Тогда он осмелился задать вопрос, давно его занимавший:
– И ты никогда ни с кем не…?
Каролина пожала плечами.
– Попробовала, конечно. В юности. Что сказать? Приятно: механическая стимуляция нервных окончаний, сигнал в мозг, но в сущности ничего особенного. Больше проблем. Овчинка выделки… – Вдруг она рассердилась. – Ладно, Буран. По твоей физиономии вижу, что это все-таки не последний разговор… Тогда на сегодня хва. Идем, показывай свою запись.
Просмотрела раз, другой, третий.
На четвертый сказала:
– Здесь стоп.
Застыл кадр, где лежащий Томберг смотрит на Ван Мыня, которого видно со спины.
– Да, я тоже все время здесь останавливаю. Странное выражение лица.
– Дело не в выражении. Где у тебя тут масштаб?
Он показал на кнопку.
Каролина увеличила картинку до предела. Теперь весь экран был занят глазом академика.
– Смотри. Что это?
Ветер вгляделся.
– Отражение. Китаец что-то ему показывает… Помнишь про «лягушонку», да? Эх, рассмотреть бы. Черт, мелко!
– Для тебя мелко, для меня нет. – Каролина распрямилась. – Давай мне пластинку, Тайфун. Запущу ее в телескоп. Двухсотпятидесятитысячного увеличения и квадрофокуса, я думаю, для этой цели хватит.
– Каролина, я тебя люблю, – потрясенно молвил Ветер. – Ты, конечно, мозг на ножках. Но какой!
ВСЁ РАЗЪЯСНЯЕТСЯНа следующее утро, приехав на работу, Ветер увидел, что у двери его кабинета топчется взволнованный Дельфин.
– Я нашел его! Вдуг осенило, стал искать, и…
– Китайца?! – подался вперед Ветер, забыв, что ничего не говорил помощнику про Ван Мыня.
– Почему китайца? Какого китайца? Я нашел убийцу!
– Где?
Мика потыкал себя в лоб:
– Здесь, в глубинах интеллекта. Мне пишло в голову пеешестить кандидатов в клиенты.
– Перешерстить? – не сразу сообразил Карл. – Каких еще кандидатов?
– Я собиаю данные на людей, котоые пока еще ничего на натвоили, но обатили на себя внимание Системы и были отпавлены на дополнительное обследование. Я сидел всю ночь, посматъивал матеиалы. Погляди, что я нашел…
Мика торжествующе повел Карла внутрь, где в проектор уже была вставлена визозапись. С неподвижного кадра смотрел юноша или, может быть, молодой мужчина с нервным лицом и воспаленным взглядом.
– Некто Данко Сен-Жюст. Откуда имя «Данко» не знаю, а Сен-Жюст, если ты помнишь, был одним из самых молодых вождей Фанцузской Еволюции. Возаст тут имеет значение, сейчас поймешь… Записан азгово с психологом. Слушай…
Он нажал кнопку.
Ровный, приятный голос (психологам такой ставят специально) спросил:
– Так все-таки, чем тебя не устраивает меритократия, Данко?
Лицо молодого человека пришло в движение.
– Потому что это обман! Красивый термин! На самом деле у нас в стране не меритократия, а геронтократия! У кого больше бюлей, тот всё и решает! А больше бюлей у тех, кто дольше живет! Вот и выходит, что обществом распоряжаются старики!
– Не старики, а сеньоры. Зрелые люди.
– Перезрелые! В них уже иссякли все жизненные соки! Они ничего не хотят, ничего не могут! Ты посмотри, какого возраста все наши министры и депутаты! Ни одного, кому меньше девяноста лет! А ужасней всего, что мы заложники полудохлого Совета Старейшин! Ни одно важное решение не принимается без согласия этих мафусаилов, этих сушеных мумий! Меня трясет, когда я вижу по радиовизору эти морщинистые рожи!
– Старики были раньше, пока человек не научился правильно жить, – спокойно возразил психолог. – Тогда у дряхлеющего человека ослабевала мозговая деятельность, сейчас же она с возрастом только развивается. Чем ты старше, тем ты мудрее. Обществом и государством должен управлять не тестостерон, а разум и опыт.
Мика поднял палец: внимание!
– Да ты знаешь, сколько лет самой древней из этих мумий, Львовичу-Старицкому? – выкрикнул Данко. – Он родился в середине XX века. Двад-ца-того! У него от старости башка задеревенела! Деревянная башка решает, чего мне делать и чего не делать!
Тут Дельфин затряс пальцем: сейчас, сейчас!
– …Пилой отпилить такую башку! Топором оттяпать! Вместе с ее фальшивыми зубами и синтетическими глазами!
Нажав на кнопку, Мика остановил запись.
– Дальше он п’о дугое, неинтеесно. Но обати внимание на дату. Эта беседа состоялась за месяц до сме’ти Стаицкого.
Дельфин покровительственно похлопал начальника по плечу.
– Только не говои, что я гений. П’осто поклонись в пояс, этого будет достаточно.
Карл смотрел на юное, без единой морщины лицо геронтофоба, застывшее на экране.
– Сколько ему лет?
– Сейчас посмотъю… Двадцать семь. Двенадцатый класс лицея. А что?
– Идиот ты, а не гений! Сколько ему было лет во время убийства академика Томберга? Твой Робеспьер еще под стол пешком ходил!
Мика сник.
– Да… Я так обадовался, что совсем забыл п’о Томбега… Но согласись, этот тоже очень подоз’ительный.
– Сам ты подозрительный! Шерлок Холмс из тебя, как из какашки звездолет!
Помощник обиделся:
– Сам ты! Хоошего человека Калом не назовут.
Открылась дверь.
На пороге стояла Каролина.
В первый миг Ветер просто обрадовался – тому, что видит ее. Потом понял: она что-то выяснила, что-то очень важное. Каролина никогда раньше к нему на работу не заезжала.
– Поговорим, – сказала она, выразительно покосившись на Мику. – Вдвоем.
Тот с любопытством пялился на неожиданную гостью и, конечно, выходить не собирался.
– Мика Дельфин, гений, – сказал он. – Очень пиятно. А ты кто, пекасная незнакомка?
Каролина молча показала ему направление движения: в коридор.
– Иди, иди, – подтолкнул приятеля Ветер. – Потом познакомитесь. Дай нам поговорить.
От двери, из-за Каролининой спины Мика показал большой палец, закатил глаза, облизнулся и лишь после этого удалился.
– Что-то срочное? – спросил Карл, сдерживая волнение.
– Да.
– Почему не позвонила?
– Сам поймешь.
Она подошла к проектору. Вынула Микину пластинку, вставила другую – ту, которую вчера ей дал Ветер.
Он встал рядом.
– Получилось?!
– Да.
– И что отражается в зрачке Томберга?
– Не что, а кто. Смотри. Я сняла для тебя процесс увеличения и фокусировки…
Лицо лежащего Тобмерга сначала расплылось зернистым пятном, потом из точек образовался большой круг – зрачок. Внутри него, бликуя, темнел силуэт. Изображение опять замутилось, экран потемнел. Вдруг проступил контур: человеческая голова, плечи. Картинка закачалась, выравниваясь.
– Убираю искажение за счет выпуклости, – пояснила Каролина.
– Это не Ван Мынь! – воскликнул Ветер, жадно наблюдая за тем, как проступают черты. – Это вообще не китаец… Глаза не раскосые… Погоди… Это же… – Он схватился за ворот и не договорил.
С экрана, опустив взгляд, будто сверху вниз, на него смотрел Степан Ножик, только не бритый, а с гладко расчесанными волосами.
Карл вспомнил, что брить голову регулятор начал во время своего второго срока, а тринадцать лет назад щеголял черной, без единого седого волоска шевелюрой, подчеркивая свою молодость.
– Что это значит? – растерянно оглянулся Ветер на Каролину.
Она была невозмутима.
– Думай.
– Тобмерга убил… Ножик? Но… зачем?
– Думай, – повторила Каролина. – Я уже. Разжевывать не бу.
Тринадцать лет назад Ножик был директором СПАСа, где Томберг состоял на должности главного конструктора. Потом Степан какое-то время совмещал оба поста. Пока СПАС не выбрал его регулятором…
Ветер ахнул.
– Понял? Тогда ответь мне на технический вопрос. Возможно ли манипулировать Системой? В случае, если она находится под твоим единоличным контролем?
– Я не знаю… – прошептал Карл. – Такая возможность никогда никому… Главное – зачем?
– Не будь идиотом, Ветрило. СПАС дважды, подряд, выбрал Ножика регулятором. И очень возможно, выберет еще. Теперь ведь ограничение двумя сроками снято.
– Я не знаю, – повторил Карл. – Никто не разбирается в СПАСе так, как Ножик… Он и сейчас курирует разработку «Ангела», не вылезает из инженерного центра… – И вскрикнул: – Черт! Максим Львович единственный в Совете возражал против «Ангела»! И единственный, кто мог остановить проект!
Каролина подняла ладонь, что означало: успокойся и сосредоточься.
– Смотри, что получается. Тогда, тринадцать лет назад, на пути Ножика к полному контролю над Системой стоял Томберг. Сейчас препятствием являлся Савицкий.
– Но… зачем отрезать голову?
– Понятия не имею. Кажется, «Ангел» каким-то образом имитирует или даже использует структуру человеческого мозга? Может быть, не только методологически, но и, не знаю, биологически? Я совсем в этом не разбира.
– А… зачем? – тупо повторил Ветер всё тот же вопрос. – Ради чего совершать такие ужасные вещи?
– Ты книжки в детстве читал? Исторические? Про то, как честолюбие и жажда власти толкали всяких там Наполеонов и Сталиных (!!!) на злодейства. Почему мы так уверены, что, сделав жизнь удобнее и приятнее, мы до конца изменили человеческую натуру?
Каролина подняла ладонь, что означало: успокойся и сосредоточься.
– Смотри, что получается. Тогда, тринадцать лет назад, на пути Ножика к полному контролю над Системой стоял Томберг. Сейчас препятствием являлся Савицкий.
– Но… зачем отрезать голову?
– Понятия не имею. Кажется, «Ангел» каким-то образом имитирует или даже использует структуру человеческого мозга? Может быть, не только методологически, но и, не знаю, биологически? Я совсем в этом не разбира.
– А… зачем? – тупо повторил Ветер всё тот же вопрос. – Ради чего совершать такие ужасные вещи?
– Ты книжки в детстве читал? Исторические? Про то, как честолюбие и жажда власти толкали всяких там Наполеонов и Сталиных (!!!) на злодейства. Почему мы так уверены, что, сделав жизнь удобнее и приятнее, мы до конца изменили человеческую натуру?
Карл вдруг вспомнил выражение лица Ножика, когда тот сказал: «Лично я собираюсь жить вечно».
И вдруг увидел мир, совсем не похожий на нынешний.
Мир, в котором СПАС раз за разом выбирает одного и того же регулятора. И никто в стране не возражает. Потому что у каждого сотрудника и каждой сотрудницы в голове сидит добрый ангел и убеждает, что это хорошо и правильно. Черт знает этого ангела, что он будет нашептывать еще. И о чем будет докладывать в Систему. Может быть, читать мысли и доносить о них? Один Ножик знает, какими возможностями на самом деле будет обладать его изобретение…
На лбу выступила испарина.
Неужели вся мучительная эволюция человеческого рода, все свершения и жертвы, все благородные порывы и великие прорывы, все подвиги были для того, чтобы на Земле установилась невиданная прежде диктатура – диктат, идущий из собственного мозга? Неудивительно, что Максим Львович с его мудростью возражал против проекта «Ангел»! Он не знал о том, что Ножик убийца, но что-то почувствовал, что-то заподозрил своей мудрой, своей бедной, обреченной головой!
– У Ножика ничего не выйдет, – твердо сказал Ветер. – Это прямая угроза национальной безопасности. На такой случай закон предоставляет директору ФСБ особые полномочия. А те, которых закон не предоставляет, я возьму сам. Немедленно соберу экстренное совещание всех департаментов.
– Нельзя. – Каролина оглянулась на дверь. – Ты не понимаешь. То, что затеял Ножик, раньше называлось «заговор». Такие вещи в одиночку не делаются. У Ножика наверняка есть сообщники и помощники. В том числе и здесь, в ФСБ. Он не мог оставить службу безопасности без присмотра. До какой степени ты тут всем доверяешь?
Карл задумался. Нахмурился.
– Ты права. Лучше пока буду действовать один…
Она молча смотрела. Не мешала ему думать.
– …Я знаю, с чего начать, – наконец медленно проговорил он.
Каролина просто кивнула, ни о чем не спрашивая. Знала: хотел бы сказать – сказал бы.
Ветер сделался собран и деловит – кризис и опасность всегда прибавляли ему энергии.
– Пойдем, я провожу тебя.
В коридоре ждал изнывающий от любопытства Мика.
– У вас шуы-муы, да? – спросил он. – На абочем месте, в абочее вемя? Сотудница, должен тебя педупедить как гуманист, что этот человек любит только акул и осьминогов. – Шутливо шлепнул Карла по плечу. – Познакомь же нас, собака!
– Поди принеси мне еще десять, нет двадцать «липучек». Быстро! – приказал Ветер.
От его тона Дельфин моментально посерьезнел.
– Зачем? Кто-то еще коме стаейшин в опасности?
– Да. Потом расскажу. Живо, живо!
Мика убежал.
– Не звони, не приходи. Пока я сам с тобой не свяжусь, – сказал Карл любимой на прощанье.
Она двинулась к выходу. Ни женского кудахтанья, ни бессмысленных заклинаний «будь осторожен, береги себя». Оказала неоценимую помощь – и сразу ушла, чтоб не отвлекать и не мешать.
Удивительная, единственная!
Ветер приступил к действиям час спустя.
Это время ему понадобилось, чтобы установить, кто тринадцать лет назад занимался техническим обслуживанием модуля Системы, ведающего выбором регуляторов. В тот самый период, когда Ножик совмещал должность директора с должностью главного конструктора.
Половина этих людей, одиннадцать человек, работали на прежнем месте. С каждым Ветер собирался провести конфиденциальную беседу – о том, возможно ли с технической точки зрения манипулировать выборами регулятора.
Во время беседы посадить на собеседника «липучку».
Потом проследить, кто свяжется с Ножиком, чтобы рассказать о тревожном визите директора ФСБ.
Разговор записать.
Запись предъявить президиуму парламента и Совету Старейшин – инстанциям, которые по конституции полномочны смещать регулятора.
План был простой, ясный и легко выполнимый. Ветер мог собой гордиться.
Перед поворотом с тихой улицы на проспект он механически поглядел в ретровизор и прищурился от яркого блика. Сзади какой-то болван летел на элтээске с зеркальной тонировкой, что вообще-то противоречит правилам уличного движения, но некоторые пренебрегают, форсят.
Карл направлялся в соседний Наукоград, где располагались все исследовательские институты и учреждения, в том числе центр технического обслуживания СПАСа. Туда было быстрее добираться на метро, поэтому, долетев до станции, Ветер сдул элтээску, сунул в чехол и снова надул ее, когда через четверть часа вышел на остановке «Спасская», в пятидесяти километрах к востоку от Центрограда.
Кампус Системы раскинулся на территории в пару сотен гектаров, причем техцентр находился в самом дальнем конце. Пешком идти получилось бы долго, а Карла подгоняло нетерпение.
Он полетел по центральной аллее, свернул налево, направо, перед каждым маневром поглядывая в ретровизор.
Вдруг сзади опять что-то блеснуло. Это из-за вереницы обычных прозрачных элтээсок снова мелькнула зеркальная кабина.
Раньше Ветер не придал бы этому значения, но тут насторожился.
Маловероятно, конечно, но…
Вспомнил фильм про старинную жизнь, где герой-агент на смешном железном драндулете проверяет, нет ли за ним слежки.
На пробу свернул в узкий переулок.
Сверкающий эллипс сделал то же самое, сохраняя дистанцию в сто метров.
Тогда Карл пролетел через двор какого-то учреждения, насквозь, к параллельной улице.
Кажется, оторвался. Или же вообще померещилось.
Он снова вырулил в нужную сторону, но полминуты спустя откуда ни возьмись, из зазора между двумя домами, снова сверкнула глянцевая кабина.
Это не могло быть случайностью!
Кто же там сидит такой привязчивый, за непрозрачной пленкой? Посмотреть бы.
Ветер пару секунд подумал – и сообразил.
Полетел обратно к станции метро. На тротуаре вышел из элтээса, сложил его, вошел внутрь.
Станционный павильон был стеклянный. Улица оттуда превосходно просматривалась.
Карл спрятался за билетный автомат, стал смотреть.
Зеркальная капсула спустилась на землю. Стенки опустились.
Внутри стоял коренастый человек в черном облегающем костюме, но лица было не видно. Человек смотрел назад, подавал кому-то знаки рукой.
Подлетели еще два аппарата. Там тоже оказались люди в черном.
Они подошли к первому, и он стал им что-то говорить. Коротко обернулся к павильону, показав на него пальцем.
Ветер дернулся, стукнувшись лбом о стекло.
Лицо у коренастого было скуластое, узкоглазое, знакомое.
Ван Мынь!
(ИЗ ФОТОАЛЬБОМА)Улица Кирова была по раннему времени пустая, ни души, а магазины все открыты, и нигде ни одного хвоста, даже в «Колбасах». Надо бы заглянуть, вдруг товар выкинули, да жалко времени нет. Филипп ехал быстро. Торопился. Но на углу Мархлевского – не поверил своим глазам – стояла автолавка «Мосголовубора», весь прилавок в кепках, шляпах, зимних шапках, и тоже почти без очереди. Три человека всего! Видно, только что открылись. Не расчухали еще граждане. Уж такую удачу пропускать было никак нельзя.
Филипп притормозил, стал прикидывать: вон ту котиковую за 51.50 (считай, даром) и восьмиклинку за 19.50, это для себя, а детское что-нибудь у них есть? Есть! Тюбетеечка как раз подходящего размера, и кроличья с ушами. Надо брать.
– Граждане, кто последний?
Никто не обернулся, будто не слышали.
Вообще было удивительно тихо. Продавец вроде что-то говорил дамочке в горжетке, шевелил губами, а ничего не слышно. Сзади проехала машина – мотор не фырчит, шины не шуршат. Что за чудеса?
Но зявиться было некогда. По тротуару уже бежали какие-то, гурьбой. Филипп кинулся занимать.
– Эй, товарищ я за вами!
Мужчина не обернулся. Хотел Бляхин тронуть его за плечо, но рука наткнулась на воздух, оказавшийся твердым и плоским, будто стекло. Зашарил и понял, почему так тихо. Филипп был внутри прозрачного шара, в котором давеча и несся вдоль улицы. И как из шара выбраться, было невдомек. Уж и вертелся, и тыкал куда ни попадя – никак.
– Граждане, выньте меня отсюда! – закричал Филипп.