Спасибо, если она оказывалась талантлива. А если нет? Тогда начиналась истинная «театральная трагедия»… С одной такой связана и последняя трагедия моей жизни…
Наши дни
– Ну, в нашем зале я ее точно никогда не видела, – покачала головой Лариса Леонидовна.
– Я тоже, – согласилась Анжела. – Нет, конечно, к нам в зал ходят дамы в возрасте, но эту я не знаю.
– А я знаю, – сказала Лариса Леонидовна.
– Как так? – воззрились на нее Алёна и Анжела. – Только же сказали, что ее в зале никогда не видели!
– Сказала именно так, потому что Алёна спросила: не видели ли вы ее в нашем зале, – возразила Лариса Леонидовна. – Не видела, да. А так-то я ее знаю. Ее зовут Анна Алексеевна Маркова. Она в Линде живет, а у нас ведь там дом деревенский.
– В Линде? – оторопело повторила Алёна. – А как же… а почему же…
– Что почему же?
– Ну, в Нижнем она что делала? – тупо спросила Алёна.
– Да к сыну приезжала, я думаю, – вздохнула Лариса Леонидовна. – У нее сын тут жил, работал то там, то там, потом в «Видео» устроился… парень хороший, но очень уж непутевый… у тетки родной поселиться нипочем не хотел, нашел себе комнату у какой-то старушки, один хотел жить, но потом связался с какой-то преступной компанией. Анна Алексеевна нашла ему работу в Семенове, подальше чтобы от Нижнего, приезжала за ним, хотела его увезти и уже даже уговорила, но тут такое несчастье… убили Константина, прямо дома убили, как раз в тот вечер, когда они должны были последним поездом уехать в Линду…
– Господи, какой кошмар! – ужаснулась Анжела. – А вы оттуда все так подробно знаете?
– Ее сестра Валя – наша соседка по площадке, – пояснила Лариса Леонидовна. – Мы через Валю и дом нашли в Линде, и с Аней познакомились.
Алёна тупо молчала.
– А все же не пойму, почему вы решили, что Анна ходит к нам в зал? – спросила Лариса Леонидовна. – И откуда у вас эта фотография, это где снято, в «Шоколаде», что ли? А рядом с ней Костик покойный, что ли?
– Я не… это нечаянно вышло, – пробормотала Алёна, плохо понимая, что говорит. – Это… это я просто перепутала ее с другой женщиной. Извините. Всего доброго, я пошла.
Конечно, настроение заниматься шейпингом отпало одномоментно! С ощущением ужасной неловкости, даже стыда, Алёна вышла на улицу и побрела, как говорится, куда глаза глядят.
Мать Константина! Это мать Константина… Значит, первое впечатление при виде этой пары было правильным… Бедная женщина! А Алёна-то ее считала чуть ли не Сонькой Золотой Ручкой, главарем преступной банды! И все почему? Потому что у Анны Алексеевны оказался такой же браслет, как у нее.
Откуда он у нее взялся? Как к ней попал?
Да глупости. Не было у нее никакого такого же браслета. Наверное, хорошенькая блондиночка-продавщица с прелестным именем Сюзанна просто перепутала. То-то Анна Алексеевна никак не отреагировала, увидав Алёнин браслет. Зато отреагировал Константин… Значит, для него этот браслет что-то значил, только теперь не узнать, что именно, ведь Константина больше нет. И рядом с его смертью все эти загадки кажутся таким ненужным мещанством…
Стоп. Но ведь Секлита Георгиевна сказала, что ее напарница узнала Анну Алексеевну по фото – мол, именно ей она продала второй браслет…
Нет, в том-то и дело, что ей просто так показалось! Она очень хотела услужить писательнице Дмитриевой, а писательница Дмитриева не сомневалась, что именно брюнетка – похитительница браслета. Вот и убедили они с Секлитой Георгиевной друг друга.
Как все просто. Как все глупо, мелко, по-бабски…
И все-таки кое-что мешает взять и отмахнуться от всей этой истории, в самом деле счесть какой-то постыдной несуразицей попытку разгадать, что произошло с браслетом, не дает забыть и успокоиться. «Кое-что» – смерти людей, так или иначе имеющих к делу отношение. Ювелир, Костя… Загадки утреннего посещения Алёниной квартиры «мастером из Дом. ру» и загадки ювелирной мастерской. Загадки переулка Клитчоглоу, куда неведомым образом переместился из ее двора ужасный человек и где какая-то опасная женщина, виновная во многих смертях, назначает встречи, ведущие к этим смертям… И записка, записка Константина, адресованная неведомо кому, но попавшая к Алёне!
Нет, в самом деле, не позвонить ли Муравьеву?
А что сказать?
У Алёны заломило в висках.
Нет, ну надо же, а? Хочешь увеличить браслет, а вместо этого увеличиваешь количество проблем в своей жизни. Был бы у нее адрес Данилы, позвонила бы ему, рассказала бы про записку Константина – и все, с плеч долой, живите сами, ищите что-то там под старухиной скатеркой, под звездами, на какой-то Черниговской…
Даже вообразить невозможно, что это такое. Вроде бы Алёна неплохо знал Нижний Горький, но ни про какую Черниговскую в жизни не слыхивала.
Ладно. Надо немного пройтись. Успокоиться, подумать, может, что и придет путевое в голову.
Алёна огляделась. Она стояла посреди площади Горького. Прямо перед ней виднелась вывеска магазина «Спар».
Отлично. Здесь она купит какой-нибудь простенькой колбасы или дешевых сосисок и попытается найти спасшую ее собаку. Вообще не вредно еще раз взглянуть на устрашающий переулок. Днем там всяко не страшно, и не исключено, Алё– на сможет увидеть то, чего не заметила ночью.
Она уже двинулась было к «Спару», да опять вспомнила ночные приключения – и покачала головой. Прежде чем идти в переулок Клитчоглоу, надо узнать, работает ли сегодня Секлита Георгиевна. Потому что если у нее свободный день и она окажется дома… ну нет, Алёна, после того как швырнула ей книгу ночью, совершенно не готова встретиться с ней лицом к лицу. И вряд ли когда-нибудь будет готова!
А как узнать, на работе она или нет?
«Клеопатра» – вон она, на другой стороне площади. Но зайти туда невозможно. Позвонить разве что и спросить к телефону Секлиту Георгиевну, а потом трубку положить? Но Алёна не знает телефона магазина… Правда, есть справочная 09…
Но сегодня был явно не ее день для телефонных переговоров! Сначала не отвечал Дом. ру, а теперь переклинило городскую справочную. «Ждите ответа оператора» – вот что звучало снова и снова, пока Алёне не надоело ждать и она не выключила телефон.
Перешла площадь, встала поближе к «Клеопатре», огляделась…
Парнишка лет тринадцати топтался около витрины салона «Евросвязи», который располагался метрах в десяти от «Клеопатры», в том же доме. Мальчишка был без шапки, и огненно-рыжие волосы его горели, словно подожженные.
– Послушайте, молодой человек, – сказала Алёна, доставая полусотенную бумажку, – вы не можете оказать мне услугу?
– Че? – спросил мальчишка, выдавая свою коренную принадлежность к населению Нижнего Горького. На купюру он даже не взглянул, и Алёне стало ужасно стыдно, что она вот так, сразу, стала соваться со своими деньгами. Как будто человек не может оказать другому человеку услугу просто так, из добрых чувств! Разве она не оказала бы? Да само собой! Почему же она оскорбила парнишку, сразу заподозрив его в меркантильности?!
– Мне нужно, чтобы вы зашли в «Клеопатру» – вон, видите магазин?
– Вижу, и че?
– Зашли бы и посмотрели, на месте ли одна продавщица – такая невысокая, полненькая, с красивыми темными глазами. Если она там, повернитесь и уходите. Если ее нет, – продолжала инструктаж Алёна, – а за прилавком стоит худая такая блондинка, спросите ее, работает ли сегодня Секлита Георгиевна.
– Чо-о?! – вытаращил мальчишка желтые, кошачьи глаза.
– Секлита Георгиевна, Се-кли-та, – раздельно выговорила Алёна. – Повторите.
– Се-кли-та Георгиевна, – вполне удовлетворительно отчеканил мальчишка, который, по всему видно, оказался весьма смышлен.
– Верно! – обрадовалась Алёна. – Ну, идите.
– А это для меня? – Парень показал пальцем на пятидесятку.
– Да, – неловко кивнула Алёна. – Извините, я не хотела вас обидеть…
– Меньше, чем за две таких, я с места не сойду, – сообщил рыжий и для наглядности показал два пальца.
Алёна усмехнулась. Однако он и впрямь смышлен! А она, получается, не ошиблась в мгновенной оценке его конопатой личности…
– Сейчас одну, – сказала она, протягивая деньги. – А вторую – когда вернетесь и скажете, на месте ли Секлита Георгиевна.
– А не надуешь? – подозрительно спросил парень, и Алёна едва сдержала смех: она-то с ним на «вы», а он так запросто, панибратски…
Да и правильно, к чему лишние церемонии!
– Ты же можешь мне ничего не говорить, пока не получишь деньги, – сказала она, и рыжий довольно кивнул:
– Лады. Тады я пошел?
– Давай.
Поскольку надувательство могло иметь место и с его стороны, Алёна встала так, чтобы видеть дверь «Клеопатры». Рыжий приблизился к магазину, огляделся с таинственным выражением – и вошел. Алёна на ощупь достала из кошелька деньги и переложила в карман пальто.
Прошло несколько минут – и рыжий появился с гордым видом.
Алёна отошла за угол, и ее «агент» через минуту к ней присоединился:
– Готово дело. Все узнал.
– Ну что, она там? – спросила Алёна.
Желтые глаза приняли загадочное выражение:
– А деньги?
Алёна достала пятидесятку из кармана, но не отдала парню:
– Итак?
– Утром деньги, – сказал рыжий, – вечером стулья. Гони денюшку, тогда скажу.
Алёна усмехнулась:
– Ну, за то, что ты цитируешь Ильфа и Петрова, так и быть, пойду у тебя на поводу. Держи, теперь говори.
– Пятьсот, – сказал парень спокойно, пряча пятьдесят рублей в карман.
– Что?!
– Что слышала. Гони полтыщи, иначе ничего больше не скажу.
– Офонарел? – спросила Алёна, которая, когда хотела, могла быть очень грубой, и это был еще далеко не предел инвективных возможностей ее словаря. – Может, сразу тысячу запросишь?
– Я согласен, – сказал он покладисто.
– Да не смеши, я ведь и сама могу пойти и посмотреть, на месте ли Секлита Георгиевна.
– Ну иди и посмотри, – ухмыльнулся рыжий. – Чего ж не идешь?
– Ладно, – вздохнула Алёна. – Я дам тебе еще пятьдесят рублей, и ты мне скажешь.
– Сто.
– Торг здесь неуместен, ты поймешь, что это значит, если читал Ильфа и Петрова.
– Ладно, пятьдесят, – недовольно согласился он.
– Возьми. Говори.
– Дай еще такую же – тогда скажу, – наглый рыжий даже не улыбался, спрятав третью пятидесятирублевку.
– Перебьешься, не война! – вспомнила Алёна одно из популярнейших присловий своего детства и пошла было к «Клеопатре», но рыжий недовольно буркнул сзади:
– Ладно, не ходи, там твоя эта… Серафима, за прилавком стоит.
– Кто? – ошеломленно обернулась Алёна.
– Ну ты ж мне велела узнать, работает Серафима Как-ее-там или нет.
– Секлита Георгиевна, недоумок! – взъярилась наша героиня. – А что, ты Серафиму спрашивал?!
– Да какая разница, кого я спрашивал? – отмахнулся рыжий. – Вошел – там одна беловолосая. Я только приготовился спрашивать, да у меня имя из головы вон. Потом грю: «Серафима… эта… как ее… работает сегодня?» Она глаза вытаращила, а тут выходит из ихней подсобки такая черноглазая тетка. Видать, та, про которую ты спрашивала. И говорит так злобно: «Какая я тебе Серафима? Меня зовут Секлита Георгиевна!» Чего и требовалось доказать. Я сразу свалил оттуда. А то они на меня так пялиться начали, будто я к ним воровать пришел.
– Неудивительно, у тебя очень подозрительный вид, – не удержалась от мелкой мести Алёна.
– Кто б говорил! – хохотнул рыжий. – Ты сама как шпионка в этом своем капюшоне. Че, эта Серафима – жена твоего любовника, да? У вас свиданка, да? И ты посылала меня подглядеть, путь потрахаться свободен или нет?
Несколько мгновений Алёна молчала, потом с натужной приветливостью сказала:
– Мальчик, не смотри сериалы по телику, а лучше продолжай читать Ильфа и Петрова. Там про всякую такую чушь и слова нет.
– Да? – скорчил он рожу. – А про арбузные груди мадам Грицацуевой?
И, хохоча, довольный победой, пошел своей дорогой, бросив Алёне на прощание:
– Обращайся, если че!
Дела давно минувших дней
Пропущу еще несколько лет и перейду к прошлому году. В это время мы уже играли в новом помещении театра – он назывался Николаевским и был выстроен на Театральной площади, в квартале от прежнего помещения. Ах, как мне хочется подробно рассказать о том, сколь прекрасно он был устроен, сколь славно нам в нем работалось, сколько сердец зрителей мы покорили!.. Однако я устал писать. И карандаш стачивается быстрее, чем хотелось. К тому же он то и дело ломается. Я его уронил, грифель, видимо, разбился на кусочки, они и ломаются то и дело…
Придется еще больше сократить мои описания.
Год назад прошел бенефис в честь дня моего рождения. Я наконец решился выйти в роли Городничего в гоголевском «Ревизоре». Много лет этой роли я боялся, сколько раз за нее брался, но не давалась она мне, на сцене цепенел, бекал и мекал, будто начинающий. А тут вдруг получилось с первой же репетиции! Я ведь уже стал немолодым человеком – мне исполнилось сорок, это был мой юбилейный бенефис – бенефис, скажу не хвастая, любимого публикой, прославленного артиста. Хотя, конечно, не любил я размышлять о том, что слава славою, а много бы я отдал, чтобы задержать течение времени… И сейчас упоминаю о бенефисе лишь потому, что дальнейшие события развернулись тотчас после него.
Буквально на другой день явился ко мне некий инженер Тихонов Вениамин Федорович – человек очень богатый, состоящий в управляющей дирекции Сормовских заводов, известный, к слову сказать, противу фамилии, своим задиристым, а порой и скандальным нравом. Однако именно он возглавлял попечительский совет театрального Общества: организацию, на средства которой мы если не существовали, то могли рассчитывать в случае провалов или непредвиденных обстоятельств. Также эта организация, щедро или нет, в зависимости от обстоятельств, давала нам деньги на декорации и костюмы.
Итак, у нас в конторе появился Тихонов и потребовал собрать труппу. Ответив на наши почтительные поклоны снисходительным кивком, он внушительным тоном заявил, что наши спектакли перестали быть интересны публике. Вся беда в том, что актрисы наши нехороши собой и не обладают «шикарным» гардеробом, а потому смотреть на них – тоска берет. Вот и не ходят люди в театр.
Мы молчали, подавленные: гардероб у наших примадонн и впрямь нельзя было назвать шикарным, ведь им приходилось шить платья – кроме разве исторических костюмов – на свои собственные деньги! А какие там у актеров провинциального театра деньги…
И вдруг Тихонов сказал:
– Ничего, господа, я знаю, как делу помочь. Я для вас выписал настоящую талантливую артистку, к тому же с прекрасной внешностью. Истинная богиня! А уж какие у нее туалеты! Настоящие парижские! Она с успехом будет выступать в первых ролях и поднимет сборы.
С этими словами он ушел, даже не выслушав наше мнение.
Собственно, никакого мнения не было, так мы были ошеломлены.
Он уже выписал! Не предложил нам ее послушать, посмотреть в ролях, а сам бесцеремонно распорядился. Наше мнение ему неинтересно! Мы для него – всего лишь актерский сброд!
Но делать было нечего. Слишком мы зависели от Тихонова, чтобы позволить себе спорить с ним. Настроит против нас председателя правления Общества, вышвырнут нас вон из театра – куда мы пойдем? А лишиться посреди сезона даже небольшого заработка страшно…
Через три дня Тихонов привел новую артистку. Это была великолепно одетая, прехорошенькая молодая женщина с прекрасными черными глазами. От нее исходил аромат восхитительных духов. Тихонов от нее не отходил, видно было, что увлечен Серафимой Георгиевной не на шутку. Фамилия ее была Красавина.
– Конечно, это псевдоним, – сообщил нам Тихонов, играя глазами с новенькой, – но он Серафиме Георгиевне необычайно к лицу.
Ну, с этим нельзя было не согласиться. И хотя все во мне восставало против того, каким образом эта женщина войдет в нашу труппу, я все же не мог не восхититься ее красотой. Да и не только в красоте дело! Она была рождена повелевать сердцами мужчин… и я невольно вспомнил давние годы и Эльвиру, восхитительную Эльвиру… Я ничего не слышал о ней с тех пор, возможно, ее больше нет в живых, ведь прошло двадцать лет… но не мог забыть того впечатления, которое она на меня когда-то произвела. Долгие годы потом я увлекался женщинами, которые так или иначе были похожи на нее: высокими властными блондинками. Серафима Георгиевна была полной противоположностью: маленькая брюнетка южного типа, но сила всепобеждающей женственности была ей дарована от природы в той же мере, что и Эльвире. А я… возможно, я мог любить только тех женщин, которые характером сильнее меня. Моя бедная Лизонька, царство ей небесное, могла подчиняться, но не подчинять, я же искал в женщинах иного, но и любовницы мои предпочитали быть слабыми женщинами при сильных мужчинах. По Тихонову было видно, что эта Серафима Георгиевна его скрутила в бараний рог… понятно, что я невольно затрепетал!
Впрочем, никакого виду, никакого своего впечатления я не показал, сохранил вежливую мину, как прочие члены труппы, вот и все.
Новая артистка держала себя гастролершей, милостиво поболтала с десяток минуток и удалилась в сопровождении Тихонова.
Мы недоумевали: зачем же такой артистке, получающей, судя по внешнему виду и туалетам, большие оклады, ехать в провинциальный театр и устраиваться в наше товарищество за жалкие, прямо скажем, гроши? И почему она без ангажемента в разгар сезона?
Кое-какие размышления на сей счет у нас были, конечно, но мы решили подождать, что покажет будущее.
И оно показало…
Наши дни
В переулке Клитчоглоу оказалось совершенно безлюдно. Как будто здесь и не живет никто. Ни одной души не видно ни во дворах, ни на крылечках, ни в окошках. А впрочем, кто знает, может, из-за какой-нибудь занавески на Алёну устремлен недобрый взгляд…