— Не плачь, дощатая! — успокоил лодку вещий старец. — Скоро уже отправишься ты на битву. Скажи мне только: искусно ли ты сработана? Сможешь ли сама сойти с катков в море, чтобы ни рукой, ни плечом тебя никто и не тронул?
— Не может мой обширный род ходить, не могут челны, мои братья, плавать, пока не спустят их на воду, пока руками не сдвинут с места, — ответила лодка.
— А если столкну тебя в воду, побежишь ли ты без весел, без рулевого у кормила и без ветра в парусах?
— Нет, — ответила Вяйнемёйнену лодка, — никто из моего рода не побежит по водам, если не будет гребцов за веслами, если праздным останется руль и не надуют ветры парус.
Обрадовался мудрый старец, что нет в лодке пустого бахвальства, и спросил напоследок:
— А поплывешь ли ты с гребцами на веслах, с кормчим у руля и с надутым парусом?
— Весь род мой мчится по морю, — сказала лодка, — если крепко держат руки весла, если правит кормчий рулем и если туго надут ветром парус!
Слез Вяйнемёйнен с лошади и пением спустил чудно изогнутый челн с катков на воду. Тихонько продолжил мудрый старец напевать свои чаровные руны, и появились в лодке на скамьях сильные молодцы, девушки в оловянных колечках и старые седые мужи. Больше сотни человек поместил Вяйнемёйнен в лодку, но ничуть она не осела и легки остались ее обводы. Сам вещий певец сел на корму у руля и велел челну в напутствие как пузырьку бежать по волнам, как лилии скользить по течению.
Взялись за весла старики, и хоть гребли усердно, но медленно убывал путь. Тогда посадил Вяйнемёйнен к веслам девушек, и принялись они прилежно за дело, но все равно еле-еле плыла по равнине моря лодка. Сели грести за девицами молодцы, сильно взялись за весла, но и у них не вышло разогнать челн на славу. Тут уж Ильмаринен сам вызвался грести — и побежала лодка, жадно поедая путь, лишь качались на ней скамейки, стонали рябиновые весла, лебедем пел нос да гоготали уключины. Вяйнемёйнен же, сидя на красной корме, направлял лодку крепким рулем.
В то время Ахти-Островитянин вышел на свой мысочек, на берег убогой бухты, и пригорюнился, что нет в его сетях рыбы, что не хватает им с матушкой хлеба, что почти пуст амбар и плохо ему, плуту, живется на свете. Возился Лемминкяйнен в печали с новой лодкой — взамен той, что осталась, скованная морозом, во льдах залива Похьолы, — уже устроил дно и почти возвел борта, как заметил вдруг зорким взглядом на море незнакомый челн. Тут крикнул он громко с мыса через просторы вод:
Чья это лодка? Чей корабль плывет по волнам?
Ответили ему с лодки девицы и молодцы:
— Что же ты за герой, если не знаешь лодки Вяйнёлы, не знаешь рулевого и гребца на веслах?
Пригляделся Лемминкяйнен и узнал отважного мужа у руля и славного мужа, что налег на весла.
— Знаю я рулевого и знаю гребца, — крикнул Ахти. — Старый Вяйнемёйнен правит лодкой, а на веслах сидит Ильмаринен. Куда плывете вы, герои?
— Правим мы по пенным волнам на холодный север, — ответил Вяйнемёйнен. — Хотим добыть себе Сампо в угрюмой Похьоле, захватить его пеструю крышку в недрах сариольской горы — пусть с мельницей этой придет изобилие в Калевалу.
Воскликнул тут повеселевший Лемминкяйнен:
— О мудрый Вяйнемёйнен! Возьми меня третьим героем, чтобы добыть в Похьоле Сампо и похитить его пеструю крышку! Еще верно послужит в битве мой меч, и руки эти еще послушны моим приказам!
Охотно пригласил Вяйнемёйнен молодца в лодку, с тем чтобы разделил Ахти с ними тяготы пути и славу подвигов. Подхватил веселый Лемминкяйнен брусья и доски, что готовил для своего челнока, и шагнул в подоспевшую лодку Вяйнёлы.
— Зачем принес ты эти брусья? — удивился Вяйнемёйнен. — Все брусочки и доски в моем челне уже на месте.
— Осторожность лодку не погубит, — ответил Ахти. — Бывает, что ломают свирепые бури у лодок в море брусья, а ветры отрывают доски.
— Учить ты меня будешь, нелепый, как делать лодки! — осадил Лемминкяйнена мудрый старец. — Для того и сделан у военного челна выгиб из железа, для того и обиты борта красной медью, чтобы не разбили лодку бури и не повредили ее ветры!
37. Вяйнемёйнен делает из челюсти щуки кантеле
Сел веселый Лемминкяйнен за весла в подмогу Ильмаринену, а Вяйнемёйнен, исполненный радости от вида безбрежного моря, стал с пением править.
Чтобы кратчайшим путем прибыть в мрачную Похьолу, повел песнопевец лодку в речное устье, и вскоре достигли герои бурных порогов. На счастье вспомнил Лемминкяйнен отцовские рыбачьи заклятия, что усмиряют буйство течений, и запел заветные слова:
Под заклинание Лемминкяйнена присмирели ревущие воды, и провел кормчий Вяйнемёйнен лодку без труда меж подводных скал. Однако, как вышел быстрый челн на тихий плес, вдруг зацепился за что-то днищем и стал недвижим. Напрягая богатырские силы, упирали Ильмаринен и Лемминкяйнен весла в воду, чтобы освободить лодку, но ни на пядь не стронулась она с места.
— Посмотри-ка, Лемминкяйнен, — сказал старец за кормилом, — что держит лодку в спокойных глубях: пень там, камень или что иное?
Перегнулся удалой Ахти через борт, заглянул под лодку и сказал:
— Не на пне мы застряли и не на камне — сидит наш челн на спине огромной щуки, на хребте речной собаки.
— Чем только вода не богата, — заметил мурый Вяйнемёйнен, — есть там пни, есть там и щуки. Раз застряли мы на хребте речной собаки, то рассеки рыбу в воде мечом и освободи нам путь.
Вынул удалой Лемминкяйнен из ножен свой острый меч и, размахнувшись, ударил под водой щуку, — но не причинил он рыбе вреда, а лишь сам, влекомый молодецким размахом, свалился через борт в реку. Подоспевший Ильмаринен поднял его тотчас за волосы в лодку и сказал с укором:
— Стал ты уже бородатым мужем, а только таких героев, как ты, пожалуй, не одна сотня сыщется!
Тут сам Ильмаринен выхватил свой меч и, желая поучить Ахти, рубанул воду, чтобы рассечь надвое речную собаку. Но разбился в куски его клинок о чешую невиданной рыбы, а щука даже удара не почувствовала.
Посмотрел на товарищей Вяйнемёйнен и качнул седой головой:
— Оба вы и на третью часть не герои! Чуть потребуется разум мужа, тут и подводит вас рассудок.
Достал рунопевец из ножен свой клинок, но не стал рубить сплеча щучий панцирь, а с края борта вонзил его, словно острогу, огромной рыбе в могучую спину. Застрял меч в щучьем теле; потянул его Вяйнемёйнен повыше, и рассеклась щука от собственной тяжести надвое, так что хвост ушел на дно, а половина с головою упала в лодку. Вновь свободным стал челн, и направил его мудрый старец к берегу.
— Кто распластает щуку? — спросил Вяйнемёйнен сидящих в лодке. — Кто разрежет на части рыбью голову, чтобы добыть щучьи щечки?
— У ловца руки всех умелей, — ответили с лодки молодцы и девицы, — лучше его никто не сумеет.
Вынес вещий старец добычу на берег, снял с пояса нож из холодной стали и, распластав щуку на части, разобрал по костям голову и вырезал щучьи щечки. Велел он девам сварить огромную рыбу, чтобы смогли сполна насытиться отважные охотники за Сампо. Все исполнили девы, и все насытились на славу — остались после обильного пира на камнях лишь рыбьи кости. Посмотрел на них Вяйнемёйнен, покрутил в руках и спросил Ильмаринена:
— Что могло бы выйти из зубов и широких щучьих челюстей, если бросить их в горнило искусного мастера?
— Ничего не выйдет из этих бесполезных костей даже у искусного мужа, — ответил Ильмаринен.
— Может, пожалуй, выйти из них кантеле, — возразил Вяйнемёйнен, — услада слуха, звонкий многострунный короб.
Раз не взялся мастер Ильмаринен за дело, принялся мудрый песнопевец сам скреплять рыбьи кости, чтобы изготовить дивное кантеле — вещь на вечную усладу людям. Из чего вышел короб кантеле? Из черепа и широких челюстей могучей щуки. Откуда взялись для кантеле колки? Из зубов огромной рыбы. Что пошло на струны кантеле? Конский волос от жеребца Хийси.
— Ничего не выйдет из этих бесполезных костей даже у искусного мужа, — ответил Ильмаринен.
— Может, пожалуй, выйти из них кантеле, — возразил Вяйнемёйнен, — услада слуха, звонкий многострунный короб.
Раз не взялся мастер Ильмаринен за дело, принялся мудрый песнопевец сам скреплять рыбьи кости, чтобы изготовить дивное кантеле — вещь на вечную усладу людям. Из чего вышел короб кантеле? Из черепа и широких челюстей могучей щуки. Откуда взялись для кантеле колки? Из зубов огромной рыбы. Что пошло на струны кантеле? Конский волос от жеребца Хийси.
Вскоре изготовил Вяйнемёйнен многострунный короб из щучьих костей и призвал на берег людей из окрестных селений, чтобы показать им певучее диво. Много собралось народа посмотреть на кантеле и послушать его игру: пришли старухи и девицы, молодцы и женатые мужи, старики и босоногие малютки — все хотели подивиться на небывалое чудо. Отдал Вяйнемёйнен кантеле первому, кто явился, и пошло оно из рук в руки: юные и старые, девицы и замужние клали пальцы на щучий короб, но не закипало веселье, не давали отрады струны — лишь рокотали грубо и издавали глухие стенания.
— Негодный вы народ! — воскликнул веселый Лемминкяйнен. — Не способны вы играть и извлекать сладкие звуки! Несите-ка сюда кантеле и поставьте мне на колени, под мои десять пальцев!
Дали в руки Лемминкяйнену кантеле, повертел он его так и сяк и, поставив перед собой, положил пальцы на струны. Но по-прежнему лишь рокотал и безрадостно стонал короб, и тогда воскликнул слепец, что был в толпе средь народа:
— Прекратите издавать несносные звуки! Уже трещит от них голова и в ушах продуты щели! Раз игра столь многих финнов не дала слуху отрады, то бросьте вы это кантеле в омут или верните тому, кто его создал!
Но, услышав эти речи, тотчас ответили струны кантеле:
Осторожно подняли люди поющий многострунный короб и положили его на колени мастеру, под искусные руки, создавшие это чудо.
38. Вяйнемёйнен поет и играет на кантеле
Поднялся Вяйнемёйнен на серебряную скалу отрады, сел на золотой песенный камень, взял кантеле и, смочив два больших пальца слюною, сказал:
— Сходитесь ко мне все, кто не слышал еще усладу вечных рун под напев кантеле!
И запел многострунный короб под руками Вяйнё, поплыли сладкие звуки из-под пальцев старца, и сплелись песня с песней под звон радостных струн, тон которым дали щучьи зубы. Из лесов, заслыша дивные звуки, сошлись внять песне звери: прискакали, прыгая с ветки на ветку, белки, прибежали горностаи, вышел к скале лось, не утерпели рыси, проснулся на болоте волк, и даже медведь поднялся из сосновой чащи и вскарабкался у скалы на ель, чтобы послушать песни Вяйнемёйнена и подивиться ликованию кантеле. Вслед за ними и седой Тапио, хозяин Метсолы, со своим лесным народом поднялся на гору, чтобы услышать дивную игру, а хозяйка Миэликки надела синие чулки с красными подвязками и присела на широкий трутовик у вершины березы, откуда слышны были игра и песни Вяйнемёйнена.
На чарующие звуки прилетели к скале небесные птицы: присел на камень орел, оставивший птенцов ради искусства героя, спустился из-за туч быстрый ястреб, прилетели с болота утки, снялась с озера стая лебедей, и сотни зябликов, чижей и жаворонков взвились над вещим старцем. Даже дочь луны и прекрасная дочь солнца, ткавшие на облаке серебряные и золотые ткани, выпустили из рук челноки и не заметили, как оборвались драгоценные нити, только услышали дивные звуки многострунного кантеле.
И в водах не осталось такой рыбы, которая не устремилась бы предаться восторгу песни и ликованию струн: высунули из рек нескладные морды щуки, добрались до рифов семги, поднялись из глубин сиги и красноглазые окуни, стаей приплыла серебристая корюшка и затихла в камышах, чтобы послушать напевы Вяйнемёйнена. На морском цветке, с бородой из зеленых трав, поднялся из пучины Ахто — никогда не слышал он такой игры и столь дивных песен. Собрались на прибрежье и дочки его русалки — расчесывали волосы золотыми гребнями, да, как услышали чудные напевы, уронили гребни в волны. Даже Велламо — морская царица в платье из подводных трав — пробралась в тростники, чтобы послушать вечные руны, да, облокотившись о камни, сладко задремала от чудных звуков.
Три дня играл Вяйнемёйнен, и не осталось никого из тех, кто слышал звуки кантеле, чье сердце не тронула бы песня и кто не уронил бы, умилясь, светлую слезу. Плакали юноши и старцы, плакали мужи и герои, плакали холостые и женатые, рыдали длиннокосые девицы и жены — так чудесны были напевы вещего Вяйнё. Плакал и сам рунопевец: больше брусники, крупнее горошины бежали из очей его слезы. По щекам катились они на бороду и крепкую грудь — дальше по коленам струились на землю и падали со скалы крупными каплями в глубины вод.
Наконец кончил играть Вяйнемёйнен, снял плавные пальцы со струн и сказал:
— Найдется ли кто среди юных, среди отважных сынов здешнего племени, кто собрал бы мои слезы в глубинах вод?
Но никто не взялся отыскать в воде упавшие слезы Вяйнемёйнена. Тогда, оглядевшись, увидел вещий старец неподалеку черного ворона и обратился к нему:
— Принеси мне, ворон, обратно мои слезы — дам я тебе за это пеструю шубу из перьев!
Но, как ни старался, не смог ворон достать его слез. Поманил тогда Вяйнемёйнен к себе синюю утку и сказал ей:
— Любишь ты нырять в воду, так ступай собери в глубинах мои слезы! Будет тебе славная награда — пестрая шуба из перьев!
Тотчас нырнула утка в глубокие воды под скалой и на черном иле собрала в клюв все слезы Вяйнемёйнена. Принесла она их в ладонь рунопевцу, и увидели все, что чудесно преобразились слезы, став голубыми жемчужинами размером с голову касатки, какие служат украсой царям и утехой могучим.
А синюю утку за службу одел Вяйнемёйнен в пестрые перья.
39. Герои Калевалы похищают Сампо
Вскоре отправились добытчики Сампо дальше, в сумрачную Сариолу, где губят храбрых и смертью встречают героев, — Ильмаринен с Лемминкяйненом налегли на весла, а вещий старец взял в руки кормило. Направил Вяйнемёйнен лодку твердой рукой через бурные потоки и пенистые волны к знакомым перекатам у пристани хозяйки Похьолы.
Минуло время, и прибыли герои Калевалы в Сариолу. Вытащив челн на обитые медью катки, прошли они прямо в дом старухи Лоухи.
— Зачем явились? — со злобою насторожилась хозяйка Похьолы. — С какой заботой пришли вы сюда?
— Пришли мы к тебе за Сампо, — открыто сказал Вяйнемёйнен. — Хотим мы поделить изобильную мельницу, чтобы и наша земля получила от нее радость.
— Не делят меж охотниками белку, — огрызнулась Лоухи, — и куропаткой лишь один насытится. Только мне будет служить Сампо, и не видать ему иного владыки!
— Если не хочешь, чтобы миром взяли мы половину, — сказал Вяйнемёйнен, — то возьмем мы силою все без остатка.
Разозлилась на такие речи Лоухи и созвала народ Похьолы: мужей с мечами и молодцев с копьями — на погибель дерзким героям Калевалы. Но, ничуть не страшась, взял Вяйнемёйнен свое кантеле и поплыли из-под плавных пальцев чудные звуки: заслушались мужи Похьолы игрою, и повлажнели их глаза, а руки ослабли. Зачаровал вещий старец врагов, а как обессилели они, достал из кожаного поясного кошеля стрелы сна и навел на глаза воинов дремоту — запер на замок веки всему народу мрачной Сариолы.
Из дома Лоухи отправились герои к медной скале, где за девятью замками хранилось в недрах изобильное Сампо. У крепких ворот пропел Вяйнемёйнен тихонько заклинание, и от его негромких слов затрещали на воротах засовы, а створки покачнулись с тяжелым скрипом. Чтобы не проснулись зачарованные сном враги, смазал мастер Ильмаринен замки жиром, а петли — салом и одним лишь пальцем легко отворил запоры. Распахнулись глухие ворота, и сказал Вяйнемёйнен:
— Ступай, Лемминкяйнен, за Сампо — ты прежде всех обернешься!
Без просьб готов был похвалиться удалью Ахти и, ступив к темному зеву пещеры, сказал товарищам:
— Вот увидите, только ударю ногой — и сворочу Сампо! Войдя в гору, ударил Лемминкяйнен Сампо пяткой, но даже не шевельнулась на нем пестрая крышка. Тогда, уперев колено в землю, обхватил Ахти мельницу руками, но и тут не удалось ему сдвинуть Сампо — крепко держали его цепкие корни. На счастье пасся неподалеку могучий бык Похьолы с рогами в сажень и мордой в полторы сажени: захватив с поля плуг, привел того быка Лемминкяйнен в медную гору и, пройдясь вокруг изобильной мельницы, выпахал сошником все ее крепкие корни. Тут покачнулась на мельнице крышка, и тогда, взявшись дружно за тяжелое Сампо, вынесли герои Калевалы его из недр утеса и положили на дно лодки. Спустили мужи челн, груженный добычей, с катков в воду, взошли на него сами и, оттолкнувшись веслом от берега Похьолы, вывели лодку на широкую гладь.