала нас сбоку. Стреляла она будьте-нате. Видела призрачного, когда он Живчику в самую холку зашел, а палить по нему не стала. Потом выстрелила и как бы промазала. Но она бы не промазала, это я говорю. А я знаю все это дело…

Живчику снесли башку.

Сучка. Конечно, он лез к ней. Но так, дуром, невсерьез. Просто утомил ее.

На хрена же она его подставила, стервь? И ведь не докажешь ничего.

* * *

Она вообще была беспредельщицей.

Один латинос хотел ее взять силой, так она мало что не далась, а на другое утро его еще нашли с перерезанной глоткой. Ну, это дело не мое.

Тогда она всем нам сказала – мне, Рябому и Хачику, молодой это был из пополнения, всего неделю протянул… так вот, она и говорит нам:

– Это урок, парни. Надеюсь, я доступно выразила свою мысль. Мою дырочку не получит никто, пока там не засвербеет. И дам я ее только тому, кто будет мне в этом момент менее всех противен. Ясно?

Я вижу, у Рябого желваки играют. Того и гляди, бросится рвать ее. Тогда я говорю ей за всех:

– Закройся. Твои мандавошки никому не нужны.

Кстати, откуда латинос тот взялся. Империя, наконец, расчухалась и послала своих. А это целая черная орда. В смысле, имперская латная конница… Только посреди конницы шли… м-мать! Танки. Старые какие-то танки. Может, наши. И еще вроде броневиков или бээрдээмов, но уж точно не наши, не русские. Называются «Каскавелы». На них-то и были экипажи латиносов. Не то аргентинцы, не то бразильцы, не то хуй его знает.

Выбили они таинов из-под Каменных Квадратов. Нам большое облегчение вышло.

А через два дня Рыжая подрезала их капитана. И все ей сошло с рук.

* * *

В месяце Бронзовых Колесниц нас, то есть наемные банды, кто остался от вольных городов, перекупило Морское братство.

Мне эти ребята понравились. Я у них в компании сидел раза три-четыре. Пьют дикое пойло, даже меня забрало. Но друг друга не задевают. «Мы – черные братья», – говорят. «У нас высокая судьба», – говорят.

И норовят заразить своим морским нравом. Песни горланят. Как хорошо быть ничьим, ходить под звездами по морю и ценить жизнь в копейку. Мол, они никаким хозяевам подчиняться не желают. Мол, каждый сам себе голова. Смерти бояться не стоит, наоборот, стоит желать смерти за братьев своих, в бою, с оружием в руках. И двадцать пьяных глоток орало: «…в смерти видим мы свой триумф!» В последнем куплете: «Гибели мы желаем, к гибели тянется наша воля!»

А потом еще другую песню. Как последний моряк, весь пылая «волшебным огнем» на последнюю землю выволок последний корабль, а потом из корабля вырос город, и этот гребаный город дал жизнь счастливому народу. Красиво они тут заливают…

Таинов Морское братство ждало, им нравилось думать: вот, мол, подохнем как герои.

Лучшие люди, в общем-то, изо всех, кого я тут видел.

* * *

Я бы ни за что не завербовался на Каур. Но так карта выпала. Король-дама-король-туз… Перебор.

Мне сорок четыре. Для моего ремесла – не оптимальный возраст. Руки не те. Глаза не те. Вот раз я попал на бабки. Так бывает иногда. Надо было уходить. И я понял: все, я врос в место. У меня ничего нет, только бабки, да навык рабочий, да квартира, но ее придется бросить. А навык… старею я. Есть еще связи, но если перебираться на другое место придется, то связи мои – псу под хвост. Стабильные заказчики закончатся. Едрена мать.

Как-то я колебался.

Но тут как раз умер мой Обормот. Просто от старости умер. У него уже когти выпадали, такой дряхлый был. И не сдох он, а умер. Я не могу про него сказать: сдох. Это же… такой… да мать твою.

У меня была одна наколочка старая. Адресочек. Только я не очень въехал, как и что. На какое дело подписывают. Поторопился. Старею.

А впрочем, кормят здесь как надо. Бабло есть. Контракт задвинем, и бабла вообще хватит на две жизни. Мы тут им во как нужны.

* * *

Я еще на Великих Мхах заметил, а у Каменных Квадратов все в точности подтвердилось. Рябой – особенный. С ним какая-то непонятная дрянь связана. Теперь-то я уж въехал кой во что. А тогда только и почуял: особенный человек.

Когда он стрелял, то было все нормально. Гниды лезли под пули, мы их клали, сколько выйдет… Но! Если Рябой не стрелял почему-то, и тесака у него в руке не было, словом, он просто стоял без ни хрена, то ни один таин к нам не лез.

Полбеды. Если только это – я б его считал полезным человеком, блин, да и все тут. Конечно, полезным. Какая бы похабель в нем не сидела. Но местным шаманам он крепко не полюбился. У них все на хрен срывалось, когда какой-нибудь сучок принимался колдовать хоть метрах в тридцати от Рябого. Просто все в жопу шло. Скисала магия.

Один раз пришел к нам имперский белый маг. Поглядел на Рябого и аж в лице изменился.

– Тебе здесь не место…

И давай бормотать свою магическую хуетень вполголоса. А я уже кое-какие слова понимал, слушаю – ба! Он от Рябого моего защиту строит.

А Рябой ему и говорит:

– Пош-шел ты! Указчик нашелся.

Но тут я влез.

– Рябой, – говорю, – слушай-ка меня. Я больше твоего знаю. Поверь мне, ты тут пропадешь не за хрен. Именно ты, Рябой. Я, Рыжая, Хач, все мы – другое дело. А ты пропадешь. Этот уебок правду говорит, хоть и уебок. Тебе тут точно не место.

Рябой плюнул и отвечает:

– Устал я от этой войны, Мосел. Я вообще от войны устал.

Значит, поняли мы друг друга.

Отвели его к порталу и дали пинка под зад. На Землю. Контракт, понятно, не оплатили. С-суки.

* * *

…рыжая Настя подгребла ко мне, когда я был на выходе из похмелья. Никогда не испытывал особого похмелья, а тут вот заморочило. Блевать хочется и голова болит, как будто какая-то сволочь дырявит ее электродрелью. Но вот я выпил браги и почувствовал себя лучше. Ровно на полдрели. Вышел из палатки – поискать, у кого еще найдется приличного хлебова, потому что если уж начал поправляться, то надо поправиться до конца.

Назад Дальше