«Что же получается? — рассуждал старший лейтенант. — Зародов специально напился, чтобы ему „зарубили“ отпуск? Вот дурак, выбрал самый неудачный вариант. Конечно, девица обошлась с ним жестоко. Неизвестно, как бы я поступил после получения подобного послания, не исключено, запил бы горькую. Если только в этом состояла его задача, то он ее выполнил, и командирам-начальникам можно вздохнуть свободно, однако не исключено, что Степан продолжит свой протест против несправедливости, и тогда нас ждут неприятности посерьезнее. Надо немедленно разыскать Зародова».
Вениамин позвонил дежурному по кораблю:
— Это Крутов, дай по трансляции: «Личному составу боевой части два большой сбор. Место построения правый шкафут». Николай Спиридонович, — обратился он к мичману, — прикажите проверить все помещения и примите в поиске личное участие. Я к вам присоединюсь позже.
Отправив старшину команды, Вениамин доковылял до корабельного связиста:
— Паша, выручай. Надо срочно переговорить с матерью моего матроса. Вот номер ее рабочего телефона.
— Через два часа тебя устроит?
— Паша, у тебя же музыкальный слух. Я сказал: срочно.
— Какая необходимость? Никто не стреляет, и, насколько мне известно, все живы-здоровы.
— Пока.
— Ты меня убедил, жди вызова у себя в каюте.
Паша не подвел — не успел Вениамин устроиться в кресле, как раздался длинный, непрерывный звонок. В телефонной трубке сквозь шумы и потрескивания прозвучал взволнованный женский голос:
— Да, это Дарья Анисимовна Зародова. С кем я говорю?
— Это командир вашего сына, старший лейтенант Крутов.
— Ой, товарищ Крутов! Что там со Степкой случилось? Я всю ночь не спала, промаялась.
— Да ничего серьезного.
— Как же ничего! Вчера получила телеграмму: «Мама, прости и прощай», а сегодня вы звоните.
— Уверяю вас, нет причин для расстройства. Я всех родителей обзваниваю, проверяю связь. Сейчас лично его разыщу и заставлю вам позвонить.
— Вот спасибо, на обед не пойду, буду ждать.
«Так и есть! Что-то серьезное задумал Степан. Он слов на ветер не бросает. Неужели действительно до стрельбы дело дойдет?»
И, словно в подтверждение сделанного предположения, на верхней палубе, в районе бака раздался одиночный выстрел. Сопки отозвались эхом.
Вениамин, забыв о больной ноге, рванулся наверх. На трапе его догнал сигнал боевой тревоги.
В голове стучала, отзываясь болью в висках одна мысль: «Лишь бы был жив! Лишь бы был жив!». Смолкли колокола громкого боя и топот ног. Но наступившая тишина не успокаивала, а вселяла еще большее беспокойство и безнадежность: «Неужели застрелился?».
Крутов успел преодолеть всего несколько ступенек, когда на него сверху обрушилось что-то огромное и тяжелое. Вениамин свалился вниз, ударился затылком о палубу и на мгновение отключился. Когда открыл глаза, увидел склонившегося над ним мичмана Загубисало.
— Товарищ старший лейтенант, звыняйте за ради бога, дуже спешил, не заметил.
— Куда же вы мчались, скажите на милость?
— Так до вас, сообщить, что Зародов жив, здоров, с автоматом залег на баке за волнорез, никого не пидпускае, один раз пальнул для испугу.
— Спасибо, утешил. Помоги встать, наконец-то я с подчиненным встречусь.
— Тем более спешить надо.
В то время, когда Крутов с помощью своего верного помощника — Загубисало преодолевал препятствия, за носовой орудийной башней, у надстройки совещались командир, замполит, помощник и особист. Видимо, был выработан какой-то план действий, потому что командир произнес: «Добро», выглянул из-за орудия и громко скомандовал:
— Старший матрос Зародов! Отсоедините магазин, положите автомат на палубу и ко мне — бегом марш!
В ответ вновь прозвучал выстрел.
— Вот негодяй, в командира стреляет! — возмутился особист. — Надо вызывать спецназ.
— Да в воздух он стреляет, себя успокаивает. Однако нам от этого не легче, — возразил помощник и обратился к арсенальщику:
— Зародов, кончай валять дурака, потом будешь жалеть. Сделай то, о чем тебя просил командир. Не заставляй нас идти на крайние меры.
Все замерли в ожидании. Молчание обнадеживало.
— Может быть, одумался? — шепотом сказал командир и решительно направился в сторону волнореза, но срывающийся от волнения голос Зародова остановил его:
— Предупреждаю! Если кто-нибудь попытается приблизиться, я застрелюсь, мне терять нечего!
— И правда, пулю себе в лоб пустит. Тупиковая ситуация, потому что нам неизвестны причины, из-за которых произошел нервный срыв, — подвел итог замполит.
Подошедший Крутов услышал эти слова и, не спросив разрешения, вступил в разговор:
— Причина известна — несчастная любовь. Зародов получил письмо, в котором его девушка сообщила, что выходит замуж за городского парня и просит Степана не приезжать в отпуск, чтобы не мешать свадьбе. Вот Зародов и выполняет ее просьбу, я бы даже сказал — перевыполняет.
— Как командир боевой части, дайте краткую характеристику подчиненному, — приказал командир.
— Добросовестный, старательный матрос, службу любит, начальников уважает, товарища в беде не бросит.
— С ваших слов его впору к ордену представлять, а тут тюрьмой пахнет. На такую ответственную должность безответственного человека назначили, — съязвил особист.
— Не место и не время виноватых искать, — командир укоризненно посмотрел на особиста. — Предлагайте, старший лейтенант.
— Силой ничего не добиться. Зародов в таком состоянии, что запросто руки на себя наложит, стоит только слегка подтолкнуть. Я попробую Степана уговорить. Остальных он слушать не будет. — Крутов понял, что окружающие могут истолковать его слова неправильно, и густо покраснел. — Не потому, что я такой умный, просто Зародов меня знает лучше и, кажется, доверяет.
— Не пойдет! У нас не детский сад и не пансионат для благородных девиц. Боевой корабль. Нечего сюсюкать! — возмутился командир. — Заслужил, получай. У меня рука не дрогнет.
— Я тоже сторонник решительных мер, однако мы не на охоте и не волка матерого обложили, а пацана, у которого эмоции разум задавили.
— Действуйте, Вениамин Петрович, попытка не пытка, — поддержал Крутова замполит.
Командир промолчал. Венька только сейчас осознал, какую ответственность на себя взвалил и какой опасности себя подвергает.
«Откуда уверенность, что Степан согласится с моими доводами и сдастся? Разве исключен другой вариант: первая пуля достанется старшему лейтенанту Крутову, вторая старшему матросу Зародову? Стоит ли рисковать своей жизнью, чтобы спасти жизнь чужого мне человека? Каждый должен отвечать за свои поступки сам. Подумал ли ты о том, что будет с женой и дочкой, если они останутся одни? Много вопросов, друг Веня, и ответов на них у тебя, к сожалению, нет».
Так рассуждал Крутов, не замечая, что с помощью ног и костыля уже вышел из-за башни и сделал несколько шагов вперед.
— Стойте, товарищ старший лейтенант, я стрелять буду! — отчаянно и безнадежно закричал Зародов.
Крутов замер, словно наткнулся на препятствие.
«Эх ты, знаток человеческих душ. Неужели до сих пор не понял: если и выстрелит сейчас Степан, то только в себя и никогда — в другого человека. Не о себе беспокойся, парня спасай».
Комок подкатил к горлу. Вениамин судорожно глотнул, нервно кашлянул и произнес первую фразу:
— Степа, я только что разговаривал по телефону с твоей мамой, она получила от тебя телеграмму, всю ночь не спала, плакала.
Не дождавшись ответа, Крутов продолжил:
— Дарья Анисимовна очень за тебя переживает. Я постарался успокоить. Сказал, что у тебя все в порядке. Она сомневается, попросила, чтобы ты сам ей позвонил.
Зародов высунулся по пояс. Лицо бледное, под глазами синяки, руки судорожно сжимают автомат. Человек не в себе...
— Товарищ старший лейтенант, уходите от греха подальше, не травите душу, и так тошно.
— Не могу я тебя в таком состоянии одного оставить. Ты себя в угол загнал и не знаешь, как выбраться. Дай руку, я тебе помогу.
— Поздно. Я по одну сторону, вы по другую. Я уже у родных прощения попросил и у вас прошу. Вы за меня не переживайте, одним обормотом на свете меньше станет, не велика потеря.
Зародов скрылся за волнорезом. Послышался стук приклада автомата о палубу.
«Давай, Венька! Не оплошай!» — скомандовал себе Крутов и, оттолкнувшись здоровой ногой, «рыбкой» перелетел через волнорез. Через секунду прогремел выстрел.
Командир выматерился, отбросил карабин в сторону и метнулся вперед.
— Опасно! Виктор Иванович! Назад! — запоздало предупредил замполит и бросился вслед за командиром, за ними устремились остальные офицеры.
Старший лейтенант Крутов сидел в обнимку с арсенальщиком старшим матросом Зародовым и приговаривал: «Все будет хорошо». По лицу Степана текли слезы. Автомат валялся возле вьюшки, забытый и ненужный.
«Давай, Венька! Не оплошай!» — скомандовал себе Крутов и, оттолкнувшись здоровой ногой, «рыбкой» перелетел через волнорез. Через секунду прогремел выстрел.
Командир выматерился, отбросил карабин в сторону и метнулся вперед.
— Опасно! Виктор Иванович! Назад! — запоздало предупредил замполит и бросился вслед за командиром, за ними устремились остальные офицеры.
Старший лейтенант Крутов сидел в обнимку с арсенальщиком старшим матросом Зародовым и приговаривал: «Все будет хорошо». По лицу Степана текли слезы. Автомат валялся возле вьюшки, забытый и ненужный.
Михаил Попов. ВСТРЕЧНЫЙ МАРШ
1Как с этим бывало до недавних пор? То годами молчат, не тревожат, совсем не дают о себе знать; минует пять, восемь, десять лет, и в круговерти будней, в суете повседневности ты и сам уже забываешь, что есть у тебя одна, самая главная мужская обязанность... И вдруг звонок, повестка из военкомата, распишитесь в получении. Что? Куда? Воинские сборы. Переподготовка. На всё про всё 24 часа. И в 9.00 ты, браток, как штык, обязан быть на сборном пункте, имея при себе военный билет, ложку-кружку и минимум необходимого на дорогу...
Примерно так произошло и тут. Походная труба взвилась по весне. Место назначения — Ярославщина. И — в путь...
По дороге выяснилось, что собрали их гуртом со всех родов войск, даже моряков, хотя ближайшее море, Рыбинское, и морем-то назвать нельзя. Волжский пузырь, вздувшийся по державно-индустриальной воле, — какое это море!
Дорога к месту назначения вызывала печаль и уныние. Заброшенные деревни, разорённые фермы и силосные башни, заметённые прошлогодним травяным мезозоем поля... И как причина исхода и одновременно укор — воздетый к небу перст колокольни посреди затопленного земного простора.
На службе, где не своя воля, сходятся когда как. Когда по ранжиру: «В колонну по четыре стройся!» Или по номерам: «На первый-второй расчитайсь!» — и номер второй иногда становится первым у пулемёта. Или, как на фронте, — «на котелок». Один, мелкий по калибру, меньше ест, зато тот, что кубатуристей, в случае надобы подсобит силой.
Так и тут. Их четверых сначала сбило-сплотило сборной теснотой, а потом они оказались в одном строевом гнездовье — тогда и познакомились. Архип Малыгин с Белого моря, Ростислав Шелег из Ростова-на-Дону, Степан Бурцев с Нижегородчины, Игорь Смолин из Смоленска. Вроде и случайно сошлись, будто кибасы-поплавки в неводе. А ежели прикинуть — и закономерно. Один рассуждает, другой подначивает, третий дополняет, а четвёртый будто итог подводит. Или наоборот. В зависимости от обстоятельств или настроения. В русском мужике ведь всего понамешано: и швец, и жнец, и на дуде игрец; он то до неизможения мантулит, то баклуши бьёт; то лихачит, то горюет, то горе верёвочкой завьёт и тоску-кручину смехом разгонит...
После удручающих картин дороги, которая, казалось, не сулила ничего хорошего, им предстал не иначе оазис — до того аккуратным и чистеньким оказался военный городок. Светлый забор, обкошенная по периметру трава, листва на кустах подстрижена — причём как? — шарами, пирамидами да кубами, точно в английском парке. Чудно и чудно! Небось декоративные, ведь май же на дворе. Или настоящие, но покрашенные. Так заключили армейские бывальцы, поминая, как к приезду какой-нибудь папахи — например, инспектора из окружного штаба — красили весёленькой зеленью побуревшую траву. Шустрый Шелег сорвал листок — нет, живой и пахнет.
Армейская служба, в том числе и переподготовка, в обиходе — «партизанка», начинается со стрижки и бани. Что может быть отраднее после долгой пыльной дороги, чем тазик воды да кусок духовитого мыла! А тут к тому же без ограничений — плещись сколько душе угодно! Да не торопясь — старшины нет. Два дедка бородатые, видимо, вольноопределяющиеся — вот и всё обозримое покуда начальство. Дедки — в бане, они же — в столовой, да и в казарму до койки дедки препроводили. Спите, сынки, отдыхайте. Сил набирайтесь. Силы понадобятся...
Сон Ростислава ШелегаДонская степь. Устье Медведицы. Хата деда Фрола с краю хутора. За нею — колхозная бахча. Вот она и снится донскому казаку.
Они с дедом ночуют в соломенном шалашике. Спелое утро. Ростик-ма-лоростик просыпается. В треугольном проёме видны алые лампасы и ломти арбузов, крупно напластованные рукой старого рубаки. Выбираясь из тенёчка, Ростик жмурится и, справив по-скорому малую нужду, мостится к столику. Тут на блюде скибки арбуза, на полотенце ломти ржаного хлеба, в глиняном глечике парное молоко. Взгляд обхватывает всё разом. Но руки тянутся к арбузу. Фу! Фу! Округ пчёлы ворчат-гудят, тоже норовят к сладости. Деда они облетают, ни одна не коснётся телесного массива, а на него, мальца, сердятся, угрожающе тычутся, не признавая хозяина. Эвон и сюда, и сюда, пучит возмущённые глаза Ростик, торкая себя в грудь растопыренными пятернями, словно прошивают его пулемётной очередью. А дед смеётся: да ведь не кусают же! А и то правда. Дед ведает кудесные заговоры, и ни одна пчела не посмеет ужалить ни его, ни тем более внука. Потому и улыбается. Зубов у старого вояки осталось немного, а будто как во весь рот сверкают. Может, оттого, что больше глазами смеётся. Дед гладит его по голове, ерошит выгоревшие волосы, а потом берёт на руки и вздымает подвысь, дескать, расти, Ростик! А чтобы быстрее внучек подрастал, креп да закалялся, подтягивает небольшую, но обильную тучку и устраивает дождевой душ. То-то смеху да визгу, когда дед да внук пляшут в пузырящейся луже, обдавая друг друга брызгами.
Не эти ли брызги, создающие радужку, перекидывают мостик в другой сон? Это кузня. Здесь дед мастерит подковы и ухнали — гвозди для ковки. Мехи, раздуваемые ещё могучей казачьей рукой, вспучивают горнило. Почти выправленная подкова раскаляется добела. Дед выхватывает её щипцами, кладёт на наковальню, короткими ударами молотка довершает форму и тут же суёт подкову в воду. Для закалу, поясняет он. Вода шипит, будто ошпаренная, клокочет, сердится. Немного страшно и одновременно весело.
Сон надевается на сон, ровно колечки на игрушечной пирамидке. Вот ещё один. Теперь снится, как дед среди зимы приезжает к ним в город. Он, Ростик, на ту пору первоклассник, гриппует. На ногах деда Фрола ичиги — длинные шерстяные носки, он мягко подходит к его, внука, кровати и подносит к уху спичечный коробок. Оттуда доносится ласковый стрекот. Что это? Дед загадочно подмигивает, тайничок открывается и... Сверчок! Куда девается хворь и хандра?! Прыг с кровати, словно болезни и не было. Вот это подарок! А дед для закрепления процесса выздоровления, оказывается, ещё один сюрприз приготовил. Откуда-то из потая, из присердечного кармашка он извлекает другую коробочку. Сим-сим, открой дверь. Это дед так приговаривает. Открывается створочка. На зелёном листике клевера — это в канун Нового года — покоится божья коровка. Живая? Божья коровка, обиженная недоверием, поводит крылышками: а ты как думал?! «Божья коровка, полети на небо...» Дед с внуком начинают распевать известные детские заклички, а потом, когда запас подходит к концу, придумывают сами: небо рифмуют с хлебом, а приветы — с летом. Ещё бы! Ведь так хочется опять под бок Медведицы, на бахчу, где пахнет арбузами, мёдом, где поют гимн лету укрощённые дедом пчёлы и шмели.
Сон Архипа МалыгинаДля моряка дневной сон — адмиральский час. О чём сны? Когда как. Сейчас о насущном, свежем. Вот облачили во всё белое, чистое. Остальным-то невдомёк... А моряку-подводнику приметно: так экипируют в радиоактивную зону, к реактору. Белая рубаха, белые исподники, белые бахилы с подвязками, счётчик в нагрудный кармашек — этакая авторучечка, которая трещит, как запечный сверчок. Разница лишь в том, что сверчок мажорит, а тут — опаска, сплошной минор... Впрочем, стоп, чего раньше времени... Счётчиков не выдали. Ни кирзачей, ни ботинок, ни бахил — сандалии только лёгкие. Во сне, однако, недоверие: мягко стелют, да жёстко спать. Может, в зону всё-таки... Опыты на людях. Бывало же такое. На взрыв ядерный гнали людей...
И тут как облегчение — батя. Батя всегда является вовремя. На то он и батя. И слова верные, и тон. И даже просто молчание. Скупая улыбка, ласковые мудрые глаза. И этого довольно.
Батя — авторитет. Всем и во всём. А ведь тоже был мальцом. На судо-строй пришёл со школы. Щуплый был, невысокий. На «букашках»-дизе-люшках начинал работать, подлодках чуть не военной поры. В первый же день трудовой биографии отправили на «заказ» — ту самую «букашку». В самой корме надо отдать запорный клапан. Взрослым работягам невпро-тык — лаз, что лисья норка. Кивают ему. Сунулся — пролез. Ключ 20 на 24. Восемь шпилек. Гайки отдал, то есть открутил, клапан снял. А назад как? Лиса, когда выбирается наружу, ведь разворачивается в норе. Да он-то не лиса, даром что ещё невелик. Да и места для разворота нет. Вытаскивали мальца за ноги, об острую кромку робу порвали, колено ободрали. Вытащили, а он на ногах не стоит: надышался там в щели угаром масляным да малёхо струхнул, вот и обнесло. Ничего-ничего, скалятся мужики, давая понять, что вроде крещение принял. А вечером к себе в общагу зазвали и ему, шестнадцатилетнему, они, мужики по тридцать и больше, спирта на равных плеснули...