Сколько хороших девчонок тогда отверг, сколько партий великолепных похерил, идиот! Такие огненные штучки ему попадались, кровь в жилах просто закипала от одного взгляда на них, от одного прикосновения. Нет, осторожничал. Считал, что для семейной жизни, для прочной семейной жизни такого огня не нужно. Спалит он все к чертовой матери. А на пепелище какое счастье?
Долго искал, очень долго. И среди образованных, и среди умных, и среди молодых искал. Ничего его не цепляло. Никто не заставлял призадуматься. Пока на одном из званых вечеров, очень нужных ему в то время для делового подъема, его не познакомили то ли на счастье, то ли на беду с Лилией Леиной.
Ох, как он тогда, идиот, возрадовался, как возликовал. «Вот она! – думал он, сверля загоревшимися глазами ее нежный затылок. Она – девушка его мечты и долгих поисков».
Все ему понравилось в ней: ум, образованность, красота, утонченность, нежность. Даже имя ее с фамилией звучали напевно и нежно, как звук арфы. Хотя и арфы-то толком никогда не слыхал, но вот втемяшилось в башку, что звучат ее имя с фамилией, как звук арфы, и хоть умри, так и мямлил потом и мял в мыслях, что все так, и быть иначе уже не может.
Он весь вечер не отходил от Лилии, отбивая всех возможных мастеров разговорного жанра. Сам-то он в светской беседе был не мастер. Нукал через слово, вставлял без особой нужды «как бы» еще чаще, мычал в ответ что-то нечленораздельное, когда она его спрашивала о живописи и театре.
А что он сказать-то ей мог? Вся его живопись – это этикетки на продукцию, которые следовало менять периодически, чтобы глаз потребителю не намозолило и чтобы продукцию его с прилавков хватали. А весь театр для него – это его бизнес, в котором иногда такие представления разыгрывались, что хоть святых выноси. Там и артистов, и режиссеров, и сценаристов хватало, будь уверен!
Вот и мычал, и нукал возле нее весь вечер, не зная, как подступиться и утащить ее в темный уголок какой-нибудь, да потискать там, как бывало частенько на таких вечерах. Так, впрочем, и не решился. Слишком уж она холодно глянула на него, когда застукала его блудливые глаза на своем декольте. Он аж отпрянул, настолько холодно она посмотрела.
«Какая недотрога! Какая порядочная девушка!» – пускал он в ту ночь слюни по дороге домой. Если она от одного его взгляда так оскорбилась, то уж допускать до себя всякого-разного точно не станет. Таким морозцем из ее прекрасных голубых глаз пробрало по спине, что сделалось холодно до пяток!
Знал бы он тогда, придурок, что за тем за всем сокрыто было! Э-эх, как бы знал бы…
Бежал бы тогда точно без оглядки от Лилии Леиной – самой прекрасной из прекрасных женщин с лебединой шеей, походкой и статью аристократки, голубыми льдистыми глазами и холодной плотью Снежной Королевы.
Не убежал, первые пять лет искренне надеясь растопить ледяное сердце и стылое тело своей жены. Все делал скидку на ее молодость, неопытность, стеснение и усталость. У его же Лилии был свой бизнес! Из-за этого-то, может, и брак их не удался, треща по всем швам. Из-за этого, может быть, и валилась она в постель не чуя ног. И руки его с себя спихивала. И ныла всякий раз под ним…
Дмитрий Кагоров, который для закадычных друзей всегда был просто Митяем, с неприязнью покосился на свою спящую жену.
Господи! Ну за что ему такое наказание?! Почему он должен каждую ночь ложиться в постель именно с этой женщиной и каждое утро с ней же просыпаться?! Она и не женщина вовсе. Она…
Она огромная замороженная рыбина! У нее даже кожа поблескивает в полумраке спальни, как покрытая инеем рыбья чешуя! Кагорову порой было страшно руку протянуть и коснуться ее, так и казалось – под пальцами стеклянно хрустнет ледок и к ладони чешуя примерзнет.
Все думал, все надеялся, что родит Лилия ребенка, и все изменится. Надеялся, что устроит им крохотное чадо вместе с полуночным ревом такой ледоход, что своды спальни не одни его стоны станут отражать. Что очнется наконец его Снежная Королева, сбросит ледяные одежды и полюбит его по-настоящему. И встречать у порога будет, и по утрам будить поцелуями, а не в столовой, сидя за столом, приветствовать своим аристократичным: «Доброе утро, дорогой».
Тьфу-тьфу-тьфу на ее домашнюю вышколенную позу. Обрыдла так, что хоть волком вой!
На стульчик упасть мы не можем, мы с прямой спиной непременно сядем. На диван с ногами? Ни-ни! Ноги раздвигать чрезмерно широко тоже неприлично, даже если ты дома и в брюках. Разве пристало настоящей светской женщине сидеть, как хабалка?
А пристало ли ему день за днем наблюдать ее манерность?! А может, ему хоть раз в жизни хочется увидеть ее растрепанной, с лихорадочным румянцем и размазанной помадой по щекам, когда он ее врасплох… прямо в прихожей… прямо на маленьком столике…
Нельзя, мать ее! Нельзя ни в прихожей, ни на столике, и растрепаться нельзя, и уж тем более позволить губной помаде размазаться! Все должно быть в рамках приличия!
А он вот плевать хотел на ее рамки, рвать и ломать хотел их с треском! Варварски! Как захватчик, как насильник!
Позволил себе как-то раз подобное, что тут было!!! Она его едва в психушку не отправила, подключив папины связи. Еле-еле друзья-приятели отбили от этой замороженной стервозины.
– Ты че, Лилька, – говорят, – ополоумела совершенно? Мужика в психиатрическую клинику собралась уложить только за то, что он тебя трахнуть посмел по-человечески?!
Мужики заявились с бодуна, глазищи красные, от перегара окна во всем доме запотели, манеры…
Какие к чертям манеры, если из ста их слов девяносто девять матом! Они же не дипломатические работники, они деловые партнеры, ёлки! Бизнесмены российские! А у них как? У них от всякого рода неудач и заморочек в бизнесе одно спасение – слово! Да такое, чтобы позабористее! Они и не церемонились особо с его Лилией.
Так чем закончилось? Она и для них хотела палаты забронировать. Ну не сука?! Сука! Да еще какая! С этого-то дня и началось ему всеобщее одобрительное со всех сторон сочувствие. Если раньше его считали капризным и зажравшимся, то после этого случая преклонили колени и хором благословили на все возможные грехи.
Он и пошел по бабам! Да так разошелся, что и впрямь едва к психиатру не загремел. Потому как запивал на неделю, а то и на полторы. И девок менял без счета. В голове и перед глазами все смешалось от голых сисек и задниц. Срыв и случился, когда он, напившись, чуть девицу молодую не задушил. Еле-еле оторвали его от нее. Хорошо не один был в бане, а еще три пары тусовались рядышком, а то бы труба дело.
Девицу щедро наградили за молчание. А его потом тайком приводили в чувство в какой-то частной клинике. Лильке соврали, что в отъезде он. Все надеялись, что она не узнает.
Узнала, сука! Узнала, но на удивление ни словом не упрекнула в многочисленных изменах и недельных пьянках, хотя и коробилось иногда ее совершенное личико от его амбре.
Более того, как-то спустя месяц после этого происшествия присела на краешек кровати, где он читал на сон грядущий отчет коммерческого отдела, и говорит:
– Дима, нужно поговорить.
Вкрадчиво так говорит, погано. Он сразу заерзал, заподозрив подвох. Отложил отчет на тумбочку в изголовье, спустил на кончик носа очки и произнес:
– Ну-ну, говори.
И она такое понесла, что его едва не стошнило прямо ей на подол. Прямо на сверкающий шелк ее пеньюара.
– Ты, – говорит, – если не способен насытить свою плебейскую сексуальную похоть, то можешь завести себе постоянную девку. Только здоровую желательно и без претензий на будущее. В обязательном порядке контрацептивы. Я могу даже посодействовать в поисках. У меня есть на примете хорошие девочки, ты же помнишь, где я тружусь.
– Ты чего городишь, Лиля?!
Дмитрий тогда привстал на локтях, глядя в совершенное лицо и отчаянно горюя, что нельзя сейчас съездить по нему кулачищем. Как всякой простой зарвавшейся бабе, которая знать не знает, что городит. Была бы она такой вот – попроще-то, съездил бы ей в ухо, отправив в угол за шкаф, да и продолжил бы отчет читать.
А нельзя! Потому как мы благородные! И в жилах у нас не просто кровь, а с голубоватым отливом. И кость у нас почти слоновья. Тьфу ты, господи!
Вместо всего этого Дмитрий прошипел:
– Ты предлагаешь мне шлюху в обмен на то, чтобы я тебя не трогал? Так, что ли?
– Наша с тобой жизнь – это ведь не только секс, не так ли? – она изумленно поморгала. – Это ведь бизнес, дружба, долголетняя причем, понимание, в конце концов! Это много больше, чем отвратительные телодвижения двух вспотевших пыхтящих людей, Дима!!! Ну что ты на меня так смотришь, как будто я…
– Я смотрю на тебя, как на фригидную дуру, Лиля.
И он ведь тогда не выдержал и спихнул ее с кровати так, что она упала на свою совершенно безупречную попку и расплакалась. А он оделся, хотя спать собирался, и ушел. Долго колесил по городу. Хотел напиться, потом передумал и резко газанул от бара, возле которого приостановился. А потом…
Потом все как-то неожиданно получилось… Девчонка попалась ему на обочине. Он притормозил, решил, она работает. Обрадовался и подумал даже: надо же, такая нарядная, неиспорченной выглядит, а на дороге. Наверное, недавно в деле.
Оказалось все совершенно не так. Она просто ловила попутку, потому что ехала куда-то. Куда, он так и не спросил. Да и она потом позабыла. И они проговорили с ней часа четыре. Не взахлеб, не перебивая. Все было очень трогательно и великолепно. Мило и с пониманием. Глаза – в глаза, душа – в душу.
Да, они переспали под финал своей беседы. Ей это было необходимо для чего-то, он не запомнил. Ему – без комментариев. И так это получилось у них… как бы само собой. Словно логическим завершением их душевной близости явилось их «отвратительное телодвижение», как сказала бы эта ледяная сука – его жена.
Сказать кому, что после этого он недели две порхал, земли не чуя, не поверил бы.
Как?! Секс со случайной партнершей?! Да как так можно?! Да мало ли что!! И что в этом особенного?
Да ничего в этом особенного не было, понятное дело. Но вот что странно: пела душа, и все! Казалось бы, ну излил он душу случайной девчонке, ну трахнулся с ней, ну прочувствовал все так, как будто впервые женщиной обладал.
Почему так все? Потому что она слушала его внимательно? Потому что соглашалась со многим, кивая? Черт его знает! Может, просто потому, что ему было с ней хорошо и незатейливо, без обязательств и рамок всяких идиотских.
Спит вот она рядом, та, которая должна была стать ему родным человеком, и даже не подозревает, насколько сильно он ее ненавидит. Дима вздохнул, переводя взгляд на оконный проем, за которым забрезжило мутное декабрьское утро.
Пора! Пора было решаться на что-то. Дальше так продолжаться не может, ежу понятно. Жизнь проходит, ему уже сорок пять, а ни детей, ни семьи фактически. Аквариум у него, а не семья. Холодная баба рядом, без тела, без души, без чувств. Ребенка родить то ли не может, то ли не хочет. Несколько раз пытался завести разговор, даже настаивать пытался, все без толку.
Глазами заморгает по-щучьи, изящные руки красиво на великолепной своей груди сложит и головой мотать начинает отрицательно.
– Я не самка.
Так она отвечала ему всегда, мотивируя свой отказ. И ведь искренне считала при этом, что она права. Но он так не считал. Он-то детей хотел, семьи настоящей. Где и поскандалят, а потом помирятся. Где от детского визга порой уши закладывает, и отдохновение наступает лишь, когда детишки сопеть начинают под своими одеялами. Где утренники в детских садах с непременными костюмами и стишками. Подарки под елкой, беспорядок в гостиной и фантики в потайных складках кресел и дивана. Чтобы висли на нем со всех сторон, когда он домой возвращался бы, и в уши шептали:
– Па, а ты никому не скажешь?
– Па, а ты купил мне, что обещал?
– Па, а у Сашки, знаешь, какие роликовые коньки!..
Он хотел всего этого до судорог! У друзей все это видел и хотел. А Лилия Леина считала все это откровенной пошлостью. И дети, как она объясняла, лишь усложняют жизнь. Сначала портят фигуру, а потом и все остальное, включая интерьер. Дети не входили в рамки ее понимания счастья.
Сука!! Холодная эгоистичная сука! Надо же было так вляпаться! Все искал, перебирал, копался. Все хотелось ему чего-то необыкновенного, сказочного. Вот и получил Снежную Королеву. Боялся обжечься, а его заморозить решили на веки вечные.
Не-ет, дорогуша. Так не прокатит. Жизнь у него одна. И он уж постарается остатком ее распорядиться так, чтобы не стыдиться потом самого себя.
Детей он хочет – раз.
Желанным быть желает – два.
И… тарелки обыкновенного супа он хочет под собственной крышей – три. Не ресторанного замысловатого пойла, пусть и приготовленного каким-нибудь прославленным поваром, а своего, домашнего, над которым час колдовала его собственная жена!
Должна его баба, хоть она и снежная, оправдывать свое предназначение или нет, черт побери?! Должна! А раз не хочет, то…
То придется ему от нее избавляться.
О разводе в их случае и речи идти не может, слишком много делить придется. А он за свой бизнес кому угодно в горло вцепится. Все лучшие годы свои на него положил. Значит, выход из его семейного кризиса только один.
Он уберет Лилию, сотрет ее с лица земли, уничтожит жену так, что комар носа не подточит. И сделает это уже скоро.
Он ее убьет!Глава 4
Все ее милые, душевные планы на новогоднюю ночь летели к чертовой матери. Она так хотела посидеть за семейным столом вместе с Сережкой. Чтобы только она и он, чтобы никого между ними, чтобы никакой светской суматохи, словесного мусора, натянутых улыбок. Никакой чтобы ноющей спины, потому что ее придется напрягать, держать струной, стоишь ли, сидишь ли.
Она уже и меню их праздничного позднего ужина обдумала и решила, что со всем справится сама, хотя блюд с таким названием никогда не пробовала и уж тем более не готовила. «Ничего, – думала она, – не боги горшки обжигают. Кто-то же их готовит, кто сказал, что у нее не получится?»
А Сережка…
Установил елку, с которой явился домой почти под утро, объяснив, что в сугробах они буксовали. Ну буксовали так буксовали. Не станет же она истерики ему закатывать и подозрением оскорблять. Уложила спать, старательно задерживая дыхание, чтобы не мутило от его перегара. Выспался, поел, установил елку. Они вместе нарядили ее. С умильной дурашливостью попрыгали вокруг. А потом он и говорит:
– Малыш, нам придется планы на праздник чуть откорректировать.
Она вопросительно уставилась на него, научившись не тиранить своего мужа лишними вопросами.
– Интересы дела заставляют, понимаешь, – Сережка виновато улыбнулся. – Хотел отбрыкаться, про наш с тобой секрет ни гугу, конечно. Так, пытался усталостью аргументировать и все такое, но все бесполезно. Один наш с пацанами общий знакомый заполучил себе на Новый год нужного нам мужика.
– И чем же он нужный? – осмелилась она все же на вопрос, хотя внутри все тут же сразу запеклось от жгучей обиды.
Опять! Опять ей толкаться среди локтей и голых спин жен и спутниц деловых партнеров ее мужа, слушать сплетни, восторгаться чем-нибудь, ужасаться в тему, в то время как мужья, оседлав стулья в какой-нибудь бильярдной или курительной комнате, станут решать свои проблемы. В другое время ладно, но ведь новогодняя ночь! Ну что за необходимость?!
– У мужика денег – куры не клюют. Он вообще-то молочный король, и у него империя в порядке, но вроде собирается строить новые корпуса, расширяться, это по слухам. Вот нам и нужно его заполучить, пока он кого-нибудь еще не нашел. У нас строительная фирма, понимаешь? А парень сейчас начнет искать подрядчиков.
– У тебя что, все так плохо?! – она заволновалась. – Какие-то проблемы в бизнесе, милый?!
– Да нет, Надя, все в порядке.
Сергей досадливо поморщился. Он не любил ее посвящать в тонкости своего дела, справедливо полагая, что не женского ума оно. Начнет волноваться по пустякам, кудахтать, путаться под ногами со своим женским нелепым сочувствием. А ему это надо?! Да у него за год чуть не каждый квартал критические финансовые авралы, и ничего, выбираются, даже с прибылью пока что, тьфу-тьфу-тьфу…
И такой вот вариант с этим благополучным Дмитрием Кагоровым он упустить не мог, даже в угоду своей молодой семье. У них еще много впереди праздников, успеют наверстать, пошептаться под едва слышное потрескивание свечей. Все еще будет – и счастье, и благополучие, а вот чтобы оно непременно случилось, необходимо заложить фундамент.
– Просто хочу, Надюша, до появления малыша перебраться в дом. – Сережа привлек ее к себе. – Не хочу, чтобы он начинал ходить по пыльному городскому асфальту. А там!.. Там же красота! Весной трава, цветы. Ты насажаешь цветов? В дом хочешь переехать? Ну вот! А для этого надо еще немного поднатужиться. И господин Кагоров нам в наших потугах поможет. Уж придется пожертвовать новогодней ночью, прости.
– Я все поняла, – она закивала с понимающей улыбкой, затолкав поглубже обиду. – Может, мне лучше остаться дома, Сережа?
Она всегда его об этом спрашивала, а потом с замиранием сердца ожидала ответа. И загадывала всегда: вот если согласится с ней, значит, ему безразлично, рядом она или нет, а если захочет, чтобы она с ним была, значит, любит, все еще любит.
– Ты чего, Надюш? Как же я без тебя? – Сережа тут же подлез под ее локоток и пристроил голову на ее коленках, и замурлыкал, замурлыкал. – Я выгляну из-за чьего-нибудь плеча, а там ты! Красивая такая, родная… Мне сразу теплее на душе, сразу и дела спорятся. А так что? Новый год, а я там один! Не-ет, малыш, ты со мной. Уж потерпи ты этих рысей… Один, без тебя, я не пойду!..
– Один, без меня, ты не пойдешь!
Кагоров с удивлением повернул голову в сторону разгневанной супруги. Это было что-то новенькое. Какой-то непонятной оттепелью тронулся ее ледяной панцирь, что-то человеческое проглянуло сквозь сверкающие рыбьи доспехи. На нежные щеки Лилии, от рождения покрытые благородной бледностью, выползли два красных пятна, губы задрожали. И это было непривычным для него и совершенно непонятным. Лилия обычно равнодушно воспринимала его приглашения, и если таковых не случалось, без лишних слов оставалась дома. А тут!..