— Полезная штука? — спросила я.
— Как же, как же, очень нужная вещь! — начал он объяснять. — Здесь мои картины, люди заходят, смотрят, приглашают на выставки. Вот месяц назад я в Амстердам ездил, помнишь? На выставку экологов, с «Лабиринтами природы». Так вот, это они меня в Интернете откопали! А вот вчера картину купили, парень из Ростова приезжал! Это тоже через Интернет.
— Значит, — в голове сложился план, — если я помещу на своей страничке фото свое и напишу: «Даю всем и бесплатно!» — найдутся желающие?
Он досадливо поморщился и, не ответив, отвернулся к монитору.
— Тимур, а кто тебе сайт делал? Ты же сам не умеешь!
— И его трахнуть хочешь? — отозвался он. — Ладно, тебя же не остановишь! Это Вовка Кривошеев. Ты хочешь свой сайт? Ну хорошо, хорошо. Телефон у меня в мобильнике записан. Сейчас скажу…
— У тебя мобильник есть? Ты разбогател? — я удивилась, потому что раньше он не интересовался модными игрушками.
— Да, — сказал он просто, — я же картину продал.
— За сколько? — не отставала я.
— Тысяча долларов.
— Ого! А что ты продал? Из «Лабиринтов»?
— Нет! — он возмущенно повернулся ко мне. — Ты спятила?! «Лабиринты» не продаются. Это только для выставок. Я продал «Кровь на асфальте».
Такие вещи стали появляться среди мягкого, радостного и яркого ряда работ художника Тимура Багрова. Он подписывал их «Дервиш Тимур», и это был слегка завуалированный кич. Упомянутая «Кровь на асфальте» изображала действительно кровь на асфальте, оставшуюся после того, как кого-то пристрелили в этом месте и убрали тело. Асфальт был прорисован так, что хотелось дотронуться до холста и убедиться, что это настоящий гравий, залитый битумом. А вот кровь лежала сверху, как кусок картона: плоское красное пятно. Контраст фактур привлекал и останавливал взгляд зрителя. Но самым главным было другое. Не знаю, какими методами, но «Дервишу Тимуру» удалось передать такое ощущение смерти, что мороз продирал по коже. Сначала я думала, что это только мое впечатление. Ну, личное восприятие извращенного ума. Однако я слышала отзывы критиков, читала письма, полученные Тимуром через Интернет, — все твердили одно: это воплощение страха смерти!
Всего было, на данный момент, шесть работ, подписанных «Дервиш Тимур». Все они производили какое-то жуткое впечатление. После окончания каждой из них Тимур дико напивался и не трезвел дня три-четыре. «Лабиринты природы» не нуждались в таких активных антистрессовых мероприятиях. В период запоя он запирался в мастерской и пускал туда только меня. Я готовила ему еду, дожидалась, когда он немного проспится, и заставляла его помыться и поесть. Потом уходила примерно на сутки. Когда «Дервиш Тимур» запил после первой работы — я испугалась, но попробовала переждать немного — ведь раньше не было такого! И вправду, он вышел из запоя через три дня, вполне бодрый и довольный собой. Почему пил — не объяснял. Но задавать вопросы на такие личные темы я не считала себя вправе. Если он захочет, если я буду нужна, — позовет. Он не позвал. Это снова показалось мне вполне справедливым.
Выспросив у мужа все, что касалось создания своей домашней странички, я обратилась к Вовке Кривошееву за помощью. Он помог, я расплатилась натурой. Кривошеев был бабником, а на мне уже клейма негде ставить было.
Словом, вскоре у местных проституток появился свой сайт. Я размещала на нем их немного приукрашенные фото, а они платили мне десять процентов от выручки. Девочкам нравилось: через Всемирную паутину клиенты попадались в основном приличные. Это вам не на улице стоять! Я тоже рада была грязным деньгам. Тимура тошнило от моей деятельности.
— Сутенерша, бандерша хренова! — говорил он. — Ты хоть фамилию мою убери! Не позорь, все же в городе меня знают.
— Дурак ты, — отвечала я беспечно. — Для того и делается! А девяносто процентов тех, кто тебя в городе знает, уже в моей постели побывали!
— Убить тебя мало! — прошипел он, мысленно натачивая кривую татарскую саблю.
— А ты разведись со мной! — улыбнулась я сладко.
Глава 6
И все же после больницы я вернулась домой совсем подавленная. Психологи здорово потрепали меня. Надо было отвираться от них, выкручиваться от всяких вопросов и при этом изображать искренность. Как-то все плохо теперь получается. Свою жизнь разрушаю своими руками, будто черт в меня вселяется, но неужели я и вправду пыталась покончить с собой и не помню этого? Мне назначили курс терапии и посещение психотерапевта, но я отменила эту ерунду. Эдак они и на самом деле убедят меня покончить с собой, а я не хочу!
У нас жил папа, и мы с мужем вновь оказались в одной постели. Конечно, это ничего не значило: Тимур брезговал мной, а я стала ненавидеть сам секс после всех этих чужих мужчин. Выспаться намного важнее!
В первую же совместную ночь Тимур разбудил меня со словами:
— Что с тобой? Ты плачешь? Тише, тише, разбудишь Игоря!
Я проснулась на судорожном вздохе. Лицо было мокрое, подушка пропиталась соленой жидкостью.
— Я плакала? Глупости какие! Мне ничего не снилось!
— Варя, — он произнес мое имя, и я вздрогнула — так давно этого не было. — Ты плакала! Между прочим, это происходит каждую ночь, я слышу твои рыдания через стену!
— Я смеюсь до слез, вот и все!
Тимур подвинулся ко мне и приобнял за плечи. Мне стало неуютно, я привыкла относиться к себе как к неприкасаемой, грязной шлюхе. Дружеский жест обжигал. Я высвободилась из его рук. Он не обиделся и спросил:
— Ты не замечаешь, что плачешь?
— Да не плачу я! Глупости какие!
— Знаешь, пусть они полечат тебя! — Он имел в виду отвергнутых мной психотерапевтов. — По-моему, ты больна. Эти слезы и попытка самоубийства, а главное, что ты не осознаешь своих поступков. Все это — болезнь.
Боже, избавь меня от его заботы!
— Какая тебе разница! Нормальная я или ненормальная, тебе-то что! Мы чужие люди, живем ради денег. Я уже истаскалась вся, ты уже убить меня готов! Когда же это кончится? Может, правда, пора газом травиться?!
И тут я заплакала на самом деле. Мне стало так гадко от всех своих дел, я видела Тимура рядом, понимала, что из-за своей глупости потеряла его навсегда, и так хотела любого, пусть самого печального, но исхода!
Он сидел рядом со мной на постели, обняв свои колени и опустив глаза. Больше попыток утешить меня муж не предпринимал. Вдруг стало жарко от всех этих не предусмотренных протоколом эмоций, и я решила подышать свежим воздухом. Встала, накинула на короткую трикотажную маечку легкий шелковый халатик и вышла на балкон. Мне показалось, что папа все же проснулся — где-то скрипнула дверь. Я стояла в темноте над спящим городом.
Зачем я так живу? Зачем я сделала себя несчастной? Тимур не разведется со мной, ему по-прежнему нужны деньги. А теперь, когда мой отец занимается художественными выставками, муж вытерпит бордель даже у себя дома!
К тому же отец пообещал познакомить Багрова с директором «Арт-салона» — Михаилом Ижевским, большим авторитетом в Гродинском художественном бомонде. Ижевский уже видел работы Багрова и согласился взять несколько ранних пейзажей Тимура и серию акварельных этюдов на морскую тему. Это только для начала. Потом, если Багров «пойдет», как выразился папа, его работы разместят в центральной части экспозиции.
Кажется, хлопнула входная дверь. Наверное, это Тимур ушел в свою мастерскую. Он иногда вот так неожиданно пропадал, и это означало, что в голову художника пришла какая-то идея, а значит, до утра он ждать не может! Тем лучше.
Конечно, работы Багрова «пойдут»! Он талантлив, он дьявольски талантлив! И с помощью моего папы он получит роскошную PR-кампанию в местных СМИ. К тому же о творчестве молодого художника положительно отзовется сам Ижевский со товарищи. А это многого стоит. Тимур завоюет Гродинский художественный олимп. Я нужна Тимуру, я — его заложник, гарантия карьеры его. Вот так я попала в ловушку.
Но самое страшное, что эту ловушку сама же на себя и поставила! Теперь, когда я так извалялась в грязи, что стала омерзительна в первую очередь самой себе, теперь, когда уже ничто и никогда не сможет смыть осклизлых воспоминаний, теперь мне нет дороги назад. Я уже никогда не смогу просто войти в свой дом, просто поцеловать своего мужа, просто лечь с ним в постель и просто заниматься любовью. Со мной всегда будет ощущение своей мерзопакостности, своей порочности, своего опыта шлюхи. Я плакала, жалея себя, но вдруг прислушалась.
Мне показалось, что в квартире что-то снова зашуршало, приближаясь к балкону, ко мне. Я повернулась спиной к парапету и стала вглядываться в темень кухни. Скрипнула балконная дверь, и скрюченная в три погибели фигура метнулась мне в ноги. Я испугалась, а чьи-то руки уже отрывали мои ступни от пола. И я даже не поняла, как это случилось, когда мое тело вдруг оказалось летящим вниз, к земле, к смерти! Мне удалось только сгруппироваться, потому что такова была выучка моего тренера по борьбе — группироваться, даже если падаешь с табуретки. Сейчас я пикировала с шестого этажа и успела очень многое обдумать за полет, в том числе и бессмысленность тренерской науки.
Еще я успела подумать, что это будет больно — умирать от удара о бетонные плиты, опоясывающие наш дом. И еще — что так будет лучше и для меня, и для Тимура. Папа теперь ему ни в чем не откажет, а он освободится от такой мрази, как я!
Потом был удар, треск и второй мягкий удар — я потеряла сознание.
Потом был голос Тимура, шепчущего мне что-то такое обеспокоенно-ласковое и обнадеживающее. Были его теплые руки и жуткая, непереносимая боль в позвоночнике. Господи, за что это! И еще (какой чудесный сон!) были поцелуи Тимура. Я через ослепляющую боль счастливо ощущала их на лбу, висках, щеках, губах… Пусть это будет вечно! Но как же мне больно, как больно!
Глава 6
Мне сказали, что я снова пыталась покончить с собой! Ну не дура ли? На этот раз способ самоубийства был выбран абсолютно надежный. Вот только неудачникам не везет даже с суицидом. Я, и в это просто невозможно поверить, упала не на землю, а на «КамАЗ», крытый брезентом. Мое тело, сжатое в кулак, сначала пробило этот брезент, а потом плюхнулось в тюки с ситцем. Вот так. Жизнь мне непроизвольно спас водитель грузовика, оставивший, вопреки велению своего начальства, «КамАЗ» с товаром возле своего дома.
Я не очень пострадала, только что-то случилось с дисками моего бедного позвоночника. Они сдвинулись, и теперь надо было их вправлять на место и лечить.
Да, еще один момент. Тимур вовсе не был бесплотным видением. Он на самом деле вышел из квартиры за пять минут до моего полета. Лифт не работал, Тимур пошел пешком. У него возникло желание поработать, и, обдумывая, что и как он будет делать, художник шел через двор, когда раздался мой отчаянный крик. Я не помню, чтобы кричала, но так было. Тимур не сразу уловил, что это я, но как-то почуял, а потом увидел мое тело, падающее в грузовик. Он бросился к машине, влез на нее, достал меня и…
Померещились ли мне его поцелуи — не знаю. Очень может быть! Однако это он вызвал «Скорую» и привез меня в больницу.
О новых испытаниях, которым подвергли меня чертовы психотерапевты, вспоминать не хочется. Они упорно делали из меня идиотку, которой наскучила ее сытая жизнь. Я сопротивлялась, как могла. Потом уже собралась соблазнить доктора, но явно была не в форме: спина болела постоянно, днем и ночью. Не знаю, когда мне было хуже!
Обезболивающие уколы не приносили облегчения. Я так устала от невозможности нормально ходить, сидеть, лежать, что даже плакала. Выздоровление от второй смерти изрядно затянулось.
Ко мне часто приходил папа. Ему пора было уже уезжать, готовиться к летней выставке в своем новом выставочном центре, но он все тянул, не желая оставлять меня одну. На Тимура рассчитывать не приходилось. Я знала, что он тяготится мной и уже был бы рад, если бы мне удалось довести до победного конца хотя бы одну из своих попыток переселиться поближе к господу богу.
Папа же просто считал, что на человека искусства бессмысленно надеяться в трудной житейской ситуации. Мы хорошо пускали ему пыль в глаза, изображая счастливую пару, тем не менее папа уже был однажды связан с одной неземной персоной. Свой опыт он переносил на мою ситуацию.
— Видишь, Варька, как получается, — говорил он, сидя у моей койки. — Обычно дочери повторяют судьбу матерей, но ты умудрилась повторить мою судьбу. Ты, наверное, до сих пор обвиняешь меня в том, что я бросил твою маму и мы с тобой не общались, пока тебе не исполнилось восемнадцать, а она не… не умерла!
— Папа, ты знаешь, ни в чем и никогда я тебя не обвиняю. Посмотри, что бы я без тебя сейчас делала? На что бы жила? Я же ноль, бесполезный ноль. Только ты и даешь мне возможность безбедно жить! Да еще и мужа содержать…
— Варька, никогда не называй себя нулем! Никогда. Ты просто еще не нашла себя, не определилась! И ты слишком любишь Тимура и живешь не моими деньгами, а его картинами. Я же вижу! Ты плачешь над его пейзажами и ходишь как больная, если у него период застоя. Ты даже не его картинами живешь, а его дыханием.
— Вот ерунда! — хоть и выгодно было оставлять папу при его мнении, но такое уже слишком! «Его дыханием»! — Я живу — и все. Да, Тимур много значит для меня и его работы тоже, но…
Я возмущенно развела руками.
— Да, я тоже так говорил, когда жил с твоей матерью. Но в том-то и дело, что когда любишь человека, очень нуждаешься в его тепле, — он уже погрузился в воспоминания, и не было смысла его перебивать. — С твоей мамой жить было просто невозможно. Она существовала для искусства. А я оказался рядом случайно, мои чувства не имели никакого значения. Вот же парадокс: они, эти художники, такие тонкие, эмоциональные, живут в мире гармонии, наблюдают перспективы, а близких своих в полуметре не замечают!
— Ну, близкие тоже хороши, — сказала я, имея в виду, конечно, себя.
— Да, — согласился он невпопад. — Я тоже не ангел. Я всегда слишком много работал и не часто интересовался ее творчеством. Придирался к ней: готовить не умеет, в доме грязь, ты голодная бегаешь по двору, а она у мольберта! Ох, вернуть бы все! Сам бы готовил, только бы она рядом была! Дурак, я дурак.
Он уже расчувствовался, что было довольно непривычно. Мне казалось, что это психотерапевты его обработали: он не понимал, какая хрень творится со мной и почему я не хочу жить, боялся, что уйду, как мама ушла из его жизни и из жизни вообще. Но спрашивать, говорить о проблеме опасался. Просто не знал, как. Он только сказал на прощание:
— Варька, все пройдет! Не поступай, как она, не надо! Многим будет больно. А я и не переживу, наверное. У меня же никого больше нет, кроме тебя!
Что ответить, как им всем объяснить, что не прыгала я с шестого этажа?! Ну как бы я прыгнула, увидев внизу этот дурацкий «КамАЗ»? Да и синяки на щиколотках никто из докторов объяснить не смог. Мне сказали, что завтра придет следователь из милиции, и я смогу ему все рассказать. Мой основной соперник в борьбе за мой же здравый смысл был светом психиатрии и солнцем на небосклоне психологии. Его звали Евгений Семенович Костров. Он думал, что, когда следственные органы докажут, что на меня никто не покушался, я признаю себя помешанной на суициде. Посмотрим!
Следователь Павел Седов, молодой серьезный парнишка с коротко стриженными рыжими волосами и смешными веснушками на курносом носу, пришел ко мне в палату утром, около девяти.
Я уже привела себя в порядок. Мне не хотелось произвести впечатление сумасшедшей, и поэтому я гладенько зачесала волосы, аккуратно подкрасила губы помадой нежно-бежевого цвета и надела скромный чистенький халатик из тех, которые не распахиваются без надлежащей команды.
Павел вошел, поздоровался и сел на стул возле кровати. Из того, что он даже блокнотик с ручкой не достал, я поняла: Костров уже общался с эскулапами. Что делать? Профессиональное мнение психиатра и бред сумасшедшего, что выглядит убедительней?
— Итак, Варвара Игоревна, что вы хотели мне рассказать? — спросил следователь, представившись.
— Я хотела рассказать, что… Знаете, я видела человека, сбросившего меня с балкона!
— Да? И как он выглядит? Какого цвета у него волосы? Глаза? Во что одет? Это был мужчина или женщина?
— Вот именно, — кивнула я, подтверждая, что последний вопрос самый правильный. — Я даже не могу сказать, мужчина или женщина. Дело было ночью, мелькнула тень человека в черном — и все! Но ведь у меня на щиколотках остались синяки! Пусть ваш судмедэксперт осмотрит и скажет, что меня схватили за ноги и выбросили с балкона.
— Варвара Игоревна, — он точно говорил со мной, как с сумасшедшей. — Поймите, доктора считают вас не совсем здоровым человеком, а синяки на щиколотке могут появиться и от другого!
— Да? От чего, другого?
— Ну, судя по вашему образу жизни, — вы знаете.
Он сально ухмыльнулся, и я поняла! Секс! Ха-ха, так я еще не пробовала! А он опытнее меня, очень интересно… Надо же, навел справки, чем я по жизни занимаюсь.
— Вы, Паша, ошибаетесь. Можете спросить моего последнего партнера. Так мы с ним не делали, — я говорила нарочито серьезно. — Но вы должны проверить, кто захотел меня убить.
— Ну, для этого пришлось бы разбираться со всеми вашими друзьями мужского пола, а на это и жизни не хватит. — Седов уже не скабрезничал, а просто хотел отделаться от меня. — Ваш образ жизни рано или поздно должен был привести к неприятностям. Ладно, напишите заявление, потом посмотрим.
— Потом, это когда меня убьют? — возмутилась я. — Любая шлюха достойна того, чтобы ее защищали следственные органы. Таков закон, и вы это знаете!
Он согласно кивнул и поднялся.
— Всего хорошего, Варвара Игоревна.
Я отвернулась. Он вышел из палаты.
Глава 7
Через месяц в «Арт-салоне» Михаила Ижевского состоялось открытие выставки работ молодого талантливого художника Тимура Багрова. Из мастерской было вывезено буквально все, до листика. Ранние работы Тимура занимали левую стену небольшого светлого помещения, отведенного под экспозицию. Справа висели этюды, наброски и акварели Багрова. Посередине размещались «Лабиринты природы». Серия уже состояла из восьми работ, но мне больше всего нравились папиллярные линии пальца человека, мозг человека и, конечно, «Малахит».