Когда мы явились на ужин, Джибсен усадил меня за стол и сказал:
– Пока, Т. В., просто улыбайся и здоровайся. Речи начнутся через полчаса, не раньше. Не волнуйся, слишком много от тебя не потребуется. Если станет не по себе, постучи меня по плечу два раза, вот так.
И он два раза постучал меня по плечу.
– Хорошо, – сказал я.
Вокруг моей тарелки было аккуратно разложено какое-то неимоверное множество предметов сервировки. Совсем как рисовальные принадлежности у меня в спальне. Меня вдруг пронзило острое чувство утраты, болезненно-щемящая пустота. Мучительно захотелось вдохнуть запах моих блокнотов, пробежаться пальцами по знакомым инструментам.
Предо мной было: три вилки, три ножа, четыре бокала (все немножко разной формы), две тарелки, ложка, салфетка и какая-то двузубая штуковинка. Рядом с тарелкой стояла именная карточка с крупным курсивом: «Т. В. Спивет».{164}
Зал был большим и гулким, примерно на пятьдесят столов с тремя вилками, тремя ножами, четырьмя бокалами (все немножко разной формы), двумя тарелками, ложкой и вилочкой напротив каждого места. Примерно тысяча сто вилок. И четыреста двузубых штуковинок, хотя я понятия не имел, зачем они нужны. Чтобы предотвратить неловкую ситуацию, я небрежно стянул свою со стола и сунул в карман. Если ее не будет, я не могу воспользоваться ею неправильно.
Некоторое время я сидел сам по себе и рисовал на блокнотном листке схемки движения гостей через зал – я так всегда делаю, когда волнуюсь. Никто меня не замечал, не обращал на меня внимания, как будто я просто-напросто злополучный ребенок, чьи родители не нашли, с кем оставить его на вечер.
В передней части зала располагалась большая сцена с кафедрой для оратора. По стенам висели мои иллюстрации и диаграммы. Надо признать, смотрелись они здорово: в рамках и со специальной подсветкой выходило куда эффектней, чем на полу моей комнаты. Взрослые группками расхаживали по залу, болтая, время от времени останавливаясь перед диаграммами и улыбаясь. Мне вдруг захотелось вскочить и объяснить им каждую карту и схему – но я до чертиков боялся этих взрослых, особенно когда они вот этак собирались в группки, и улыбались, и держали бокалы так небрежно, почти неаккуратно – словно бы каждый хотел выплеснуть на пол одну каплю, ровно одну каплю.
Джибсен подошел ко мне и прикрепил мне на смокинг табличку с именем.
– Совсем из головы вылетело! Ну поверишь ли? А то все думали бы, что ты просто чей-то ребенок, – сказал он. А потом увидел кого-то на другом конце зала, всплеснул руками и скрылся в толпе.
Я начал подумывать, не вытащить ли мне двузубую штуковинку из кармана и не попытаться ли все-таки понять ее назначение, как ко мне подошла какая-то престарелая светловолосая дама.
– Хочу одной из первых поздравить тебя. Нам очень повезло заполучить такого мальчика, как ты. Очень, очень повезло!
– Что? – переспросил я. Лицо у нее выглядело очень странно: все кожистое, как брюхо у козы после родов.
– Я Бренда Бирлонг, – представилась она. – Из фонда Макартура. Теперь мы с тебя глаз не спустим… Вот погоди пару лет… – Она засмеялась. Точнее – лицо у нее засмеялось, а глаза – нет.
Я улыбнулся, не зная, что сказать, но она уже растаяла в толпе, а ко мне подошел кто-то еще.
– Отличная работа, сынок, – похвалил какой-то старик. Пахло от него гнилым деревом. Когда он пожал мне руку, я почувствовал, что его рука вся слегка подрагивает. Он слегка напоминал Джима, одного пьянчугу из Бьютта, только этот старец был в смокинге. – Нет, в самом деле – очень, очень достойные работы. Как это вы там в Монтане умеете так рисовать? Что-то в воде? Или просто больше нечем заняться? – Он закудахтал и обвел взглядом зал. Руки у него все так же тряслись.
– В воде? – удивился я.
– Что-что? – переспросил он, поднимая руку к уху и неловко возясь со слуховым аппаратом.
– Что такое с водой? – спросил я громче.
– С водой? – недоуменно повторил он.
– Что с ней такое? – продолжал допытываться я.
Он улыбнулся мне, скользнув взглядом по моему наброску схемы столовых приборов.
– Да, наверное, – неопределенно сказал он, словно предавшись воспоминаниям далеких военных времен.
Я подождал.
– Проклятие, – пробормотал он и побрел прочь.
После этого поздравлять меня потянулся ровный поток гостей. Все их улыбчивые гладкие фразы сливались в одну, а я всякий раз не знал толком, что и ответить. Похоже, Джибсен почуял это: через некоторое время он обосновался рядом со мной и принялся отвечать за меня хорошо поставленным ораторским голосом.
– Да, услышав, сколько ему лет, я, разумеется, был настроен несколько скептически, но мы решили, почему бы и не рискнуть, и вот, сами видите, он просто чудо. В смысле, сколько в нем потенциала…
– Мы не знали точно, но некоторое представление все же имели – и решили: стоит попробовать.
– Знаю, знаю, мы все очень взволнованы. Возможности безграничны. Отдел образования? Что ж, дайте мне вашу карточку и мы поговорим в понедельник.
– Да-да, именно так мы всегда на это и смотрели… Перед тем как позвонить ему на ранчо, я сидел у себя в кабинете и сказал себе: «Да, ему двенадцать, но давай все же попробуем!» И риск, со всей очевидностью, оправдался…
Пока я слушал его, все происшедшее превращалась во что-то совершенно иное. Мне стало как-то неуютно. Моя история становилась его историей. Как будто кто-то потихоньку все прибавлял и прибавлял звук какому-то очень противному шуму: мало-помалу, но под конец у меня аж скулы сводило. Даже официанты в белых перчатках стали выглядеть как-то зловеще. Когда одна официантка хотела налить мне воды, я замахал на нее руками, подозревая, что она задумала меня отравить.
В какой-то момент мистер Джибсен наклонился ко мне и шепнул:
– Клюнули…
Чувствуя себя совсем разбитым, я дважды постучал его по плечу, но он лишь похлопал меня по руке, а сам продолжал говорить какой-то дотошливой женщине с заклеенным глазом:
– О да, да, конечно… выездные мероприятия. Он тут, по крайней мере, на шесть месяцев, но это не точные сроки, все обсуждаемо.
Я поднялся и закоченело побрел к выходу из зала, чувствуя на себе многочисленные людские взгляды. Когда я проходил мимо какой-нибудь беседующей группки, люди умолкали и делали вид, что вовсе на меня не глядят, хотя на самом деле таращились чуть ли не в упор. Я старался сохранить на лице улыбку. За спиной у меня возобновлялись оживленные разговоры. С кем такое случалось, тот знает это странное ощущение, как будто все видишь со стороны.
– Скажите, а где туалет? – спросил я какую-то официантку, с виду очень славную, хотя она и стояла у стены, заложив руки за спину и пряча белые перчатки.{165}
Она указала мне на двойные двери.
– По коридору и направо.
– Спасибо, – сказал я. – А почему вы так стоите? Прячете белые перчатки?
Она как-то странно на меня посмотрела и высвободила руки из-за спины.
– Нет… – проговорила она и снова приняла прежнее положение. – Нам полагается так стоять. Иначе меня уволят.
– Ой, – только и вымолвил я. – Ну, знаете, а мне ваши перчатки нравятся. Зря вы их прячете.
На этом я вышел из огромного зала.
В коридоре громко хохотали двое мужчин – выглядели они, как два старых друга, которые давно не виделись. Один из них указал себе на пах, а второй ткнул его в плечо. Оба зашлись смехом и прислонили головы к стене, силясь отдышаться. Им явно было очень весело. На счастье, они не заметили, как я проскользнул мимо.
В туалете, как оказалось, дежурил специальный служитель. Я никогда еще не бывал в туалете со специальным служителем – в Монтане они как-то не очень распространены. Я такое видел только по телевизору – там шпион прикинулся как раз служителем и убил кого-то, дав ему отравленную мятную конфетку для свежести дыхания.
Этот служитель с виду был студенческого возраста и, судя по лицу, успел изрядно соскучиться. На лацкане у него была крохотный значок с буковкой М. Когда я вошел, он оживился и заговорщическим тоном спросил:
– Ну и как там?
– Да ничего хорошего, – отозвался я. – Взрослые иногда просто невыносимы.
Конечно, подобным заявлением я несколько рисковал – ведь это исключало его из категории «взрослых». С другой же стороны, я предлагал ему товарищество «не-взрослых», а у меня успело возникнуть чувство, что таким он хочет себя считать, вне зависимости от реального возраста.{166}
– Знаю, – согласился он, тем самым подтверждая мою догадку. – Как тебя угораздило во все это влипнуть? Не удалось отвертеться? Эти типы тем и живут, что из тебя все жизненные силы высасывают. Неудивительно, что после этого люди думают, будто наука умерла.
Я быстро прикинул, не стоит ли соврать, чтобы остаться на одном уровне с этим парнем – он был классный, мне бы хотелось таким вырасти. Потом решил сказать правду.
– На самом-то деле я почетный гость. Я только что получил премию Бэйрда в Смитсоновском институте. – Слыша себя со стороны, я подумал, что звучит как-то скучно – этому парню, небось, ничуть не интересно ни про премию Бэйрда, ни что я могу рассказать о сточных системах, или пространственно-временных туннелях, или смене климата. Он просто поддерживал со мной светскую беседу – служителям оно положено.
Но глаза у него так и вспыхнули.
– Ух ты! Мистер Спенсер Бэйрд, наш бесстрашный лидер! – Он насмешливо отсалютовал мне – сперва поднес три пальца к голове, а потом показал вверх на потолок. – Поздравляю! А чем ты занимаешься?
Я от изумления сперва даже не знал, что сказать, – стоял, сглатывая слюну. Но видя, что он все еще ждет ответа, а не просто полюбопытствовал из вежливости, пробормотал:
– Ну-у… я составляю карты.
– Карты? Какие карты?
– Самые разные, на самом деле… как люди колют дрова, например… и где… – Почему-то сейчас мне просто больше ничего в голову не приходило.{167}
– Карта, как колют дрова? – приподнял брови парень.
– Нет-нет, я собираюсь еще сделать карты расположения «Макдоналдсов» в Северной Дакоте, и очертаний ручьев и канав, и карту потребления электричества в разных частях города, и усиков у жучков, и…
– Ух ты, – повторил служитель. Выражение у него вдруг стало ужасно заговорщическим. Он подошел к двери и выглянул в коридор – сперва в одну сторону, потом в другую. А может, он и правда шпион? Вдруг он собирается меня убить, завершив дело преподобного Мерримора, который тоже был шпионом, работающим под прикрытием маньяка-проповедника? И теперь, когда я прикончил одного из них, остальные шпионы совсем рассвирепели и убьют меня прямо в туалете, вантузом?
Служитель запер дверь изнутри и вернулся обратно ко мне. Признаюсь, я успел уже изрядно напугаться. Я лихорадочно зашарил в карманах, но осознал, что забыл «лезерман» (для картографов) на месте преступления у холодного канала в Чикаго.
– Слушай, – почти шепотом начал служитель, – а ты когда-нибудь слышал про клуб «Мегатерий»?
– «Мегатерий»? – Я весь дрожал.
Он кивнул и показал на полку под зеркалом, где хранились маленькие полотенца, туалетная вода и потенциально отравленные мятные конфетки. Рядом с ними стояло миниатюрное существо, похожее на доисторического ленивца. Я догадался, что это и есть мегатерий.{168}
– Сделано в Китае, – сказал парень. – Но удивительно точно, в соответствии с данными, полученными на основе окаменелостей.
– Ну конечно же, – выдохнул я. – Всегда мечтал присоединиться к клубу «Мегатерий», пока не осознал, что родился на сто пятьдесят лет позже, чем следовало бы.
– Ничего и не позже, – возразил парень. И добавил, понизив голос еще сильнее: – Мы все еще собираемся.
– Клуб все еще существует?
Он кивнул.
– И вы его член?
Он улыбнулся.
– Но почему я об этом никогда не слышал?
– Ой, – сказал служитель, – в этом городе полным-полно всего, о чем ты никогда не слышал. Услышь ты или еще кто о них – и им конец.
– А например?
– Иди за мной, – сказал он, сунул фигурку мегатерия в карман и положил на стойку забавную маленькую карточку, добавив: – Иногда она бывает результативней моего личного присутствия{169}. Людям нравится идея давать чаевые, но не нравится непосредственно акт отдачи.
Мы вместе вышли из туалета и пошли по коридору. Те двое, что хохотали тут недавно, по всей видимости, удалились на отведенные им места.
– Кажется, мне очень скоро надо произносить речь, – сказал я.
– Это не займет и минуты. Просто хочу тебе кое-что показать.
– Ну ладно.
Мы дошли до конца коридора и спустились по лестнице в подвал.
– Как вас зовут? – спросил я.
– Борис.
– Приятно познакомиться.
– Взаимно, Т. В.
– Откуда вы знаете мое имя? – подозрительно осведомился я.
Он показал на карточку у меня на груди.
– Ой, ну конечно же, – засмеялся я. – Конечно. Обычно-то я не…
– А что это значит?
– Текумсе Воробей.
– Класс, – оценил он.
В подвале мы миновали несколько бойлеров и дошли до уборщицкой кладовки. В голове у меня снова пронеслись всякие мысли об убийствах и запрятанных трупах.
Борис посмотрел на меня и улыбнулся – однако это была не улыбка типа «а-вот-теперь-я-убью-тебя», а скорее заговорщическая. Так улыбнулся бы мне Лейтон перед тем, как продемонстрировать последний воздушный трюк или самодельное взрывное устройство.
Борис дважды хлопнул в ладоши, точно фокусник в цилиндре, какие у нас несколько раз были на праздновании дня рождения Грейси, и отворил дверцу кладовки. Я робко заглянул внутрь, ожидая обнаружить там живого аллигатора или еще что-нибудь в том же роде. Но кладовка оказалась самой обычной – метлы, швабры, ведра.
– Что это? – спросил я.
– Смотри. – Он показал на заднюю стенку. Вглядевшись, я различил очертания железной двери высотой в четыре фута и с большой ручкой – точно дверца здоровенной старомодной печи. Отодвинув метлы, мы опустились на колени у двери. Борис поплевал на ладони и налег на ручку. Видно было, как он изо всех сил старается повернуть ее. Он даже закряхтел. А потом ручка наконец заскрежетала и повернулась против часовой стрелки.
Борис открыл железную дверь. За ней оказался узкий туннель, что, понижаясь, уходил куда-то во тьму. Для взрослого, пожалуй, там было бы тесновато, а вот я пролез бы без труда. Я наклонился вперед. Порывы холодного воздуха оказались неожиданно сухими и совсем не затхлыми. Закрыв глаза, я попытался разложить запах туннеля на составляющие: примесь ржавчины, сдержанная прохлада почвы и, пожалуй, пригорелое послевкусие керосиновой лампы. Принюхавшись постарательнее, я различил еще легкое дуновение влаги, нотки головастиков. Сливаясь вместе, эти ароматы образовывали новый запах: туннель! Я выдохнул.{170}
– А что это?.. – начал я через секунду.
– Система подземных ходов, – пояснил Борис, просовывая голову внутрь. – Еще со времен Гражданской войны. В одном из них мы нашли кавалерийские сапоги. Эти ходы тянутся от Белого Дома к Капитолию и потом к Смитсоновскому музею. – Он начертил у себя на ладони маленький треугольник. – Их построили, чтобы всякие большие шишки могли бежать, если вдруг город попадет в осаду. Идея была в том, чтоб они укрылись в Музее, а потом выбрались из города, пока мятежники их не нашли. После войны ходы были запечатаны, но Мегатерии в сороковых годах их отыскали, и с тех пор мы активно ими пользуемся. Но, конечно, это страшная тайна. Если ты проболтаешься, мне придется тебя убить.
Он ухмыльнулся.
Мне было уже совсем не страшно.
– Я рисовал карту канализационной системы Вашингтона – и перерыл уйму старинных карт подземелий, а этих туннелей не видел.
– Жаль тебя огорчать, старина, но на свете есть пропасть вещей, не показанных на картах. И обычно они-то и есть самые интересные.
– А вы случаем ничего не знаете о пространственно-временных туннелях?
Борис сощурился.
– Каких именно?
– Понимаете, мне кажется, на пути сюда мой поезд прошел через что-то вроде пространственно-временного туннеля…
– Где это было? – перебил он.
– Где-то в Небраске, – ответил я. Борис понимающе кивнул, а я продолжал: – То есть, конечно, я не совсем уверен, но так оно выглядело: мир словно бы на время исчез, а потом внезапно мы оказались в Чикаго. Я когда-то читал что-то про туннели на Среднем Западе…
Он кивнул.
– Отчет мистера Ториано?
– Вы его знаете?
– Еще бы! Он знаменит в кругах Мегатериев. Настоящая легенда. Исчез лет пятнадцать назад, пытаясь задокументировать нестабильность пространственно-временного континуума в Айове. Попался – а выйти так и не сумел, если понимаешь, что я имею в виду. Но я тебе могу раздобыть копию отчета, без проблем. Где, говоришь, ты остановился?
– В Каретном сарае.
– О-о, Каретный сарай… там всех выдающихся гостей селят. Знаешь, ты спишь на той же кровати, что Оппенгеймер, Бор, Саган, Эйнштейн, Агассис, Гайден и Уильям Стимпсон, наш основатель. Ты присоединился к длинному ряду.
– Агассис? – переспросил я. Мне хотелось спросить: а Эмма Остервилль? Но я боялся, что он никогда о ней и не слышал. О ней никто не слышал. Она же отступница.
– К завтрашнему утру мы доставим тебе копию отчета Ториано. Принесет парень по имени Фаркаш. Как увидишь его, сразу узнаешь.
Мне хотелось засыпать его вопросами о подземных ходах, пространственно-временных туннелях, и кто такой Фаркаш, и как мне раздобыть себе такой значок с буковкой М – но в голове зазвучали сигналы тревоги.