Окна третьего этажа помпезного дома Панкиных были темны. Странно было доставать из кармана ключи, входить в этот чужой дом, как к себе. Чтобы не стоять в ожидании лифта в пустынном холле, я поплелся на третий этаж пешком.
В квартире меня встретила такая же тишина и уже знакомый запах жилища Панкиных. В тот момент, когда я собирался снять куртку, за дверью, ведущей в гостиную, раздался телефонный звонок. Опрокинув в темноте стул, я бросился зажигать свет. Все это получилось довольно громко. Невольно у меня вырвалось проклятье. Плечом я стукнулся об один из шкафов в комнате, и маленькие флакончики еще долго дребезжали на стеклянных полках. Наконец мне удалось включить свет. У меня все похолодело внутри: наверное, я ожидал увидеть при свете нечто ужасное, но в гостиной все оставалось без изменений. За дверями спальни послышались приглушенные шаги. Телефон, не переставая, звонил. Я снял трубку.
– Алло!
Молчание.
Я ждал, не говоря ни слова. На другом конце провода я явственно слышал чужое дыхание. Мы оба были настороже – мой загадочный собеседник и я. Каждый ждал, чтобы другой каким-то образом проявил себя. Ни он, ни я не хотели вешать трубку. Напряжение становилось невыносимым. В дверях спальни появилась Ева Панкина. Еще более потерянная, чем прежде. Она хотела было спросить о чем-то, но я сделал ей знак молчать и продолжал слушать. Теперь на другом конце провода не слышалось даже легкого дыхания. Не знаю, сколько продолжалась эта игра в кошки-мышки, но уже никак не меньше двух минут. В конце концов сдался мой «собеседник» и отключился.
– Что это было? – прошептала Ева.
– Я не понял… Думаю, ваш телефон не в порядке. Вам надо обратиться в ремонтную службу.
Но ее не так-то легко было одурачить.
– Неправда! Снова было то же самое!
– Что «то же самое»?
Она слегка задержалась с ответом, а потом прошептала:
– Дыхание…
Я увидел, что, произнеся это слово, Ева буквально содрогнулась от страха.
Мне пришлось как можно небрежнее пожать плечами.
– Не забывайте, что сегодня праздничный вечер. Ошибки связи. Или кто-то из ваших друзей просто шутит.
– Нет! У нас мало друзей, и все они – серьезные люди. Я не понимаю, почему… – Ева остановилась на полуфразе, с удивлением оглядела меня, а потом испуганно спросила: – Вы уходили?!
– Видите ли… – начал я, но она меня перебила:
– Вы промокли и… Боже мой! Что это у вас – кровь?
Я машинально провел рукой по лицу, обнаружив под носом бугорок с засохшей коркой.
– Я забыл закрыть свою машину. Когда вернулся, чтобы сделать это, поскользнулся и упал…
Ложь была неловкой, очевидной, но Ева, погруженная в невеселые мысли, никак не отреагировала на мои слова. Сейчас и речи быть не могло о том, чтобы рассказать ей о смерти мужа. Этой женщине явно угрожала опасность, и прежде всего надо постараться защитить ее. Возможно, сообщение от лица Германа было послано с одной-единственной целью: заставить ее остаться дома. А звонили для того, чтобы убедиться, что она действительно никуда не ушла.
Ева устало потерла глаза.
– Не понимаю, почему Германа до сих пор нет. Если он не ранен, что за причина так задерживаться! Наверное, нам следует обзвонить все больницы, чтобы найти его?
– Их слишком много, – невесело ответил я. – И потом сегодня вообще трудно до кого-либо дозвониться.
– Тогда нужно объехать все больницы! Если вы не согласитесь, я вызову такси. Я должна знать, что с ним и где он.
Желая очередной раз оттянуть момент, когда все же придется сказать ей правду, я горячо и, как мне казалось, убедительно заговорил:
– Если бы с ним случилось что-то серьезное, он прислал бы вам адрес больницы. Он же хотел, чтобы вы ждали его дома. Ну, представьте: вы уедете, а он в это время возвратится домой. Вы опять поссоритесь.
Мне было тошно от собственной бесстыдной лжи, но страх признаться во всем, перспектива невообразимой истерики, которая, несомненно, последует вслед за признанием, оказались сильнее. Я сам себя опутал паутиной беспросветного вранья и уже отчаялся выбраться из нее. Мои слова, однако, отрезвили и немного успокоили ее.
– Да, вы правы, – согласилась она.
– Ева, наверно, можно позвонить кому-нибудь из ваших родных, чтобы они побыли с вами.
– Нет! – Она резко вскинула голову. – Никаких родственников! То есть они, конечно, имеются, но у нас… прерваны дипломатические отношения, – закончила она с усмешкой.
Милое семейство. Я разозлился: своих родственников она, судя по всему, не жалует, а родных мужа терпеть не может. Ну, почему бы мне не послать эту женщину к черту? Повернуться, захлопнуть дверь и никогда больше даже не проезжать мимо ее дома! Однако возникшая в мозгу картинка, как я читаю в газете сообщение о жертве насилия или даже убийства в элитном квартале и узнаю на фотографии Еву, остудила мой гнев.
– Как вы себя чувствуете? – спросил я.
– Отвратительно, – отозвалась она и скривилась. – Голова плывет. Очень тревожусь за Германа… Вдруг он все-таки получил травму?.. Может, ему сделали рентген и обнаружили перелом?.. Простите, но мне нужно выпить…
Ева взяла бутылку обеими руками, но они так тряслись, что она вынуждена была поставить ее на место.
– Пожалуйста, плесните мне, – попросила она. Ее взгляд был умоляющим и в то же время требовательным.
Я решил не отговаривать ее. В конце концов, возможно, ей действительно станет лучше. Когда я протянул ей стакан, она с просительной интонацией произнесла:
– А лед? Просто так я не могу выпить… Я не люблю теплое виски, да и слишком крепко…
Пришлось отправиться на кухню за льдом. Когда я вернулся, Ева успела осушить стакан без всякого льда.
– Вы поступили неблагоразумно, Ева, – с укором произнес я.
Это еще было слабо сказано: алкоголь ударил ей в голову, будто ее хватили дубинкой по затылку, глаза помутнели. Через несколько минут она, почти лишившись чувств, перевесилась через подлокотник кресла вмиг ослабевшим телом. Я понял, что пока я ходил за льдом, она все же умудрилась налить себе еще. Бросив кубики льда в горшок с орхидеей, я взял Еву на руки и отнес в постель.
Бог никогда не посылает испытаний сверх того, что может вынести человек. Так не раз утверждал в своих проповедях настоятель Аристарх. Если верить старому чудаку, то я, скорее всего, вплотную приблизился к критической границе.
Я покосился на враждебно молчавший, словно затаившийся, телефон. Нужно вызвать Лизу. Надежда на встречу Нового года за веселым столом на караяновской даче рухнула окончательно. А так мы хотя бы вместе встретим праздничную полночь. К тому же, если я останусь в одиночестве в этой треклятой квартире, точно сойду с ума. Степан еще успеет привести сюда мою жену и вернуться на дачу к бою курантов. По какой-то причине, о которой никто никогда его не спрашивал, он уже два года не брал в рот ни капли спиртного, и наша компания этим беззастенчиво пользовалась.
Набрав номер, я услышал голос Жорика. Мои друзья, пока меня ждали, успели крепко выпить, и Жорик хрипел, как испорченный магнитофон.
– Ты все еще там?! – возмущенно проскрипел он.
– Да, – отозвался я. – Все оказалось очень скверно. Тот человек умер, и его жена совсем не в себе. Я не могу от нее уехать. Пусть Степан подбросит сюда Лизу. Она мне уже предлагала это, но я отказался. Теперь понимаю, что ее присутствие просто необходимо…
– А ты знаешь, что уже начало одиннадцатого?
– Если Степан прямо сейчас поедет, то успеет вернуться к бою курантов. Я отдам ему подарки, которые для вас приготовила Лиза! Дети же их ждут!
– Ты совсем рехнулся! – Мне показалось, что от возмущения Жорик даже протрезвел. – Какого лешего ты должен сидеть с какой-то чужой бабой? Еще и Лизу тащишь!
Я сдержался, чтобы не крикнуть.
– Мы приедем к вам с Лизой утром. Я все-все объясню, и ты поймешь, что я действительно не мог поступить иначе. Прошу тебя, запиши адрес.
– Может, ты темнишь? Вдовушка приглянулась? – Геворг немного помолчал и, сообразив, что несколько перегнул палку, уже спокойно сказал: – Ладно. Давай адрес. Записываю…
Я продиктовал, объяснил, как быстрее проехать к «жемчужному» комплексу, и попросил посигналить по прибытии.
Неожиданно я понял, что зверски проголодался. Несмотря на все драмы, аппетит никуда не пропал, и я побрел на кухню. Я уже находился на том витке стремительно раскручивающейся пружины событий, что вопросы деликатности меня больше не беспокоили. Но все же я не стал трогать праздничные блюда, а отрезал кусок сырокопченой свинины, достал из хлебницы пару ломтей ржаного хлеба и соорудил себе внушительный бутерброд. Потом, немного поколебавшись, снова открыл холодильник и отыскал в нем помидоры и зеленоватый столбик лука-порея. Я намеренно долго и тщательно нарезал на кружки помидорину и лук, пытаясь успокоиться за этим будничным занятием, что почти удалось. Уложив кусочки овощей на свинину, я залил все это великолепие майонезом. Если бы здесь были Лиза и Игнаша, они бы одинаково наморщили носы – фу, как вульгарно. «Но вас тут нет, милые дамы и господа», – подумал я и откусил кусок. Вкус показался мне великолепным. Мудрец Конфуций говорил: от кого пахнет, как от свиньи, тот ест, как волк. Да уж, сегодня я вел себя, как самая настоящая свинья.
Я отдал бы все на свете, чтобы не было этого несчастного случая. Но сейчас мне оставалось только поклясться себе – никогда больше не поддаваться благородным порывам вроде того, что поразил меня в полицейском участке, когда я вызвался исполнить скорбную миссию черного вестника. На душе было муторно, и колкие слова Жорика усугубили мое состояние. Мне даже вспомнился постыдный эпизод из моей жизни, который я изо всех сил пытался забыть.
Это случилось пять лет назад, когда редакция телевидения Кавминвод откомандировала меня в Москву. Там проходил Международный экономический форум, освещавшиеся на нем вопросы касались проблем Северного Кавказа. Я был аккредитован вместе с другими делегатами – в основном из городского парламента и администрации.
Нас поселили в гостинице «Космос», гигантской полуподкове, недалеко от исторического центра столицы. После двух дней непрерывных заседаний, бесед с разными людьми – хорошо известными, красноречивыми, облеченными властью и вносившими в разное время законопроекты, от которых дыбом встают волосы, – я пребывал в несколько сомнамбулическом состоянии. А вечером был роскошный прием для всех участников форума. Я чувствовал себя не в своей тарелке и временами досадливо морщился, когда алкоголь начинал влиять на крутые извивы беседы за столом, но все же учтиво держал рюмку и принужденно улыбался. В тот момент, когда я обдумывал возможность незаметно слинять из ресторана, со мной заговорила женщина, представившаяся тоже журналисткой. На вид ей было лет тридцать пять, и выглядела она ошеломительно: роскошное тело, матовая кожа, большие темные глаза и волнистые каштановые волосы, рассыпавшиеся по плечам.
– Я наблюдала за вами весь вечер, – улыбаясь, произнесла она. – Бедняга, вы словно отшельник. Вы не здешний?
– Это так заметно? – удивился я.
– Есть такой грех. Но не расстраивайтесь. Я видела вас за работой. Что ж, вполне профессионально. – Она взглянула на часы. – Я здесь уже отбыла положенное, и никто не посмеет сказать, что я не умею себя вести в светском обществе. Вы свободны?
– Да, – ответил я, пораженный ее напором.
– Тогда… Правильно ли мне показалось, что вы не прочь уйти отсюда?
– Ну, в общем-то… э-э-э…
Она не стала дожидаться, когда я найду нужные слова, рассмеялась, легонько тронула меня за руку и предложила:
– Тогда уйдем вместе. Жду вас в холле. Будьте паинькой, объясните своему оператору, что вам срочно нужно написать материал.
Не успев удивиться, откуда она знает про оператора, через мгновение я уже растерянно следил, как она идет сквозь толпу гостей, надменная и неприступная. Сроду мне не приходилось встречать таких женщин. И уж я и вообразить не мог, что в эту же ночь окажусь в ее постели. Сохранив юношески-наивный облик, застенчивый, заикающийся от смущения, я всегда был неуверен и неловок с представительницами лучшей половины человечества.
Ольга – так звали мою новую знакомую – пригласила в свой номер «поболтать на сон грядущий и выпить стаканчик-другой». Пока мы возносились на одиннадцатый этаж в бесшумном скоростном лифте, я успел отметить, что у нее очаровательная улыбка.
Как только мы вошли в ее апартаменты, она обняла меня и поцеловала. Поцелуй был восхитительным.
– Вы беззащитны, и я соблазню вас, – сказала она и, посмеиваясь, повела за руку в небольшую гостиную.
От поцелуя и выпитого за вечер голова моя была в тумане, и комнату я толком не рассмотрел. Заметил лишь высокий изящный торшер, изливающий мягкий свет, диван и удобный письменный стол с грудой бумаг на нем. Ольга, неторопливо двигаясь по комнате, достала блюдо с бутербродами, бутылку отличного красного вина и два высоких фужера. При этом она рассказывала низким мелодичным голосом, хотя я ни о чем ее не спрашивал, что она разведена, свободна и независима, что зарабатывает обзорами в экономическом еженедельнике, иногда публикуется в разных других изданиях – по мере необходимости. Она не особенно любопытствовала относительно моей персоны, забавляла рассказами о присутствовавших на приеме могущественных гостях, коротко и зло обрисовывая их. Попивая вино, она искусно вязала узелки того невода, который собиралась накинуть на наивного провинциального журналиста.
В какой-то момент Ольга, прервавшись на полуфразе, поднялась и вышла в другую комнату своего «люкса». Я, словно зачарованный, потянулся за ней. В темноте спальни эта женщина, все так же посмеиваясь, подвела меня к кровати, повернула кругом и подтолкнула так, что я упал на спину.
– Остальное – уж моя забота, – сказала она.
Если Ольга в своем ведомстве была так же деятельна, как в постели, то ее не зря держали на службе.
Она умело и быстро раздела меня. Насколько я помнил, последний раз меня раздевала мать, когда мне было шесть лет и я заболел корью.
Я отдался на волю течению, утонченной сладостной пытке. Ласковые руки, мягкие губы, сладострастный язычок продлевали и продлевали невыразимо блаженную муку. Ольга стонала, раскачиваясь взад-впред, запрокинув голову, всхлипывая, упиваясь любовью. О-о-о… какая женщина…
Потом она обессиленно обмякла, скатилась с меня, растянулась на животе и затихла. Я вытянул руку и осторожно, почти бережно прикоснулся к влажному округлому плечу.
– Очень хорошо! – через секунду сказала она. – И ты был хорош.
– Всегда оцениваешь своих любовников?
– Ты вовсе не мой любовник. Я назвала бы тебя привлекательным мальчиком с хорошими манерами. Вчера ты мне определенно понравился, и у тебя хватило смелости на короткое время зайти ко мне. Подчеркиваю, на короткое время.
– Понятно, – кивнул я.
Я пытался натянуть на себя скомканное покрывало, мне всегда казалось, что мужчина, оставаясь раздетым после занятия любовью, выглядит не особо привлекательным и очень уязвимым. Ольга, опершись на локоть, внимательно наблюдала за мной.
– У тебя такое не часто случается, верно? – со снисходительной улыбкой спросила она.
– Откровенно говоря, нет, – признался я. Мне казалось, что эта женщина видит меня насквозь, а потому сочинять о себе небылицы не имело никакого смысла.
Она поднялась, накинула шелковый халатик.
– Мне завтра, точнее, уже сегодня, рано вставать, и я должна выглядеть свежей, – сказала она, уже не глядя на меня.
Я понял, что мне пора уходить, и спросил:
– Когда снова буду в Москве, позвонить тебе в твой еженедельник?
– Если у тебя не будет ничего лучшего.
– А ты захочешь увидеться со мной?
– Если у меня не будет ничего лучшего.
– Неужели ты такая жесткая, какой хочешь казаться?
– Жестче, мой милый, много жестче.
Она зашла в ванную, и я услышал шум льющейся воды.
Я оделся и вышел, не попрощавшись, унося в душе занозу уязвленного самолюбия и вины, которая с тех пор довольно часто напоминала о себе в супружеской спальне. И утешением не становилось оправдание моего приключения тем, что я был пьян и так надолго уехал от Лизы.
Три длинных автомобильных гудка прервали мои тягостные воспоминания. Но я и так узнал старый черный джип Степы Караяна, потому что уже минут десять глядел в окно. Не закрывая двери, я бросился к лифту.
В этот момент в глубине квартиры раздался телефонный звонок. Сломя голову я понесся обратно и с разбега выдернул вилку из розетки. Звонок, всхлипнув, оборвался. Несколько секунд я прислушивался, не разбудил ли звонок Еву. Мертвая тишина.
Я спустился вниз. Степан вышел из машины и прокричал мне сквозь шум дождя:
– Странные забавы ты придумал себе под Новый год! А заодно и нам всем!
Я изо всех сил сдерживался, понимая, что не имел никакого права злиться на друга, однако раздражение скрыть не удалось:
– Сожалею, что пришлось побеспокоить тебя, но именно сейчас один человек встречает Новый год в морге – по моей вине.
Он передернул плечами и пробасил:
– Несчастный случай – это несчастный случай!
Тем временем Лиза, обогнув машину, подошла ко мне и взяла под руку.
– Дорогой, это действительно ужасно. Но кто заставляет тебя оставаться здесь?
Моя жена надела для праздничной ночи костюм, недавно купленный в дорогом магазине: широкие темно-синие шелковые брюки и серо-голубую шелковую блузу, которая начинала поблескивать, как только на нее падал свет. На плечи была наброшена старенькая дубленка, но на Лизе даже она выглядела элегантно. Свои упругие волосы она уложила аккуратным пучком низко на затылке, а подводка и тени на веках зрительно увеличивали глаза и придавали им загадочность и глубину. Я знал, что мужчины оборачиваются ей вслед; в то же время ее нельзя было назвать красивой, блистательной или даже особенно хорошо одетой. Она выглядела… (внутренне я удивился, когда нашел подходящее слово) интеллигентной. И еще больше удивился тому, что не утратил способность давать оценку окружающему.
– Что у тебя с лицом? – спросила Лиза, внимательно в меня вглядываясь.