У стен недвижного Китая - Дмитрий Янчевецкий 31 стр.

Ближайшими сотрудницами Куковерова в Тонкуском госпитале были: добровольная сестра милосердия графиня Капнист, составившая себе известность своею самоотверженною неутомимою деятельностью, добровольная сестра Юлия, родственница погибшего смертью храбрых в Тяньцзинском сражении 30 июня штабс-капитана Комендантова, и сестра милосердия Красного Креста Ираида Образцова, бывшая старшею сестрою в госпитале.

Образцова принадлежит к числу тех образцовых русских тружениц, скромных, но неутомимых, которых так приятно встречать во всех сферах русской общественной деятельности. Сестра Образцова внесла немалую долю своего личного труда в дело устройства первой русской колонии в Китае – на Квантуне. Осенью 1899 года она была командирована в Порт-Артур в числе десяти сестер для борьбы с чумою. Затем была определена в Порт-Артурский военный госпиталь, где ухаживала за дизентерийными больными, когда в Артуре появилась эпидемия дизентерии. Состояла весьма полезным членом Квантунского комитета Красного Креста. Во время военных действий работала в Тонку до сентября месяца, когда она, размещая раненых на пароходе, имела несчастие упасть в трюм и переломила себе ногу в двух местах. Едва оправившись и еще ходя на костылях, она приехала в Порт-Артур, где устраивала новую общину сестер милосердия и офицерский госпиталь. К сожалению, болезнь ноги заставила ее вернуться в Россию для продолжительного лечения. В настоящее время она трудится в одной общине на Кавказе.

Осмотрев палаты, мы пошли в фанзу, которую занимали врачи и сестры. Они разместились в маленьких каморках, единственным убранством которых были складные постели и чемоданы. Жили по-походному. Большой обеденный стол стоял перед фанзою, во дворике, защищенный от солнца циновочным навесом. На столе всегда кипел самовар. Часто бывали гости. Сестрицы разливали чай и угощали вареньем, бисквитами и консервами. Здесь было, так сказать, место собрания русского общества в Тонку.

Вечером, когда солнце заходило за выжженные им поля гаоляна и чумизы, тонкусцы собирались на пристани Тонку. Весь берег был завален бесчисленными грудами ящиков с патронами, снарядами, консервами, вином, различными колониальными товарами и бочками с пивом и корзинами с бутылками японской содовой воды. Иногда по вечерам играл оркестр русской военной музыки. Раздавались звуки «Марсельезы» или казачка, и русские солдаты и матросы, обнявшись с французами, начинали плясать, кто что умел. Иногда дело доходило даже до кадрили.

Хотя кругом были разбросаны белые или желтые китайские домики с черепичными или глиняными крышами и повсюду бродили иностранные солдаты и слышалась разноязычная речь, однако чувствовалось, что Тонку на это время – русский уголок.

Русский госпиталь был расположен возле полотна железной дороги, которая была восстановлена русскими. Поезда, битком набитые союзными отрядами и их обозом, уходили в Тяньцзин с русскими машинистами и кондукторами из нижних чинов Уссурийского железнодорожного батальона. Все стрелочники по линии и посты, охранявшие линию, были русские. На всех станциях уже работали русские офицеры, телеграфисты и почтовые чиновники. Комендантом пристани был русский мичман Штер. Возле станции уже устроились русские ресторанчики в лавки с водкой, вином, табаком и консервами. Владельцами их хотя были и не русские, но во всяком случае это были русские подданные самого юго-восточного типа, примчавшиеся из Порт-Артура и Владивостока, чтобы помочь интендантству своими разнообразными товарами. Однако крутые меры военного начальства, не позволявшего этим расторопным и невинным торговцам винных товаров спаивать солдат, причиняли им много огорчений.

По решению адмиралов союзной эскадры в Таку, комендантом города Тонку был назначен младший флагман нашей эскадры, контр-адмирал Веселаго, которому пришлось участвовать уже в третьей войне. Мичманом он плавал в Балтийском море и охранял наши берега от иностранной военной контрабанды во время усмирения польского мятежа. Капитан-лейтенантом он принимал участие в устройстве переправы через Дунай и закладывал мины против турок. Контр-адмиралом он плавал в водах Желтого моря и стал участником усмирения боксерского восстания. Из Тонку он отправил несколько международных отрядов для очищения окружающей местности от боксеров.

Его помощником по сухопутной части был полковник Модль, командир 2-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, охранявший со своим полком Тонку и линию железной дороги. По морской части помощником был германский майор Кирхгоф.

Начальником нашей Тихоокеанской эскадры был вице-адмирал Гильтебрандт, энергично отстаивавший русские интересы в международном совете адмиралов.

В 12 верстах на северо-восток от Тонку, на берегу моря, точно нависшая грозовая туча, чернела первоклассная крепость Бэйтан. Мы не трогали китайцев, и китайцы не трогали нас. Адмирал Веселаго вошел в сношения с комендантом крепости генералом Ли и предложил ему сдаться добровольно, так как рано или поздно крепость должна была быть взята союзными силами. Но Ли не соглашался и окружил свою крепость двойною сетью фугасов и пересеченных каналов, в которые напустил воды из моря. Полковник Модль несколько раз выходил на рекогносцировку Бэйтана, но его стрелки каждый раз попадали на фугасы.

По реке Пэйхо взад и вперед ходили пароходы, катера, миноносцы и джонки и ежедневно доставляли с рейда в Тонку новые отряды союзных войск и целые горы боевых припасов.

«My Dear Sir,

Will you take dinner with me to night at 8. 30 p. m… I should much like to meet you and will endeavour to make you comfortable. Our profession dispenses with the necessity of formula, and consequently I shall not expect you to reply… If you are not particularly busy, trot in about 8 and we will exchange a friendly story…

Так гласила любезная записка, отпечатанная на ремингтоне и присланная мне в один из июльских дней английским корреспондентом Лондонского телеграфного агентства «Central News» Г. Скоттом Крэнстоном, приглашавшим меня на обед к нему, как товарищу по профессии, запросто, без церемоний.

В Тяньцзин к этому времени приехало около 30 корреспондентов разных наций: американцев, прибывших из Манилы с театра Филиппинской войны, англичан и немцев, приехавших из Шанхая. Я был единственный русский корреспондент. Благодаря тому, что я был немедленно командирован из Порт-Артура «Новым Краем», по получении первых тревожных известий, русский корреспондент прибыл на место событий раньше всех других иностранных журналистов. Можно очень пожалеть, что ни из Владивостока, ни из Одессы не были сейчас же командированы специальные корреспонденты для описания совершавшихся событий и особенно военных действий русских отрядов, которыми в короткое время и в разных местах Печили было сделано так много, что одного повествователя для всей этой эпопеи было слишком недостаточно.

Из прибывших корреспондентов с наиболее крупным именем был англичанин Генри Сэведж Лэндор, автор известной интересной книги о Тибете, по которому он путешествовал и где провел несколько месяцев в плену у тибетцев. Был храбрый американец Крист, который специально посвятил себя описанию действий русских войск и очень любил ходить на вылазки с русскими отрядами. Был даже один американский корреспондент – старик, чудак и поэт, одетый как мексиканский ковбой, с мохнатой бородой и таким же мустангом.

Приехал также подполковник Петр Александр. Артемьев, редактор порт-артурской газеты «Новый Край». Проплавав много лет на судах нашей Тихоокеанской эскадры сначала как строевой офицер, а затем в штабе, в должности флагманского обер-аудитора, около двадцати лет наблюдая Китай, Корею и Японию и наши интересы у берегов Тихого океана, П. А. Артемьев явился самым подходящим лицом для учреждения русской газеты на только что занятом нами Квантуне. Не успели русские устроиться в своей новой колонии, как здесь, благодаря широкой правительственной поддержке и удивительной предприимчивости и неутомимости П. А. Артемьева, уже через год возникли газета, книжный магазин, типография и переплетная. Умение дать газете надлежащий тон и привлечь полезных сотрудников было причиною того, что в два года «Новый Край» вырос из бюллетеней в шестистолбцовую газету, которая является достойной выразительницей русских интересов в многоязычном и воинственном хоре английских, немецких, французских, китайских и японских газет, во множестве издающихся на Дальнем Востоке.

Пробыв три недели в госпитале, я не видел никого из иностранных корреспондентов и был рад случаю завязать с ними знакомство. Надев корректный смокинг, приличествующий в мужской компании, и надлежащего тона галстук, я отправился к мистеру Крэнстону, который оказался очень милым молодым, веселым и остроумным англичанином самого здорового краснощекого вида. Общая профессия и бутылка дружеского хереса нас сейчас же сблизили.

Прежде всего business – мы поговорили о делах и сообщили друг другу все последние сведения, которые мы имели о положении дел в Тяньцзине. Вооружившись записными книжками, мы обменялись цифрами и данными. Затем я обратился к Крэнстону с вопросом, почему английские газеты обыкновенно полны нападок и всяких несправедливостей по адресу русских. Когда же дело является бесспорным фактом, как например, спасение Тяньцзина русским полком, то английская печать отделывается замалчиванием или фразами вроде: «В этом деле, между прочим, принимали участие и русские», тогда как в этом деле русские сделали всё.

– Нам, впрочем, все равно, что о нас пишут в Лондоне или Шанхае, – заметил я, – но это неизменное искажение или замалчивание фактов в отношении русских совершенно непонятно и тем более странно, что в личных отношениях к русским английские журналисты и вообще англичане очень симпатичные люди.

– Не сердитесь на наши газеты, – отвечал Крэнстон, – у нас на все мода. Теперь в нашей прессе мода бранить русских, и, как бы я лично ни сочувствовал русским, я ничего не в состоянии сделать. Мы должны считаться с духом и вкусом наших читателей, которые требуют, чтобы всюду в политике и во всяких международных делах первенствовали англичане, и я не могу писать иначе, как в этом направлении. Бывают случаи, что мы посылаем одни корреспонденции, но, пройдя через строгую цензуру редакции, они настолько линяют в печати, что нам остается только смириться и идти по курсу общественного мнения.

Все мы европейцы, единогласно признаем, что храбрость и заслуги русских в спасении Тяньцзинских сеттльментов удивительны, огромны и бесспорны, и в этом смысле я послал все телеграммы в Лондон. Что касается вашего адмирала Алексеева, то я полагаю, что в настоящее время, при международно-анархических отношениях, существующих здесь между отрядами разных наций, при взаимном недоверии, соперничестве и даже некоторой боязни друг друга, это единственный человек, который может согласовать интересы и претензии различных отрядов, рассеять недоверие и направить все союзные силы к общей цели – освобождению Пекина, из которого мы имеем самые печальные известия о положении наших посольств, осажденных, бомбардируемых и голодающих.

После обеда, во время которого были провозглашены тосты за журналистов, прессу и за англо-русскую дружбу не только в личных отношениях, но и в политике, присутствовавшие англичане спели свой гимн «God save the Queen» – «Боже, храни королеву». Я с приятным удивлением узнал, что один из англичан, с которыми я познакомился, майор английской службы, был православный. Он рассказал мне, что изучал многие христианские религии и считает православную веру наиболее отвечающей запросам сердца и ума. Поэтому он и принял православие в Лондоне.

Спев свой гимн, англичане пожелали, чтобы я сыграл им на пианино, уцелевшем от гранат, русский национальный гимн. Не отличаясь музыкальными способностями и боясь перепутать клавиши, я все-таки сел за пианино, так как полагал, что ни один русский не может отговариваться неумением спеть или сыграть свой народный гимн, и начал играть «Боже, Царя храни».

Корректные англичане окружили меня и стали хором подпевать русскому гимну.

После падения Тяньцзина в военных действиях союзников наступило затишье, которое продолжалось ровно три недели. Только русские и иногда японцы производили разведки с целью определить расположение китайских войск, которые стали укрепленным лагерем возле городка Бэйцан, в 12 верстах от Тяньцзина. Другие союзники почему-то не считали нужным делать рекогносцировки, надеясь, вероятно, на русских и японцев. Казаки – верхнеудинцы и читинцы и стрелки разных полков ходили под Бэйцан, делали разведки и тревожили китайцев своим огнем. Происходили перестрелки, но потерь у нас не было.

Раз только едва не потеряли лихого казака Раменского Читинского полка. О его спасении казаки рассказывали следующие подробности:

Дело было ночью. Дивизион читинцев и верхнеудинцев был отправлен на рекогносцировку Бэйцанских позиций. Три казака этого дивизиона в темноте ночи отбились, заблудились и попали за линию неприятельских аванпостов. Китайцы заметили всадников, узнали и встретили их огнем. Казаки живо повернули в сторону и дали ходу. Однако под одним из казаков, которого звали Раменским, была убита лошадь. Он ее бросил и сам спрятался в канаву, а товарищи ускакали и прибыв в лагерь, донесли начальству все, как было, а про Раменского доложили, что он, должно быть, убит, так как упал вместе с лошадью и больше не подымался.

Когда китайцы успокоились, Раменский вылез из канавы и стал осторожно пробираться по тому направлению, куда ушли казаки, но снова наткнулся на китайский пикет. Желтомазые солдаты мирно чифанили – ужинали и при свете фонаря весело играли в карты. Ружья были поставлены в сторонке у дерева, над оврагом. Что было делать Раменскому? Уйти он не мог от китайских солдат, так как встал месяц и ярко освещал поле и они бы сейчас заметили казака. «А ну-ка пугну я их!» – подумал Раменский, как кошка подполз к косатым, подобрался к их ружьям, потихоньку стащил их одно за другим в овраг, завопил «ура» что было мочи в казацкой глотке, и выскочил на китайцев с китайским же ружьем. Китайцы до смерти перепугались и кинулись бежать без оглядки. Раменский тоже бросился бежать и по дороге встретил взвод наших стрелков, которые были посланы из арсенала Сику на поиски пропавшего Раменского.

15 июля капитан 10-го полка Ярослав Горский с отрядом смелых охотников из стрелков и казаков ушел куда-то далеко на северо-восток, в какие-то дебри, чтобы забраться китайским войскам в тыл и, когда нужно, пугнуть их. За последнее время в русском отряде не имели о Горском и его отряде никаких известий. Но Горский был храбрец каких мало. Хотя все и боялись за него, но были уверены, что он и своих не выдаст, и китайцам спуску не даст.

Грохот канонады навсегда затих над Тяньцзином, и боевой дым рассеялся. В русский отряд стали приезжать из Порт-Артура храбрые офицерские дамы, чтобы навестить своих мужей. Это были первые европейские женщины, которые приехали в Тяньцзин через несколько дней после его бомбардировки. Русский лагерь повеселел. Загремели полковые оркестры и зазвенели удалые солдатские песни. Недавние печали, раны и труды были скоро забыты.

Учредив совместно с другими командирами в китайском Тяньцзине временное правительство, адмирал Алексеев со своим штабом уехал обратно в Порт-Артур.

Вторая часть. Пекин

Когда комендант фортов Таку получил ультиматум адмиралов о сдаче, то, согласно разрешению или приказанию из Пекина, он не дал адмиралам никакого ответа, но открыл огонь по иностранным канонерским лодкам и тем самым первый начал военные действия против союзников.

Можно различно толковать и оправдывать или не оправдывать образ действий китайского коменданта, действовавшего согласно инструкциям из Пекина, но остается несомненным тот факт, что начало военных действий и первый вызов принадлежали китайцам, но не союзным державам в лице их адмиралов. Дальнейшие события показали, что если бы адмиралы вовремя не приняли экстренных мер к тому, чтобы обеспечить свободный вход в Пэйхо, то военные действия были бы значительно затруднены и едва ли бы удалось освободить Тяньцзин и Пекин в два месяца.

7 июня в Пекине на улице был убит китайским солдатом германский посланник фон Кеттелер, отправившийся в Цзунлиямынь для переговоров. Сопровождавший его драгоман Кордес был ранен.

8 июня, через четыре дня после падения Таку, в Пекине был издан указ богдыхана, в котором между прочим объявлялось:

«Наши предки пришли помочь нам, и боги ответили на наши моления. Никогда еще не было такого выражения преданности и любви к отечеству. Мы объявили войну со слезами на глазах перед гробницами предков. Лучше сделаем все, что можем, и вступим в борьбу, нежели будем искать средств самосохранения, которые навлекут на нас вечную немилость. Все наши чиновники, высшие и низшие, имеют одно мнение. Без воззвания собралось несколько тысяч верных солдат. Даже дети взялись за копья в защиту государства. Иностранцы полагаются на свои мудреные планы, мы надеемся на небесное правосудие. Нечего и говорить о правоте нашего дела, но ведь число наших провинций более 20, а в них более 400 миллионов жителей. Нам не трудно будет защитить честь нашего государства».

В заключение указ богдыхана обещал различные щедрые награды всем отличившимся в бою, а также тем, кто сделает денежные пожертвования на ведение войны. Сейчас же в китайскую казну потекли богатые пожертвования от знатных мандаринов и именитых купцов.