Пауль кивает, над верхней губой – коричневые усы от какао. Может, он их нарочно оставил. Раньше я тоже так делала, для надёжности. Если днём случится какая-нибудь пакость, можно быстро провести языком по верхней губе, и сразу вспомнишь о тёплой утренней чашке.
– Я начинаю расследование, – говорю я, – не потому, что всё это меня так уж интересует, на самом деле ни чуточки не интересует, но пока мы здесь, я буду расследовать и разбираться. Знаешь, я ведь сыщик, агент, детектив.
Пауль неопределённо мычит и облизывает губы.
– Какао было отличное, – говорит он. – Я, наверно, никогда ещё такого не пил, оно такое пряное.
– Да, – говорю я, – моя мама делает лучшее в мире какао. Думаю, это оттого, что ей каждый день приходится варить его бочками.
– Ага… – говорит Пауль. – А вообще-то что за расследование?
– Знаешь, Пауль, в Мауляндии – так называется мое королевство – у нас был клуб, и мы расследовали настоящие преступления.
– Правда?
– Ну да. Прошлым летом, например, мы поймали убийцу.
– Убийцу?
– Ты что, газет не читаешь?
– А ты читаешь?
– Да это такое громкое дело было! Про нас в газете написали и фотографию поместили.
– Расскажи.
– Долгая история.
– Ну ладно, тогда не надо.
– В общем, та-а-а-ак, – говорю я и вдруг не узнаю собственного голоса, в нём прорезаются Генеральские нотки, он делается ниже, мягче, раскатистей, как лавина, которая после вечного ожидания внезапно срывается с горы и несётся вниз.
– Вот как дело было, – говорю я. – На четвёртый день летних каникул в Мауляндии, ещё до восхода солнца и птичьего гомона, меня что-то разбудило, какое-то странное, тоскливое ощущение. Я сразу поняла: что-то случилось. Села на белой-пребелой кровати и стала вслушиваться и вглядываться в серость начинающегося дня, как антенна, улавливающая невидимые вибрации. В воздухе висело нечто странное, понимаешь? Оно звало меня и притягивало, как будто нуждалось в моей помощи. И вдруг – я это точно помню – я оказалась посреди мауляндского сада, в ночной рубашке, босые ноги – в мокрой от росы траве. Взглянула на небо, уже светившееся красным, его медленно затягивала тонкая пелена облаков. За ней копилась жара, она собирала силы, чтобы позже, днём, навалиться на Мауляндию. Тогда и началась та самая история – агента Шмитт и её коллег Луизы, Пита, Барта, Юлиуса и Моны. Я тебе её расскажу, когда мы выясним, что это за чудной дом, где мы с мамой теперь живём. Кому понадобилось строить такие дома? Надо разобраться, к чему все эти ручки и рычаги, надо разобраться, кто жил там до нас, чтобы понять, к чему вообще всё это. Тут что-то не так, я это чу-у-у-у-увствую…
– Окей, – говорит Пауль.
– Можем расследовать вместе, – говорю я, – если хочешь. Будешь моим агентом-помощником.
Пауль солнечно-жёлто и радостно улыбается, глаза сверкают.
– Да, да! А… ты не шутишь?
– Нет, конечно, – говорю я. – Я много чему могу тебя научить. Где лучше всего устроить тайник, как зашифровать послание, как его передать, тайнопись и всё такое. Вот ты знаешь трюк с волоском?
– Трюк с волоском? Нет!
– Окей, – говорю я. – Это вообще-то детсадовский уровень, всё просто, как дважды два. Но с чего-то надо ведь начинать…
– Окей, – говорит Пауль, но потом взгляд у него темнеет. Мы идём рядом молча, до школы осталось совсем чуть-чуть.
– Знаешь… – начинает Пауль. А потом замолкает.
– Что?
– Тут такое дело…
– Какое?
– Кажется, я знаю отгадку.
– Как это?
– Ну, я знаю, кто жил в этом доме до вас. Я ведь тут мимо каждый день хожу, не меньше двух раз, в школу и обратно.
– И?
– Ну, там жила одна тётенька.
– Пауль!
– Да?
– Можно чуточку побыстрее? Мне нужно знать!
– Ну да. В общем, одна женщина. В инвалидном кресле. Потому и квартира на первом этаже. Потому и лестницы нет, а вместо неё этот пандус. Чтоб ей было легче заехать внутрь. И ещё я думаю…
Пауль размышляет. Когда он размышляет, когда думает по-настоящему сосредоточенно, он чешет в затылке и смотрит в небо.
– Точно я не знаю, – снова подает голос Пауль, – я же внутри квартиры никогда не был и ничего не видел, но думаю, все эти ручки и рычаги – их специально для неё сделали, чтоб ей легче было. Она же не могла ходить, даже встать сама не могла. Понимаешь?
Я смотрю на Пауля. Ну как же я сама не додумалась? Иногда я тупая просто до невозможности. Сначала я молчу, а потом говорю:
– Да.
Через полминуты спрашиваю:
– А что потом с этой женщиной случилось?
Пауль пожимает плечами.
– Потом она куда-то исчезла. Не знаю точно. Может, переехала. В этом районе ведь часто переезжают.
– Может, её в больницу увезли, – говорю я.
– Или она умерла, – говорит Пауль.
– Не говори так.
Пауль пожимает плечами.
– Окей.
А потом спрашивает:
– Ты разве медсестёр не замечала?
– Медсестёр?
– Ну да. И медбратьев. У вас ведь там живёт много больных людей и инвалидов, к ним часто приходят медсёстры.
– К нам никогда не приходят.
– Это понятно. Но на вашей улице так почти ко всем.
– Правда?
Женщина-инвалид… Вот же я дура. Ещё и орала, и Мяв устраивала. А это квартира для инвалида! Конечно, ей нужны были пандус и все эти ручки! Я ругалась и насмехалась над бедной больной женщиной. Идиотка, просто идиотка. Теперь понятно, почему в Пластикбурге всё такое пластиковое! Ничего, что на вид это просто кошмар, зато очень практично. Так и должно быть в квартире для человека, прикованного к инвалидному креслу, который живёт один. Ужасно хочется укусить себя за руку, но нет – мы уже поворачиваем к школьному двору.
– А мне всё равно можно в твой клуб? – спрашивает Пауль.
Я пожимаю плечами.
– Ясное дело.
– Окей, – говорит Пауль.
– Окей, – откликаюсь я.
Глава 12 Аттракционы для черепах
Выходные. Бело-синего дивана у нас теперь нет, и наши завтраки больше не длятся целую вечность. Они просто долгие. Блины у мамы неплохие, но не такие суперские, как у Того Человека. По части какао она чемпионка, а вот по блинам занимает твёрдое второе место.
Сегодня у мамы какое-то дело, она не хочет про него рассказывать, говорит, это надолго, но завтра она будет вся моя, весь день. А сегодня мне придётся самой о себе позаботиться. Можно поехать к друзьям в Мауляндию, или к деду, или и туда и туда, да и черепахам тоже пора уделить немножко внимания.
Мама уходит, я убираю со стола и размышляю, чем заняться. Ленни и Рою скучно в карликовом садике, так что пойду-ка я к Паулю. Агента-помощника пора обучать, проведу сегодня первый урок. А если у Пауля сад побольше (ну вдруг), черепахи смогут там порезвиться – на свой черепаший лад. Черепашьи развлечения – это как пенсионеры в бинго играют, да ещё в суперзамедленной съёмке, но главное тут, знаете ли, что им весело.
Беру Ленни в левую руку, Роя – в правую и отправляюсь в путь. Ну и видок, наверно! Можно подумать, что очень голодная девочка несёт в каждой руке по громадному гамбургеру, каменному и с четырьмя ножками.
Дойдя до дома, где живёт Пауль, я останавливаюсь от неожиданности. Вокруг порядочная толпа детей и подростков, из открытого окна гремит музыка, кто-то играет в пинг-понг, кто-то курит – очень похоже на загородный школьный лагерь.
Оглядываюсь, но Пауля нигде не видно. Вдруг кто-то кричит:
– Ух ты, глянь, черепахи!
Оборачиваюсь – передо мной стоят трое мальчишек и ухмыляются.
– К нам переезжать собрались? – кивает на Ленни и Роя толстяк в середине.
У того, что слева, длинные волосы и пробивается бородка.
– Ты новенькая или как? – интересуется он.
Не очень понятно, о чём это он.
– Я ищу Пауля, – говорю я.
– Пауля? – переспрашивает толстяк. – Он дежурит. Иди на звук пылесоса – не ошибёшься.
– Эй, – встревает длинноволосый, – а они настоящие? – и показывает на Ленни и Роя.
– Не-е-е-е, я их вырезала из черепахового дерева и побрызгала живой водой. Теперь им жить в образе черепах двести пятьдесят лет, а потом они распадутся, и получится зубной порошок или концентрат черепахового супа.
Вот что это было, и откуда оно взялось? Сама не знаю. То есть понятно откуда: из меня самой, изо рта, который как-то связан с мозгом, но заранее я совершенно точно ничего не обдумывала. Сказала и сама удивилась. Длинноволосый, кажется, тоже. Вид у него сделался ошарашенный. Немножко поразмыслив, он спрашивает дружелюбно и с интересом:
– А они ядовитые?
– По-моему, нет. Но есть их я бы не стала…
Все трое смеются. Я подхожу к входной двери.
Рядом с ней табличка:
и ещё одна:
Слышу шум пылесоса. Оглядываюсь, потом вхожу в здание. Вместе с Ленни и Роем, конечно. Пол тут, кто бы сомневался, тоже какой-то пластиковый и при каждом шаге издает чавкающий звук. Если честно, мне даже нравится, когда полы жадные до еды, с хорошим аппетитом.
Из-за приоткрытой двери с надписью «Комната отдыха» доносится шум пылесоса. Стучу, никто не отвечает. Тогда я осторожно открываю дверь и вижу, как Пауль, наклонившись над коричневым полом, сосредоточенно водит хоботом пылесоса перед носками ботинок.
– Привет, Пауль, – говорю я, но Пауль не слышит.
Тогда я немножко притопываю ногами, машу руками и черепахами, и он наконец замечает меня, выключает пылесос и улыбается от уха до уха.
– Паулина!
А я говорю:
– Ага.
– Это черепахи? – спрашивает Пауль.
А я отвечаю:
– Ага.
Пауль размышляет секунду и спрашивает:
– Они ядовитые?
– Да что вы все, с ума посходили? Разве черепахи ядовитыми бывают? Они просто тормозные немножко, но совершенно безобидные.
– Окей, – говорит Пауль, – я не знал, я ж черепах никогда не видел. В смысле, настоящих. Можно потрогать?
– Конечно.
Я протягиваю ему Ленни и Роя.
– Ленни и Рой, это Пауль, – говорю я. – Можете высунуть головы, с Паулем всё окей.
– Оке-е-ей, – улыбается Пауль. – Вот бы мне так – уметь втягивать голову.
Очень осторожно Пауль протягивает черепахам указательный палец. Палец немножко дрожит, Паулю всё-таки страшно: вдруг они его укусят. И отравят.
– Хочешь, возьми их в руки.
– Окей, – говорит Пауль, и я кладу Ленни ему на раскрытую ладонь.
– Ух ты! – Пауль усаживается на коричневый диван. Он смотрит то на Ленни, то на меня и улыбается во весь рот. – Твёрдая какая, – говорит он.
– Так черепаха же, – говорю я. – Не что-нибудь.
– Я животных люблю, – сообщает Пауль.
– Я тоже, – говорю я.
– Окей, – говорит Пауль, осторожно нажимает Ленни на панцирь, постукивает по нему, гладит лапки, ощупывает живот.
– А говорить они умеют?
– Не-е, – смеюсь я, – черепахи не разговаривают.
– Даже по-черепашьи?
– Не-е, я думаю, они вообще не говорят. Иногда только, если очень-очень чего-нибудь испугаются и быстро втягивают голову – тогда аж свистит. Но больше я никогда ничего от них не слышала.
– Окей, – говорит Пауль. – Я думал, вдруг они умеют немножко булькать, знаешь, тихонечко так, «буль… буль…». Или «пум… пум… пум». Им бы пошло, мне кажется…
Пауль задумчиво чешет в затылке и снова спрашивает:
– А они друзья?
– Ну да, наверно. Было бы глупо друг друга не переваривать. Они же всё время вместе.
– Я сейчас закончу, – говорит Пауль. – Может, гулять пойдём? У меня есть собака, можем её проведать.
– У тебя есть собака?
– Да! – Пауль энергично кивает и сияет жёлтой улыбкой.
– Тогда пошли.
Пауль несёт Ленни, я несу Роя. Мы идём через поле за многоэтажными домами, светит солнце. Пауль поднимает Ленни повыше, как самолёт, носится с ним туда-сюда, рычит самолётным мотором, а я немного беспокоюсь: вдруг у Ленни голова закружится?
– Вау, – говорит Пауль, тяжело дыша, – для черепахи это, наверно, просто турбоскорость! Если её просто на руках нести, уже получается раз в пять быстрее нормального черепашьего шага, а если бежать – то ещё втрое быстрее, всего, значит, в восемь раз! Или в пятнадцать? Не знаю… Но абсолютно точно – это нереально быстро.
– Ага. Нереально быстро, – вторю я.
– Вау, это прям как на аттракционах, как на американских горках! Черепашьи аттракционы!
Он волчком вертится вокруг своей оси, в растопыренных руках по черепахе:
– А тепе-е-е-ерь карусе-е-е-ель!
– Пауль!
– А?
– Что это за дом, где ты живёшь?
– Подростковое общежитие.
– То есть?
– Ну, общежитие… для подростков.
– А почему ты там живёшь?
Пауль пожимает плечами:
– Ну, так. – И заглядывает Ленни в глаза.
– Ясно, – говорю я. – А где… твоя собака живёт?
Пауль быстро взглядывает на меня, хитро улыбаясь:
– В собачьем общежитии. Это такое общежитие для собак.
– Вот так вот? – прищуриваюсь я.
– Вот так вот, – кивает Пауль.
– А знаешь, почему я сегодня к тебе пришла?
– Наверно, хотела своими ядовитыми черепахами похвастаться?
– Не-е-е, сегодня у нас занятие, основы агентского дела. Хочу показать тебе парочку хитростей и приёмчиков.
– Окей! – кивает Пауль.
Там и сям на лугу лежат или стоят группки телят. Они глядят на нас большими глазами, медленно пережёвывая траву. Наверно, размышляют, чего это мы тут делаем.
Пауль бросается бежать. Сначала я просто смотрю на него, а потом несусь вслед, к деревьям на другом конце луга. Ленни с Паулем, Рой со мной. Пауль часто оглядывается на меня, он впереди метров на пятьдесят. Настоящий дылда, у него даже руки длиннее моих ног. Он мчится к маленькой роще, тормозит, смеётся, тяжело дышит. Потом лезет на толстую старую иву, что-то кричит её верхушке, я не понимаю ни слова, но одно ясно: он хочет, чтобы я лезла за ним. Ива стоит на самом краю луга, склонившись над маленьким прудиком. Залезать на неё очень удобно, она сама подставляет под ноги ветки, словно руки. Пауль тут уже бывал, и не раз, между двух ветвей он укрепил доску, на ней мы отлично умещаемся вдвоём.
– Рассказывай дальше ту историю, – просит Пауль.
– ИСТОРИЮ… – шепчет какой-то тихий голос внутри меня. Я делаю широкий жест, глубоко вздыхаю, взгляд сам собой уходит куда-то далеко-далеко, на секунду наступает тишина, как в кино, когда гаснет свет. Пауль смотрит на меня.
– Я накинула только халат, чтоб не тратить время, – говорю я, – и солнце ещё не вышло из-за облаков, как наша команда была уже на ногах, я вызвонила всех из тёплых постелей. Мы стояли на улице, и никто ничего не понимал. Я очень хорошо это помню: вот они трут заспанные глаза, никто и не подозревает, что за день нас ждёт и что за дело.
Пауль спрашивает:
– А когда же сама история начнётся?
– Да она уже в разгаре, – фыркаю я.
Пауль нетерпеливо ёрзает, поглаживает лапки Ленни, будто осторожно нажимает на клавиши пианино.
– …Я им рассказала, что ко мне пришло озарение, чувство, что сегодня что-то не так. Никто не произнёс ни слова, на мауляндской улице кроме нас никого не было. Только тишина, как живая, подошла и встала рядом. «На карту поставлено всё! – крикнула я своей команде. – Надо выяснить, что случилось. Кто-то в опасности! Нужна наша помощь».
– Тишина, как живая? – переспрашивает Пауль.
Широким жестом отметаю все вопросы, рассказываю дальше:
– Пит, ещё в полусне, что-то пробормотал про пропавшую кошку своих соседей. Юлиус сказал, что у его бабушки пару дней назад тоже исчезла кошка и больше не появлялась. В голове у меня закрутились шарики и ролики, стали сопоставляться факты. В секунду я приняла решение: надо найти Шрамма.
– Шрамма? – переспрашивает Пауль.
– Это бродячий кот, весь в шрамах, он время от времени приходит в Мауляндию и отдыхает в нашем саду, а потом снова уходит и возвращается с новыми шрамами.
– А эта история, – спрашивает Пауль, – она вообще-то про кого? Про людей или про кошек?
– Она про жизнь и смерть! Мы разделились и начали поиски кота со шрамами.
Его фотографии у нас не было, поэтому мы нарисовали картинки, развесили объявления, обошли соседей, расспросили прохожих. И вот что выяснилось: за последние пять недель пропало шесть кошек – и это только на улицах рядом с Мауляндией…
Пауль кивает и смотрит на меня, он ждёт. Когда я про всё это вспоминаю, сердце начинает изображать белку в колесе.
– Пауль, – говорю я, – некогда нам так долго болтать. Я хочу познакомиться с твоей собакой, и ещё надо научить тебя тайному языку.
– Тайному языку?
– Ну, если хочешь стать моим помощником, тебе надо знать наш язык.
– У вас свой собственный язык есть?
– А то. Мы его придумали вместе с Сырным Генералом, он в таких вещах разбирается, – говорю я и достаю из рюкзака блокнот.
– С Сырным Генералом?
Вид у Пауля как у Генерала Ни-Бум-Бум.
– Ладно, неважно, – машу я рукой, открываю блокнот и объясняю Паулю алфавит для тайных сообщений.
– Это надо выучить наизусть.
Пауль кивает. Он держит листок прямо перед носом.
– Не прямо сейчас, – уточняю я, – но в ближайшее время.
– Окей, – говорит Пауль, переводит взгляд от листка на меня, потом опять на блокнот и снова на меня.
– Это всё ты придумала?
Я киваю.
– Какая ты умная!
– Так это несложно. Сложно расшифровать, когда не знаешь кода. Поэтому спрячь этот листок как можно лучше! И для верности ещё волосок положи. Код никому не должен попасть в руки. Ясно?