А теперь возьмем меня. Я занимаюсь бизнесом в новом свете, бизнесом в кризисных регионах. Я знаю обстановку там не понаслышке, у меня есть специалисты, способные и готовые выполнять любые задачи, и этих специалистов не один и не десять – их сотни, а если надо – то и тысячи. Вероятно, обстановкой в Новом свете я владею едва ли хуже любой из русских разведывательных служб, а то и лучше. И все легально, а самое главное – почти бесплатно, если не доходит до необходимости вмешательства. Система не только существует на зарабатываемые ей деньги – но и приносит прибыль. Никого из нас нельзя арестовать просто за то, что я въехал в САСШ по чужим документам.
Скажите, можно ли было бы даже гениальному разведчику завербовать… ну, скажем, Марианну. Может быть, можно, только на это потребовалось бы не менее года. И гарантий никаких. А остальных, кто работает на меня? А как быть с тем, что происходит сейчас? У меня – прямые выходы на самый верх властной иерархии, на разведслужбы, возможность получать и передавать информацию. Возможность влиять на события. Сколько бы времени потребовалось для того, чтобы дать разведчику, действующему под прикрытием, такие возможности?
А у меня они есть. И прикрытие гениальное. Догадались какое? Правильно – коммерческий интерес.
Потому-то на меня и смотрит так исподлобья Путилов. Чувствует опасность…
– Я слышал, у вас были проблемы в Тегеране.
– Были, – подтвердил я, – как на это смотрит Служба?
Путилов отвернулся, стал смотреть на океан.
– Как на это смотрит служба? – надавил я.
– Нам до этого нет дела, – буркнул Путилов.
Врет. Почти наверняка врет. Но убедительно врет.
– Это не влияет ни на что.
– Вот как?
Конечно, Путилов знал, чем я занимаюсь. Не знал – подозревал. После того как на Запад бежал Котовский, – в сильную опалу попало МВД и возвысилось СЕИВК, третье отделение. Но это было незаслуженно – рано или поздно подонок найдется в любом ведомстве, в любой конторе. Помимо оргвыводов – под недоверие попали все существующие спецслужбы, началась организация параллельным систем… даже не разведки, а внешнего воздействия, так будет точнее. Это могло означать только одно – сокращение финансирования и влияния. Ни один бюрократ этого просто так не оставит.
– Вы можете оказать нам некоторую помощь… – сказал Путилов, смотря куда-то вдаль, в сторону Африки. – С вашими возможностями по легализации людей, получению информации, доставке грузов.
– Сударь, я просто занимаюсь коммерцией. Не более того.
Путилов пожал плечами:
– Как знаете. Честь имею.
Да уж, имеешь…
– Честь имею.
Мисли разговаривал с Николаем больше часа, все это время я находился на палубе, в кормовой части, рядом с вертолетом. Мой дед часто говорил мне – какого черта ты потерял в королевстве кривых зеркал, без него бы уже первый твой корабль обмывали. Может быть, даже бы этот…
Да, этот. Ударный авианосец, дальние походы, контркурсы с британцами и невидимые дуэли, больше тысячи человек в подчинении. Все это я променял на жизнь изгоя, своего в чужой стране – ни семьи, ни своего дома, только номера отелей, съемные виллы и постоянное чувство опасности. Иногда меня посещает чувство, что меня можно сравнить со сжатой пружиной – она сжата уже так давно, что если ее разжать…
– Господин Воронцов?
Я обернулся – на меня смотрел фон Пален, флигель-адъютант Его Величества. Ни титула, ни звания… ах, да, я же предатель.
– Его Императорское Величество изволят пригласить вас на разговор. Тет-а-тет и незамедлительно.
– Руки держать за спиной?
Фон Пален никак не отреагировал… вышколен как надо.
– Извольте… князь.
По традиции Государь Император при восшествии на престол получал звание адмирала флота, но Николай даже не пошил себе мундира. На нем была форма Гатчинской дивизии без знаков различия и только одна награда – Георгиевский крест.
Взглядом Николай повелел фон Палену удалиться, что он и сделал, аккуратно задраив за собой люк. Мисли в каюте уже не было, но я заметил на столе папку – в подобной хранится сов. секретная информация. Эти папки используются СРС, каждая из них имеет соответствующий цвет и вверху в углу – есть место для того, чтобы написать кодовое название операции. Такой белый прямоугольник – на этой папке он заполнен не был.
Интересно, что за папка.
Николай прошелся по каюте, было видно, что он раздражен и не знает, как поступить. Я молча ждал.
– Ich glaube nicht, – внезапно сказал он по-немецки. – Я им не верю. – Немецкий язык для всех офицеров русской армии был обязательным к изучению, его учили на случай совместных действий с рейхсвером против… понятно кого. Дворяне учили французский, а те, кто готовился действовать против главного противника, еще и английский. Знать несколько языков – очень удобно…
– Ich glaube nicht, dass sie, – я тоже перешел на немецкий, – но это не значит, что с ними нельзя иметь дело. Ты уверен, например, в наших союзнических отношениях со Священной Римской Империей?
– Нет. Все давно забыто.
– Североамериканцы думают только о своей выгоде, но это скорее плюс. Они предсказуемы. На их политику можно влиять. Гораздо сложнее и опаснее иметь дело с теми, кто тебя ненавидит и хочет любой ценой уничтожить.
Николай кивнул – оба мы понимали, о ком идет речь. Нельзя забывать о том, кто твой враг – напомнят.
– Мы никогда не станем союзниками.
– А когда у нас были другие союзники, кроме армии и флота?
Николай снова утвердительно кивнул. Психология осажденной крепости – есть люди, которые смеются над этим. Но смешного тут мало, достаточно посмотреть на историю России… как, например, мы подавили восстание в Австрии, предотвратив распад страны, – а через несколько лет вся Европа выступила против нас в Крыму.
– Они хотят, чтобы мы приняли участие в миротворческих операциях в Мексике и Бразилии, – сказал Николай, – прислали свои контингенты. Что ты думаешь об этом?
Несмотря на то что Мисли юридически был только вице-президентом – никому из нас и в голову не пришло задумываться над тем, насколько он правомочен предлагать такое. В Северо-Американских Соединенных Штатах нет наследственной монархии, но есть элита, которая выступает под флагами двух разных партий, меняет друг друга у власти, но никогда не теряет саму власть. За последние сто лет на президентских выборах в САСШ ни разу не победил независимый кандидат. Не было ни одной серьезной попытки создать политическую партию – конкурента республиканской и демократической партиям. Демократы, придя к власти, не только не прекратили бразильскую и мексиканскую кампанию – но и продолжили их, не сменив на посту даже министра обороны. Так что Мисли был вполне в своем праве, если бы он стал изгоем, – я бы это знал и все бы это знали.
– Ничего хорошего.
– Но разве ты не занимаешься этим же самым?
– Занимаюсь. Но тут дело в другом. Я зарабатываю деньги. Россия если туда придет – будет их тратить. Много.
Николай задумался, продолжая нервно вышагивать по каюте. Потом спросил:
– Что там вообще происходит?
– Ничего хорошего. У людей нет ощущения власти. Нет ощущения государственности. Их государственность не выходит за пределы барриос, они так долго живут без власти, что воспримут любую власть как угнетение. И у них есть на то основания – за последнее время у них сменилось восемь президентов и три Конституции, и ни от одного из них они не видели ничего хорошего. Власть приходит и уходит – остается только наркомафия.
– А что там делают североамериканцы? Нефть?
– Нет там никакой нефти. Верней, она есть, но она в офшорной зоне, в Мексиканском заливе. Есть еще какие-то месторождения в Баха Калифорния – но совсем небольшие, они почти не окупают себя. Там нет ни нефти, ни леса, ни плодородной земли, ни угля, ни руды, ни газа – там нет ничего.
– Но они там воюют.
– Они воюют там, чтобы не воевать потом на своей земле.
– А Бразилия?
– Там сложнее. Никакого повода вторгаться туда не было. Но сейчас – североамериканцы открыли там огромные месторождения нефти, правда, на очень большой глубине. Себестоимость… все это обойдется в копеечку, но это едва ли не Персидский залив на глубине от двух до четырех километров.
– Это обойдется им в копеечку.
– Как и нам – наши работы в Арктике, настанет время, когда любой нефти – не будет цены. Они стремятся застолбить за собой участки.
– И для этого ввязались в войну?
Я пожал плечами:
– Мир полон идиотов. Или, наоборот, – слишком умных людей. Война стоит почти два миллиарда в день – в чьих карманах они оседают?
Николай отмахнул рукой.
– Я решил. Мы будем присутствовать, но в самой минимальной форме, какую только позволит обстановка. Военные советники… поставки оборудования… не более того. У североамериканцев есть право закупать чужое оборудование?
– И для этого ввязались в войну?
Я пожал плечами:
– Мир полон идиотов. Или, наоборот, – слишком умных людей. Война стоит почти два миллиарда в день – в чьих карманах они оседают?
Николай отмахнул рукой.
– Я решил. Мы будем присутствовать, но в самой минимальной форме, какую только позволит обстановка. Военные советники… поставки оборудования… не более того. У североамериканцев есть право закупать чужое оборудование?
– Нет. По закону – армия САСШ не имеет права тратить бюджетные ассигнования на закупку иностранного военного оборудования и снаряжения. Отдельные факты еще возможны, но не более.
Я улыбнулся.
– Но это легко обойти. Заключаешь договор с одной из контор, у которой громкое имя и большие возможности по лоббизму, открываешь фабрику… скажем, сборочную – и проблем нет. Вот с ним, – я показал на дверь, – проблем вообще никаких не будет. Немного денег на смазку шестерней – и деньги потекут рекой.
– А как же казенные предприятия?
– Казенные… Это тоже можно обойти… конечно, Министерство обороны включает в контракт пункт, согласно которому после конкурса на изделие проводится еще и конкурс на изготовителя изделия[34], но это тоже при желании обходится.
– Хорошо. Ты этим всем и займешься… у тебя это получится лучше, чем у любого другого.
– Слушаюсь.
– Второе. Ты что-то нашел?
– Да.
Николай показал на дверь. Я молча кивнул – информация получена, время действовать. Собственно говоря – изначально, когда я готовился уходить за границу, это и было основной целью. Узнать, что и куда вывезли из Екатеринбурга-1000. Графит? Отработанные ТВЭЛы?[35] Готовые ядерные устройства? Когда и что рванет?
А ведь за это отвечаем мы. Берлинский мирный договор, Вашингтонские декларации – везде прописан принцип ответственности. Это у нас под боком все было создано…
– Серьезно?
– Не знаю. Скорее всего, да.
– Конкретно.
– Конкретно… в те дни над Атлантикой патруль дальнего рубежа с авианосной группировки засек неопознанный самолет. Погода была нелетной, самолет был поврежден… в конечном итоге – весь патруль сбили «Молнии», посланные с острова Вознесения.
– Это за пределами их досягаемости.
– Подвесные топливные баки, заправщик. У Британии здесь не так-то много подходящих аэродромов.
– То есть они прикрывали этот рейс.
– Да.
– И следы теряются.
– Точно. В Амазонке. Самая огромная из неизученных областей планеты, а после того, как североамериканцы наделали там дел – изучать ее желающих почти нет. В этих джунглях можно спрятать все что угодно – унесенный тайфуном авианосец, инопланетный космодром, город на несколько десятков тысяч жителей. Там двухъярусные джунгли, если самолет упал в них – его можно искать вечно.
– А если на самолете везли радиоактивные материалы, то место посадки зарастет очень быстро.
– И это так.
– Англичане знают?
– Теперь они знают то же самое, что и мы. В конце концов, они сбили американские самолеты и знали почему.
– Что предлагаешь?
– Без североамериканцев нам не обойтись. Никак. Нужно создавать совместную поисковую команду и немедленно.
– Проще сообщить во всех газетах.
– Не проще. Североамериканцам все это тоже ни к чему, не хватало только им проблем с ядерными материалами в зоне локального конфликта. Неважно, кто это уберет, главное – убрать, пока это не попало не в те руки.
– Как ты себе это видишь?
– Просто. Судно в офшорной зоне. Достаточно большое, чтобы вместить пару тяжелых вертолетов, поисковую команду человек… сорок. Оно же – стартовая площадка для беспилотников. Сначала работают они… у нас же есть машины для дистанционного контроля радиационного фона. Затем – группа обеспечения ядерной безопасности эвакуирует груз и, скажем… хоронит его на большой глубине. Концы – в воду…
Николай немного подумал, потом утвердительно кивнул. В конце концов, хороший командир просто подбирает хороший личный состав и дает ему свободу действий, а квалификацию Николая подтверждал Георгиевский крест – единственная награда, которую он носил в память о солдатах, погибших под его командованием. Он помнил, где, при каких обстоятельствах это произошло, и не хотел, чтобы атомный джинн вырвался на свободу…
17 августа 2005 года. Бейрут
Как думаете, бывают ли на свете частные авианосцы?
Вы не правы – бывают.
Операция, которую нам предстояло провести, первая совместная американо-российская операция с начала восьмидесятых годов, была крайне уязвимой в политическом отношении. Обоим странам грозила серьезная опасность. Российская Империя допустила грубейшие нарушения как Берлинского мирного договора, так и Вашингтонской конвенции о нераспространении ядерного оружия. Мы допустили, что под нашим крылом в Персии было организовано подпольное производство ядерных взрывных устройств, допустили, чтобы эти ядерные устройства вышли из-под контроля и попали в третью страну. Теперь любая пострадавшая страна имела право ставить вопрос о санкциях в отношении Российской Империи и возмещении ущерба в Гаагском международном трибунале[36]. Северо-Американские Соединенные Штаты не были заинтересованы в том, чтобы всплыла информация о нахождении в джунглях Амазонии потерпевшего катастрофу самолета с ядерными взрывными устройствами на борту, и о том, что уже потеряна целая группа боевых пловцов, действовавшая в этом районе. Тянуть было нельзя – информация просочилась, наличие крупного лагеря, разгромленного североамериканцами, говорила, что ищем устройства не одни мы. Откуда информация ушла? А кто сбил североамериканские самолеты, чтобы дать дорогу самолету из Персии, перевозящему смертельно опасный груз?
В результате переговоров был дан ход международной специальной операции. Основной риск брали на себя не Россия, не САСШ – основной риск брал на себя я как частный, но пользующийся доверием обеих сторон игрок. Россия и Северо-Американские Соединенные Штаты вкладывали деньги в проект и немалые деньги, я рисковал своей репутацией и вообще возможностью дальнейшей работы на рынке – но в случае удачи я получал очень приличную материально-техническую базу для бизнеса по безопасности и совершенно бесплатно.
Начнем с того, что я посетил Гамбург и через агентов находящейся там Гамбургской страховой компании судоходства приобрел судно. Контейнеровоз класса «Феедер» вместимостью две с половиной тысячи TEU, то есть две с половиной тысячи стандартных грузовых контейнеров. Этот контейнеровоз был не новым, но в хорошем состоянии. Спущен на воду в восемьдесят втором году, капитальный ремонт в пятом с заменой двигателя – теперь там стояли морские дизели «МАН» последнего поколения, а система управления с поворотными гондолами винтов и компьютерной системой контроля движения судном позволяла маневрировать с поразительной точностью, разворачиваясь чуть ли не на месте. Сторговать контейнеровоз мне удалось за довольно скромные деньги – пятьдесят шесть миллионов германских рейхсмарок с выплатой немедленно. Если бы я покупал в рассрочку, как обычно делается, то мне пришлось бы заплатить не менее семидесяти миллионов марок. Но я мог тратить деньги – это были не мои деньги. Деньги на покупку шли из российской и североамериканской казны.
Портом приписки судна был Вильгельмштадт[37], но нанятая мною команда, все русские, с Одессы – перегнали контейнеровоз в Средиземное море и поставили на судоремонтную верфь в порту Бейрута. Там судно капитально переоборудовали по чертежам, которые были разработаны военно-морским министерством как базовые для переоборудования судов на время особого периода.
Особый период – это предвоенное состояние. На Российскую Империю произвело большое впечатление то, как германские подводные лодки во время Мировой войны парализовали не только военное, но и коммерческое судоходство в Атлантике. Хоть мы и не критически зависим от состояния морской торговли – был разработан проект быстрого увеличения тоннажа авианосного флота за счет переоборудования в десантные корабли-вертолетоносцы гражданских судов – сухогрузов и контейнеровозов. Но борьба с подводными лодками – таким было только официальное объяснение разработке переделанных контейнеровозов. На самом деле этот проект нужен был на случай, если мы вынуждены будем вторгнуться в державу, находящуюся за пределами европейского континента и обладающую очень мощным флотом. Нам нужно будет в критически малый промежуток времени нарастить мощь своего авианосного и вертолетоносного флота для того, чтобы быстро перебросить по морю очень крупные соединения пехоты со средствами поддержки и даже бронетехникой. Гражданские суда под нашим флагом, которые можно за срок менее месяца переоборудовать в вертолетоносец, способный принять три-четыре поисковых или десантных вертолета и батальон пехоты с какой-то техникой и припасами на первое время – нужны нам были именно на время особого периода. По этой же самой причине строительство некоторых типовых серий контейнеровозов и сухогрузов субсидировалось из казны.