Затем Гитлер встретился с гросс-адмиралом Редером, который вслед за Герингом появился в Бергхофе, чтобы поскорее поздравить фюрера с выздоровлением. Он рассказал о переговорах с японцами относительно совместных действий на юге и расписал все это в самых радужных перспективах, пусть даже пока еще конкретно никаких договоренностей принято и не было. По его мнению, германские и японские войска могли соединиться «где-то в районе Басры» уже этим летом. Поскольку японцы проявили большой интерес к островам Цейлон и Мадагаскар, то он, Редер, распорядился передать им всю информацию, имеющуюся о них в его штабе.
На Гитлера изложенные Редером планы произвели впечатление. Он заявил, что нападение японцев на Перл-Харбор говорит само за себя и что Япония – это такой союзник, от которого пользы несомненно куда больше, чем от всех этих венгров, хорватов, итальянцев, румын и финнов, вместе взятых. Он долго говорил Редеру об особенностях японского национального характера и в конце концов заявил, что рано или поздно, но им тоже придется воевать с этими «арийцами Востока» и что готовиться к этому надо уже сейчас, иначе весь Восток окажется в руках желтой расы, чего никак нельзя допустить.
Достаточно равнодушно выслушав отчет о боевых действиях в Атлантике, фюрер вновь с интересом заговорил о Ближнем Востоке. Нужно будет любой ценой, сказал он, захватить Кавказ, а затем месторождения нефти в Иране и Ираке. Тогда Советы, лишенные топлива, не смогут оказать им серьезного сопротивления, а англичане – им помогать. Конечно, британцы смогут завозить к себе топливо танкерами через Атлантику, но тогда подводные лодки Кригсмарине будут топить эти танкеры и топлива англичане все равно не получат. «Экономика – это та же война», – заявил Гитлер на прощание гроссадмиралу.
Германо-японский план войны на Ближнем Востоке
То же самое спустя три дня он повторил и фон Браухичу и обвинил несчастного главнокомандующего в том, что тот фактически провалил кампанию на Востоке. По мнению фюрера, армия должна была сначала захватить Донбасс, а уже только потом идти на Москву, откуда большевики, конечно же, успели вывезти все маломальски значимые военные предприятия. «Да, это символ, – заявил он, – да, падение Москвы в определенном смысле повлияло на умонастроения советских солдат, однако оно не подорвало его окончательно».
И уж, конечно, захватив Москву, следовало, не останавливаясь, идти все дальше и дальше и постараться любой ценой выбить большевиков из междуречья Волги и Оки, чтобы создать плацдарм для последующего летнего наступления. «Калязин, – сказал он, указывая пальцем на карту, – это не цель. Цель – это Рыбинск, Ярославль, Иваново, Горький; цель – это излучина Дона, откуда можно было бы легко ударить в любом направлении. И именно этим армия и должна будет заняться в самое ближайшее время». Он не сказал Браухичу, что генерал Йодль уже разрабатывает план летнего наступления, который целиком и полностью соответствует замыслам фюрера и фактически им уже одобрен.
В «День памяти героев» 16 марта 1942 года Гитлер выступал, как и обычно, и говорил с немецким народом так, как будто бы с ним ничего не случилось. Он, правда, поблагодарил судьбу за свое благополучное выздоровление от серьезного несчастного случая, в чем он усматривал не что иное, как перст судьбы. «В России, – заявил он, – мы преуспели там, где другие люди потерпели неудачу сто тридцать лет тому назад, и это пока еще только начало!» Война будет выиграна в 1942 году! Россия будет сокрушена безо всякой пощады, а орды большевиков изгнаны из Европы и надежно заперты за Уральскими горами, где будут добиты «арийцами Востока» – самураями императорской Японии! Великобритания падет, так как осознает всю тщетность сопротивления Германии. Что же касается американской «Программы Победы», то Гитлер ее просто-напросто высмеял, заявив, что массовое производство оружия еще не означает столь же массового производства силы воли и склонности к вооруженной борьбе!
Вернувшись к себе в Бергхов, Гитлер принял министра вооружений и боеприпасов диктора Тодта, и тот, будучи очень не в духе, испортил Гитлеру все удовольствие от сделанного им выступления. Тодт заявил, что все решения почему-то всегда принимались и принимаются без него, зато все требуют оружия и боеприпасов именно от него, Тодта, и не желают слушать никаких объяснений в тех случаях, когда их заказы не удовлетворяются. Тодт заявил, что Геринг собственной властью забрал у него значительные резервы сырья и материалов для нужд Люфтваффе, однако это не дало Германии ни новых бомбардировщиков дальнего действия, способных наносить удары по советским заводам на Урале, ни самолетов, равных по своей защищенности советскому штурмовику Ил-2. Не было также достаточного количества подводных лодок, чтобы выиграть «битву за Атлантику», не было танков с длинноствольными орудиями, превосходящими орудия советских танков Т-34, не было многого другого. Особенно его волновали перспективы на 1943 год…
Однако Гитлер не пожелал входить во все эти дебри и отослал Тодта.
В самом деле, разве он не министр вооружений и боеприпасов, разве он, как и все они, не находится на своем боевом посту?! Вот пусть и делает все то, что от него требуется, и не создает истерии относительно того, что его, Гитлера, армии чего-то не хватит. Совсем скоро немецкие войска выйдут к Волге, сказал он, а оттуда разрушить советские заводы на Урале можно будет даже действиями фронтовых бомбардировщиков. Новые крупповские орудия для танков уже заказаны, и если об этом знает он, Гитлер, то, конечно же, об этом должен быть осведомлен и он как министр. И если это так, то вовсе незачем лишний раз напоминать о своей значимости и беспокоить его, фюрера, по пустякам, к тому же что толку волноваться за 1943 год, когда все решится уже в 42-м?! В итоге расстались они более чем холодно, и это при том, что всего лишь за неделю до этого сам Гитлер утверждал, что «экономика – это та же война!».
Наконец последним посетителем Гитлера в Бергхове стал рейхсфюрер СС Гиммлер, доложивший своему фюреру о том, в каком состоянии находится решение еврейского вопроса. Гитлер посчитал, что процесс этот надо ускорить, для чего следовало подготовить новые подразделения СС из местного населения и военнопленных, чтобы все злодеяния творить их руками, а не руками немецких солдат. Он также приказал ему заняться созданием новых опергрупп для действий в Северной Африке и в Палестине, с тем чтобы немедленно приступить к соответствующим операциям непосредственно на местах, как только они окажутся у немцев в руках.
Было очевидно, что не было никакого смысла в транспортировке евреев в Европу: все средства для их уничтожения должны были создаваться там, куда бы ни пришел немецкий солдат. Наконец, требовалось так или иначе решить проблему «Восточных легионов» и лиц славянской национальности, перешедших на сторону Германии. Зима, которая никак не могла длиться вечно, подходила к концу, и вермахту требовалось как можно больше сил для самого решительного и последнего удара по большевикам.
* * *Надо сказать, что, когда нападение на Советский Союз еще только планировалось, а план «Барбаросса» находился в стадии разработки, германское командование на совещаниях самого высокого уровня постоянно подчеркивало, что эта война будет конфликтом совершенно особого рода, где немецким солдатам будут противостоять отнюдь не равные им бойцы и командиры, а фанатичные и расово неполноценные враги, воодушевленные «жидо-большевистской» идеологией, да к тому же еще и в большинстве своем абсолютно дикие и некультурные. Поэтому принципиально важной задачей армии становилось тотальное уничтожение всех тех, кто был заражен этой идеологией либо оказывал сопротивление германским войскам. В результате отношение к тем же пленным и местному населению было таковым, что и те и другие воспринимались как досадная обуза и в любой момент могли быть подвергнуты уничтожению путем самого настоящего и беспринципного террора. Попавшего в плен красноармейца могли убить в первые минуты, часы и дни плена. Немцы активно разыскивали и уничтожали комиссаров, евреев, цыган и даже лиц с «азиатской внешностью», а на этапах транспортировки военнопленных без всякой жалости пристреливали ослабленных и отстающих.
Уже в октябре 1941 года смертность среди советских пленных достигла практически трех процентов в день, однако нормы питания для них при этом урезали еще больше. В результате к апрелю 1942 года только на территории Германии от голода и болезней умерло 47 % находившихся там советских военнопленных, т. е. более 200 тысяч человек! Случалось, что вплоть до весны 42-го немцы освобождали военнопленных из лагерей, но это в основном были украинцы, которые должны были возвратиться в свои дома, чтобы затем работать на благо Великой Германии.
Таким образом, самой распространенной возможностью вырваться из плена был переход на сторону немцев – т. е. предательство и служба в немецких войсках или в полиции. Поскольку подобное использование военнопленных запрещалось Гаагской и Женевской конвенциями, немецкое командование записывало всех этих людей в «добровольцы», которым оно, в свою очередь, лишь только «помогало» бороться против большевизма, а отнюдь не ставило их перед столь страшным выбором силой обстоятельств!
В то же время большая часть «восточных формирований», собственно, вооруженной силой никогда и не являлась, а направлялась на фронт в качестве дешевой и полурабской рабочей силы. Тем, кому немцы доверяли почему-то больше, давали оружие, правда в основном трофейное и с небольшим количеством боеприпасов. Их посылали служить в полицию, на борьбу против партизан и в отряды СС. Делалось это, между прочим, вынужденно, так как еще 16 июля 1941 года на совещании высшего германского руководства Гитлер заявил: «Железным правилом должно стать и оставаться: никому не должно быть позволено носить оружие, кроме немцев! И это особенно важно, даже если вначале может показаться легким привлечение каких-либо чужих, подчиненных народов к военной помощи – все это неверно! Когда-нибудь оно обязательно, неизбежно будет повернуто против нас. Только немцу позволено носить оружие, а не славянину, не чеху, не казаку или украинцу!»
Тем не менее именно зимой 1942 года под знамена вермахта встали десятки тысяч самых различных представителей народов СССР, из которых в спешном порядке было начато формирование так называемых «Восточных легионов». В то же самое время это отнюдь не были легионы из славян! Патологическое недоверие Гитлера к русским и славянам вообще сразу же привело к тому, что пальму первенства в своем коллаборационизме получили тюркские и мусульманские народы Поволжья, Средней Азии и Кавказа.
Первым реальным шагом на пути формирования военных соединений из военнопленных представителей народов СССР в первые месяцы войны стало стихийное появление подразделений, так называемых «хиви» (от немецкого Hilfswillige – «желающие помочь»), которые использовались на различных вспомогательных работах: в роли переводчиков, конюхов, подносчиков снарядов, помощников на кухне, ремесленников, возниц и т. п. По данным германских военных инспекторов, количество «хиви» на Восточном фронте было весьма значительным, достигая в некоторых частях до 10–15 % их состава.
В конце августа 1941 года в лагерях для военнопленных начали работать специальные комиссии Министерства по делам оккупированных восточных территорий (Восточного министерства), которые занимались отделением тюркских военнопленных от других (под тюркскими, при всей запутанности их идентификации, понимались все народы Поволжья, Средней Азии, Кавказа, в том числе, как это ни странно, таджики, армяне, грузины и разные другие малочисленные народности Северного Кавказа). Было создано от 25 до 30 таких комиссий общей численностью от 500 до 600 человек (в основном состоявшие из немцев и многократно проверенных представителей довоенной эмиграции).
14 октября появился официальный приказ ОКВ об отделении тюркских военнопленных и размещении их в специальных сборных лагерях, создававшихся тогда на оккупированных территориях Польши, Прибалтики, Белоруссии и Украины. Такие «отделенные» продолжали считаться по своему статусу военнопленными, положение их в принципе менялось мало, но в значительной степени усиливалась их пропагандистская обработка.
31 октября 1941 года ОКВ сообщал о первых итогах работы: число отделенных и зарегистрированных тюркских военнопленных достигло 55 тысяч. Из них для сотрудничества комиссиями Восточного министерства было отобрано 5600 человек.
Почти параллельно, но без какой-либо санкции сверху пошли абвер и командование отдельных военных частей. 6 октября 1941 года генерал-лейтенант Вагнер от имени ОКХ дал директиву командующим тылами в районах действий групп армий «Север», «Центр» и «Юг» в порядке опыта создать из военнопленных казачьи добровольческие сотни и использовать их в борьбе против партизан, что фактически и стало «днем рождения восточных отрядов». Опыт этот, вероятно, удовлетворил германское командование, и 15 ноября 1941 года ОКХ отдало приказ командующему тылом группы армий «Юг» создать при каждой дивизии по одной сотне из «военнопленных туркестанской и кавказской принадлежности». Созданные сотни впоследствии были объединены в туркестанский полк (позднее переименован в «тюркский 444-й батальон»), который был задействован на охранной службе в районе устья Днепра и на Перекопе.
Осенью 1941 года возникли еще два довольно известных подразделения из представителей кавказских и среднеазиатских народов – это 450-й туркестанский пехотный батальон под командованием майора Андреаса Майер-Мадера и батальон «Бергман» («Горец») под командованием обер-лейтенанта Теодора Оберлендера. Эти соединения, однако, не вошли в состав сформированных чуть позже «Восточных легионов» и существовали впоследствии вполне автономно. Поправившись, Гитлер санкционировал создание «Тюркского легиона», а позднее и вовсе оформил свое решение специальной директивой ОКВ, по которой на территории Польши должны были быть созданы сразу четыре легиона из народов нерусской национальности: Туркестанский, Армянский, Грузинский и Кавказско-мусульманский.
Вербовка в легионы проводилась среди военнопленных в специальных переходных лагерях – дулагах (от немецкого Durchgangslager – переходный, транзитный лагерь), с использованием методов «кнута и пряника». Военнопленным наглядно давалось понять, какие прежде всего материальные «блага» сулит им переход на немецкую сторону – лучшее обеспечение, обмундирование, более свободные условия содержания в лагерях. Пропагандисты делали при этом основной упор на национальную самобытность военнопленных и те гонения, которым подвергались их религия и национальные языки в Советском Союзе.
В основных лагерях формировались сами легионы, а прибывшие в них военнопленные зачислялись в так называемые дополнительные (запасные) роты. Приказ ОКХ № 6953/42 от 24 апреля 1942 года предписывал, чтобы после прибытия в основной лагерь военнопленные обеспечивались так же, как и немецкие солдаты, при этом обращалось внимание на национальные особенности будущих легионеров (например, в питании). Они получали старое немецкое или же трофейное советское обмундирование. Военнопленные должны были как минимум один месяц находиться при таких дополнительных ротах под обязательным строгим контролем и проходить соответствующую подготовку и проверку на лояльность.
При комплектовании подразделений легионеров большое внимание уделялось не только подбору и расстановке кадров, в чем немцы были большие мастера, но и формированию «корпоративного духа» посредством соответствующих знаков различия. Так, легионеры должны были в обязательном порядке носить военную форму германского образца, однако кроме официальных иметь еще и свои собственные знаки различия своей национальной принадлежности: на правой стороне каски, на правом рукаве кителя или шинели и на воротнике кителя.
Кроме того, каждый вступавший в легион приносил клятву верности сначала по-немецки, а затем на своем родном языке: «При Боге я клянусь этой святой клятвой, что я в борьбе против большевистского врага моей родины буду беспрекословно верен Верховному Главнокомандующему германского вермахта Адольфу Гитлеру и как храбрый солдат готов в любое время пожертвовать своей жизнью ради этой клятвы».
После этого на своем родном языке легионер в обязательном порядке должен был сказать: «Я клянусь!»
Немецкий состав «Восточных легионов» должен был стать для «азиатов» образцом поведения и отношения к службе. «Немецкие солдаты должны быть образцом: никакого пьянства в присутствии легионеров, никакого обсуждения приказов вместе с легионерами, никаких унижений немецкого персонала перед легионерами», – значилось в разработанной для них инструкции, которую требовалось неукоснительно выполнять!
Что же касается национального состава, то согласно немецким предписаниям в «Восточные легионы» могли быть записаны узбеки, казахи, туркмены, таджики, киргизы, белуджи, дунгане, иранцы, кашгарцы, шугнанцы, таранчинцы, курамины и азербайджанцы; абхазцы, адыгейцы, черкесы, кабардинцы, балкарцы, карачаевцы, чеченцы, ингуши, кумыки, ногайцы, аварцы, ахвахи, андийцы, багулалы, ботлихи, хваршины, дидойцы, годоберийцы, каратинцы, тиндалы, чамалинцы, даргинцы, кайтаги, кубачинцы, лаки, лезгины, агульцы, цахурцы, рутульцы, табасаранцы, удины, курды, талыши, таты, северные осетины, грузины, аджарцы, гурийцы, имеретинцы, кахетинцы, лазы, мингрельцы, сваны, южные осетины, а также армяне (преимущественно из Карабаха); уфимские и казанские татары, башкиры, говорящие по-татарски чуваши, марийцы, удмурты и мордва.