— Извините, — началъ онъ заикаясь, — я думалъ немного пройтись по саду… но теперь сейчасъ же вернусь въ свою комнату.
— M-r Рачинскій, — трагическимъ тономъ воскликнула Настасія Ивановна, — что вы можете обо мнѣ подумать, встрѣтивъ меня ночью у вашей двери…
Рачинскій началъ раздражаться и даже сердился.
— Клянусь вамъ, — насмѣшливо отвѣтилъ онъ, — что я объ васъ ровно ничего дурного не подумаю… вѣдь я имѣлъ уже случай убѣдиться въ поэтичности вашей натуры и меня нисколько не удивляетъ, что вы избираете для своихъ прогулокъ именно тотъ часъ, когда поютъ соловьи и порхаютъ эльфы и сильфы.
— Ахъ Боже мой! — протянула Настасія Ивановна, — ваши насмѣшки ужасны; но если бы вы знали истинную правду.
«Она сейчасъ мнѣ объяснится въ любви!» — съ отчаяніемъ подумалъ Рачинскій.
— Я ничего не хочу знать, поспѣшилъ онъ прервать ее, я не хочу проникать въ тайники поэтической души вашей…
— Но теперь, вы ужъ должны меня выслушать!
— Господи! право это не нужно!.. къ чему же это!..
— А моя честь? — произнесла Настасія Ивановна съ достоинствомъ оскорбленной невинности.
— Ваша честь!.. но право я не понимаю, чѣмъ же она тутъ задѣта…
— Однако я должна же объяснить вамъ причину моего присутствія здѣсь и въ такое время… Я ушла изъ своей комнаты отъ страху… я не въ силахъ была одна оставаться.
— Чего же вы такъ испугались? — спросилъ Рачинскій.
— Помилуйте — наша дача такъ далеко отъ всякаго жилья… всѣ знаютъ, что Анна Павловна богата, и долго ли забраться сюда разнымъ ворамъ и грабителямъ… Съ нѣкотораго времени около нашаго забора стали показываться какіе-то очень подозрительные молодые люди… вчера замѣтили подъ окномъ слѣды человѣческихъ ногъ… нашъ садовникъ, единственный мужчина въ домѣ, отправился сегодня въ городъ… мы однѣ, мы съ Анной Павловной умираемъ отъ страха… и вотъ я рѣшилась переночевать здѣсь на маленькомъ диванѣ, у самой вашей двери… чтобъ, если что-нибудь случиться…
— Понимаю, — перебилъ Рачинскій, которому все начинало становиться ясно, — я, значитъ, исправляю здѣсь должность садовника, или вѣрнѣе, ночного сторожа…
«Ну — да, теперь все объясняется, — думалъ онъ, — и часы, и подливаніе вина за обѣдомъ… Эта старая дура хотѣла возбудить во мнѣ храбрость на случай ночного нападенія…»
Такое неожиданное открытіе, послѣ всѣхъ его мечтаній и надеждъ, задѣло Рачинскаго за живое и порядкомъ взбѣсило. Ему хотѣлось хорошенько отплатить за себя и проучить старую трусиху.
— Однако, я долженъ замѣтить вамъ, сударыня, — послѣ нѣкотораго молчанія сказалъ онъ, — что вы и Анна Павловна очень неосторожны.
— Какъ неосторожны? — удивленно воскликнула Настасія Ивановна, — я васъ не понимаю.
— Да такъ, что вы меня совсѣмъ не знаете, — отвѣчалъ онъ.
— Дѣйствительно, я сегодня кажется въ первый разъ имѣю удовольствіе васъ видѣть… по вѣдь Анна Павловна…
— Анна Павловна встрѣчала меня въ обществѣ… я былъ у нея нѣсколько разъ, но это ровно ничего не значитъ — она меня знаетъ не больше вашего.
— Ахъ Боже мой, прошептала старая дѣва замирающимъ голосамъ, но вѣдь мнѣ кажется, не трудно сразу узнать порядочнаго человѣка… ваша внѣшность… ваши манеры… сейчасъ видно свѣтскаго человѣка…
— Въ свѣтѣ встрѣчаются всякіе люди, — замѣтилъ Рачинскій такимъ таинственнымъ голосомъ, что у бѣдной Настасіи Ивановны забѣгали мурашки по кожѣ.
— Господи, да кто же вы? — простонала она.
— Кто я? — началъ Рачинскій, окончательно увѣрившійся, что передъ этой госпожей можно съ полнымъ успѣхомъ разыграть какую угодно сцену изъ самой нелѣпой мелодрамы. — Кто я?.. я тотъ, кого именно вамъ не слѣдовало такъ заманивать и хитростью оставлять на ночь въ этомъ домѣ.
— Милостивый государь, объяснитесь, что это значатъ ваши таинственныя слова… вы меня пугаете…
— И вы не догадываетесь?
— Я… нѣтъ не догадываюсь… Боже мой, да что же это такое?!
— Слѣды человѣческихъ ногъ, которые вы видѣли вчера подъ окнами — мои.
— Караулъ! — отчаянно вскрикнула Настасія Ивановна.
— Ни звука — или вы погибли! — проговорилъ Рачинскій, стискивая ей руку.
Она такъ и присѣла на полъ.
— Ну, нечего терять время въ пустой болтовнѣ! — продолжалъ онъ, — теперь ночи коротки, а я вовсе не желаю, чтобы меня поймали… Но неужели вы такъ и не догадались про меня… и даже встрѣтивъ меня здѣсь ночью… что-жъ, вы думали, что я стану даромъ простуживаться изъ-за соловьинаго пѣнья?!.
— Берите все! — едва выговорила Настасія Ивановна. — Берите все… только не убивайте насъ…
— У меня въ карманѣ пистолеты, — отвѣчалъ Рачинскій, — но я пущу ихъ въ дѣло только въ крайнемъ случаѣ… теперь же мнѣ нужно упрятать васъ въ безопасное мѣсто… я васъ запру въ свою комнату…
— Въ вашу комнату!.. ради Бога!.. что скажутъ!..
Но жестокій бандитъ ее не слушалъ: онъ рѣшительно впихнулъ ее за дверь и заперъ на ключъ.
— Если вы крикните или попробуете стучаться, — страшными голосомъ проговорилъ онъ, — я сейчасъ же въ васъ выстрѣлю.
И онъ вышелъ въ садъ.
V.
Настасія Ивановна прислушалась — все тихо. Ея зубы стучали какъ въ лихорадкѣ, и она была совершенно увѣрена, что ея волосы разомъ посѣдѣли отъ ужаса. Но что же ей дѣлать? Она никакъ не могла рѣшить этого вопроса и вдругъ, совершенно даже неожиданно для себя самой, заорала благимъ матомъ, какъ будто ее рѣзали на части…
Анна Павловна въ пеньюарѣ и со свѣчей показалась на по рогѣ гостиной.
— Рѣжутъ, грабятъ, помогите! — вопила Настасія Ивановна.
Анна Павловна ничего не понимала и съ невольнымъ трепетомъ подошла къ двери.
— Что такое? зачѣмъ вы здѣсь? что съ вами? — опрашивали она.
— Мы пропали: у насъ въ домѣ шайка мошенниковъ! — простонала компаньонка.
— Вы съ ума сошли кажется!.. гдѣ же Рачинскій?
— Я заперта на ключъ… отворите двери…
Анна Павловна попробовала дверь — точно: заперта:- но ключъ здѣсь. Она отворила. Настасія Ивановна блѣдная, съ выкатившимися глазами разсказала ей все, что случилось и, несмотря на свой страхъ, все же многое отъ себя прибавила.
— Я ничего не понимаю, — повторяла испуганно Анна Павловна
— А я же вамъ говорила, я вамъ говорила, что наружность обманчива. Вотъ вамъ Рачинскій… а еще увѣряли, что хорошо его знаете.
— Но что же теперь дѣлать.
Настасія Ивановна, сначала нѣсколько успокоенная появленіемъ Анны Павловны, при этомъ вопросѣ снова представила себѣ весь ужасъ ихъ положенія и съ дикимъ крикомъ кинулась на балконъ.
— Куда вы? куда вы?
Но она ничего не слышала, она себя не помня побѣжала въ садъ, перелѣзла черезъ изгородь и пустилась къ станціи.
Анна Павловна въ недоумѣніи осталась на балконѣ.
«Но вѣдь этого быть не можетъ, — думала она, — да гдѣ же Рачинскій, онъ объяснилъ бы по крайней мѣрѣ»… Рачинскій стоялъ передъ нею, а она чувствовала какъ дрожитъ и теряется…
— Объясните, ради Бога, что все это значитъ? — выговорила она наконецъ.
— Сударыня, — началъ Рачинскій отчаяннымъ голосомъ, — я пережилъ бурную молодость… роковая страсть къ картамъ меня разорила… Я потерялъ все… Я былъ неспособенъ къ тяжелому труду и сталъ искать средствъ для легкой наживы… я заглушилъ въ себѣ совѣсть… Остальное вамъ извѣстно…
— Оставьте эти глупыя шутки! — не зная куда дѣваться прошептала Анна Павловна.
— Шутки! — продолжалъ Рачпискій тѣмъ же тономъ. — О! если бы это была шутка! Часто по ночамъ мнѣ грезятся дни моего счастливаго дѣтства; дни моей невинности — и я вскакиваю, покрытый холоднымъ потомъ, и рву себѣ волосы въ безсильномъ отчаяніи… Но каковы бы ни были мои заблужденія, въ одномъ чиста моя совѣсть — я еще не пролилъ человѣческой крови!
Онъ игралъ свою роль съ такимъ искусствомъ, что бѣдная Анна Павловна начинала дрожать все больше и больше.
— Зачѣмъ же вы сегодня не вспомнили о дняхъ вашей невинности? — проговорила она.
Рачинскій не выдержалъ и расхохотался.
— Нѣтъ, вы слишкомъ боитесь, — сказалъ онъ, — и продолжать съ моей стороны было бы безбожно. Пожалуйста простите меня. Еще минута — и вы навѣрное стали бы меня усовѣщевать и уговаривать перемѣнить образъ жизни, раскаяться, но вѣдь мнѣ нужно было только поквитаться съ вами… Комедія за комедію…
— За какую комедію? — спросила Анна Павловна, переводя духъ и отъ радости даже не сердясь на Рачинскаго.
— Да развѣ не было у васъ заговора, чтобы заставать меня переночевать здѣсь… ваша Настасія Ивановна мнѣ во всемъ призналась.
— Ну вотъ — теперь мнѣ приходится просить у васъ прощенія…
— Мы уже поквитались.
— Въ такомъ случаѣ пойдемте лучше въ гостиную здѣсь очень сыро.
VI.
Они зажгли свѣчи и заперли дверь на балконъ.
VI.
Они зажгли свѣчи и заперли дверь на балконъ.
— Боже мой! да вѣдь не все еще кончено! — вдругъ съ ужасомъ вспомнила хозяйка. — А Настасія Ивановна! — вѣдь она побѣжала звать на помощь! Она притащитъ съ собою цѣлую станцію…
— Однако эта почтенная дѣвица выказываетъ необыкновенную храбрость, — замѣтилъ Рачннскій. — Помилуйте, я обѣщалъ всадить ей пулю въ лобъ, если она пикнетъ, а она побѣжала одна на станцію…
— Но подумайте только, какія сплетни начнутся… придутъ сюда, увидятъ насъ вдвоемъ, ночью… да вѣдь завтра же про меня всѣ сосѣди Богъ знаетъ что говорить станутъ…
— Да, я объ этомъ не подумалъ… а впрочемъ что же про меня сказать могутъ — я только исправляющій должность вашего сторожа и ничего болѣе…
— Перестаньте шутить — мнѣ не до шутокъ. Вы поставили меня въ такое затрудненіе — такъ вы же меня должны и выручить.
— Позвольте мнѣ не совсѣмъ согласиться съ вами, Анна Павловна, если я здѣсь, то никакъ не по своей винѣ — я только жертва заговора.
— Ну же, ну, придумайте что-нибудь скорѣе! — топнула ножкой Анна Павловна.
— У меня давно уже кое что придумано.
— Что такое? говорите!
— Нѣтъ, теперь не скажу; я боюсь, что вы не одобрите моего плана… И его выскажу только въ самомъ крайнемъ случаѣ…
— Ну, такъ я придумала… и все очень просто. Слушайте, вы будете продолжать разыгрывать вашу роль грабителя.
— Прекрасно… а дальше что же?
— Вы не понимаете?
— Не совсѣмъ.
— Люди, которыхъ Настасія Ивановна притащитъ съ собою васъ уведутъ… и…
— Какъ вора?
— Такъ что же… вѣдь иначе невозможно…
— Согласитесь, однако, Анна Павловна, что я сегодня въ первый только разъ сыгралъ эту роль — да и то въ качествѣ любителя. Что же это такое? вы желаете моей погибели… да вѣдь кончится тѣмъ, что я самъ, по примѣру вашей компаньонки, побѣгу звать къ себѣ на помощь.
— Господи! что же мнѣ дѣлать? — печально прошептала Анна Павловна. — Послушайте, пожалуйста согласитесь… вѣдь лишь бы только увели васъ отсюда, а потомъ вамъ легко будетъ объявить все, и васъ сейчасъ же выпустятъ вы только прогуляетесь о станціи.
— Хороша прогулка! — съ жандармомъ!
— Но вѣдь вы этимъ меня спасете!
— Въ такомъ случаѣ дѣлать нечего — я согласенъ.
— Ахъ какъ я вамъ благодарна!.. Что же это вы такое дѣлаете?..
— Я убираю ваши подсвѣчники, чтобы меня поймали съ поличнымъ…
— Боже мой! вы доведете меня до отчаянья!.. Вотъ они сейчасъ явятся, а вы только смѣетесь!
— Такъ вы желаете говорить серьезно, Анна Павловна? — съ нѣкоторымъ волненіемъ спросилъ Рачинскій.
— Конечно.
— И вы не нашли другого средства, какъ выдать меня жандармамъ за вора?
— Да нѣтъ-же!
— Ну, такъ мнѣ остается только передать вамъ свой планъ… То, что я выдумалъ — тоже очень просто и даже проще придуманнаго вами. Для вашей репутаціи вовсе не нужно, чтобы меня приняли за похитителя вашихъ вещей и серебра… Я могу быть у васъ въ домѣ совсѣмъ по другой причинѣ…
— По какой же? — какъ-то робко смотря на него, спросила Анна Павловна.
— Вы меня знаете — я человѣкъ свободный и обезпеченный… и я люблю васъ… Вѣдь ничего дурного про васъ не могли бы сказать, если бы вмѣсто вора здѣсь нашли вашего жениха…
— Я рѣшилась никогда не выходить замужъ, — прошептала Анна Павловна, опуская глазки.
VII.
Вдругъ раздался страшный стукъ въ ворота. Это явилась Натасія Ивановна со всѣми людьми, какихъ она только могла добудиться на станціи, и нѣсколькими мужиками.
Вся эта ватага лѣзла прямо въ гостиную.
— Гдѣ же воры? — спросило разомъ нѣсколько голосовъ.
— Какіе воры? что все это значитъ? — обратился къ нимъ Рачинскій, выходя на балконъ вмѣстѣ съ Анной Павловной.
— Да вѣдь вотъ эта барыня подняла всѣхъ насъ на ноги… вишь на дачу сюда цѣлая шайка воровъ забралась…
— Что жъ это вы съума сошли?! — громко сказала Анна Павловна компаньонкѣ.
Та только развела руками и глядѣла на всѣхъ, вытаращивъ глаза и ничего не понимая.
— Ей пригрезилось, — замѣтилъ Рачнискій. — Съ ней это часто бываетъ. Вѣдь вы такъ скоро пожалуй и меня, жениха Анны Павловны, сочтете за вора, Настасія Ивановна.
Настасія Ивановна разинула ротъ, да такъ и осталась, но будучи въ силахъ ничего выговорить.
Кругомъ раздался смѣхъ. Два-три человѣка стали браниться…
— Ишь, полоумная! Зря переполоху-то сколько надѣлала!.. Только добрыхъ людей смущаетъ…
И всѣ побрели во свояси.
Настасія Ивановна все сидѣла съ разинутымъ ртомъ и не говорила ни слова. Вдругъ она вскочила и остановилась передъ Анной Павловной въ трагической позѣ.
— Что же это — дура я вамъ что ли досталась? — задыхаясь проговорила она. — Я во многихъ домахъ жила, Анна Павловна, и, меня вездѣ уважали… Я не стерплю такой обиды… Завтра же прошу меня разсчитать… я не одного дня больше у васъ не останусь…
И она, не желая слушать никакихъ объясненій и оправданій, горделиво ушла въ свою комнату и даже хлопнула дверью.
Впрочемъ, на другой день ее удалось успокоить, а черезъ мѣсяцъ она хлопотала и суетилась на свадьбѣ Анны Павловны и Рачинскаго.
И это была самая милая, самая веселая свадьба, какую только можно себѣ представить.
1917