— Были у нас неприятности, — начал Санду.
И он рассказал Владу о стычке с незнакомцем, о трудных минутах, которые им пришлось пережить, и о том, как им помог товарищ Петре Станку.
Влад выслушал и порадовался, что ребята сами сумели найти выход из положения.
— Но теперь все огорчения уже позади, — заключил Санду. — Только вот…
— Ага, значит, не все, — сказал Влад. — Что-нибудь ещё случилось?
— Случилось, — со вздохом отозвался Мирча.
— Послушаем. Подумаем вместе, может быть справимся и с этой бедой.
Рассказывали наперебой, стараясь ничего не упустить, чтобы инструктор увидел, как было дело. При этом все заглядывали Владу в глаза, и, заметив набежавшую на них тень, когда речь зашла о размолвке с Нику и Илиуцэ, Дину спросил:
— Надо было попросить их остаться?
Дину был уверен, что Влад ответит: «Да, надо было…» Но тот решительно сказал:
— Просить не надо. Вы правильно поступили… по-мужски! Никакого промаха вы не совершили. Но на этом дело не кончается. Важно решить, как вам действовать дальше. Нику и Илиуцэ — ваши товарищи. Вы должны им помочь. Но легко сказать «давайте поможем», а вот по-настоящему помочь не так-то просто…
Говоря это, Влад чертил карандашом одну линию за другой на записочке, прикреплённой к картонке календаря. Потом он повернул календарь к ребятам, и, пока они читали подчёркнутые строки, Влад процитировал по памяти:
— «Ничего не делается само собою, без усилий воли, без жертв и труда…» Это слова Герцена, великого русского мыслителя, — сказал он. — Постарайтесь запомнить их. Они сослужат вам пользу и теперь. Подумайте вместе, но только серьёзно, и вы сами найдёте решение, как действовать, чтобы помочь своим друзьям. А насчёт Нику вы ведь взяли на себя обязательство.
— Мы его выполним! — сказал Санду. — Сделаем всё возможное, потому что… — Санду опустил глаза и повторил слова цитаты: — «Ничего не делается само собою».
— То-то, — сказал Влад. — А как сбор гербария?
— Мы уже собрали несколько растений, — ответил Мирча. — Маловато, правда, но завтра…
— Прекрасное это слово — «завтра», — сказал Влад как бы про себя, словно никого не было в комнате. — Но у него есть свой секрет. Чтобы «завтра» стало действительно прекрасным, не нужно зря терять «сегодня»… — И, точно спохватившись, что он тут не один, Влад громко спросил: — Что у вас намечено на завтра?
— Мы ещё не решили!
— Ещё нет?
— Ведь так, наобум, это не решается.
— Знаю, — улыбнулся Влад. — Нужно собрать совет командиров, записать в вахтенный журнал распорядок дня: экипажи боевых кораблей уходят в плавание, а береговые… впрочем, для них тоже найдётся работа. У вас ведь дисциплина строгая…
Уф! Какой вдруг маленькой стала комната! И потолок как будто ниже, чем был. Со скамейкой возле печки происходили форменные чудеса — она начала ускользать из-под Санду. А как выдерживает подоконник? Кровать тоже вроде покосилась…
— Откуда же… откуда вы это знаете? — спросил Дину, вытянув шею, как жираф.
— Как вы узнали? — встрепенулись и остальные.
— Что? — спокойно спросил Влад.
— Про совет командиров, про корабли… Мы ведь никогда не говорили с вами насчёт нашего порта.
Влад приподнял брови, прикинувшись удивлённым:
— А разве это тайна?
— Нет, но…
— Если это тайна, то я ничего не должен был знать. Хранить тайну — вещь важная. Раз такое дело, раз нельзя разглашать — всё! Кончено! Рот на замок, замок на ключ, а ключ в пруд. А так какая же это тайна? — Влад открыл ящик стола и вынул оттуда тетрадь. — Вот кто рассказал мне про ваш порт. Вот эта тетрадка.
Ребята мигом окружили стол.
— Да ведь это наш вахтенный журнал! — воскликнул Санду.
— Прошлогодний журнал! Как он здесь очутился? — удивлялся Мирча.
— Каким же образом? — спросил Алеку и чуть было не добавил: «Тысяча китов!»
— Дину! — Санду выразительно посмотрел на Дину, и его суровый взгляд был красноречивее всяких слов.
Дину глядел на тетрадь так, как будто видел её впервые. «Каким чудом она попала в стол к Владу? Не залетела же!..»
Влад угадал его мысли.
— Ты оставил тетрадь в классе. Я нашёл её возле твоей парты. Вот каким образом я и узнал всё. Ну ладно, мы и так, пожалуй, много времени потеряли. Сами потом разберётесь… — И он обратился к Санду: — Как же насчёт завтрашнего дня?
Тут он заметил, что дверная ручка дёрнулась, но прошло время, а дверь всё не открывалась. Следя за взглядом Влада, ребята тоже повернулись к двери. Видимо, там кто-то был и собирался войти, но никак не решался.
— Кто там? — спросил Влад.
Дверь тихонько отворилась, и в комнату просунулась круглая, как шар, стриженая голова. Петрикэ! Озадаченные ребята молчали. Невероятно! Неужели это Петрикэ? Что это он как мокрая курица? Ведь, бывало, от самой калитки по свисту его узнаешь, и дверью он всегда хлопает так, что стёкла дрожат, а сегодня…
— Здравствуйте… — сказал Петрикэ, остановившись в дверях и не поднимая головы.
Он был одет в те же парусиновые штаны, подпоясанные широким солдатским ремнем, и в толстый свитер. Такое облачение в начале июля, когда термометр показывал по меньшей мере сорок градусов тепла, не могло не вызвать смеха.
— Едешь на Северный полюс? — пошутил Мирча.
— Лыжи за дверью оставил, юноша? — засмеялся Дину.
— Как снег, ещё идёт? — стараясь не смеяться, спросил Алеку.
Улыбнулся и Петрикэ, но от глаз Влада не ускользнули его смущение и подавленность.
— Я немножко простудился. Потому… — Петрикэ развёл руками, как бы говоря: «Ничего не попишешь! Бывает, и среди лета люди простужаются». — Мама… то есть даже не мама… я сам боялся, как бы ещё больше не простудиться, и надел свитер.
— Ну, тут, я думаю, ты можешь его снять — не продует, — самым серьёзным тоном посоветовал Влад.
Но, как уже неоднократно случалось, весёлые огоньки, мелькнувшие в его глазах, заставляли усомниться в этой его серьёзности. Поэтому ребята и следили так за взглядом Влада: он говорил им больше, чем слова. Влад, например, скажет; «Сами разберётесь в этом деле». И всё. А взгляд говорит: «Попытайтесь, вы ведь против того, чтобы с вами нянчились. Знаю, нелегко, но где это видано, чтобы пионерам — разжевали и в рот положили?» Так и теперь: посмотрев на инструктора, Петрикэ уловил гораздо больше, чем было сказано.
— Я не простужен… — пробормотал Петрикэ, прислонившись спиной к двери.
— Знаю, — заметил Влад.
— А всё-таки, что с тобой, Петрикэ? Что случилось? — забеспокоился Санду. — Что-нибудь серьёзное?
— Ничего не случилось… — Петрикэ осмелел: — Уж нельзя и свитер надеть, подумаешь!
— И в самом деле, — сказал Влад. — Не будем терять время. У меня есть предложение насчёт завтрашнего дня — новая игра. Вчера вечером в деревне, когда все легли спать, я от нечего делать придумал одну игру. Думаю, что она заинтересует вас.
Он снова открыл ящик стола, вынул оттуда лист бумаги, исписанный с обеих сторон, и протянул его Санду:
— Вот, пожалуйста! Если понравится, займитесь… Нет, нет, сейчас не читай! Завтра еще успеете. — Влад встал и спросил: — У вас ещё какие-нибудь дела ко мне или на этом кончим?
— Я должен уйти, — сказал Дину. — Мама велела мне поскорее вернуться.
— И нам пора, — сказал Мирча, соскакивая с подоконника.
Пока все выходили, Влад сделал знак Петрикэ. И когда они остались вдвоём, инструктор строго спросил его:
— Ты кто, пионер или хамелеон? Зачем тебе понадобился свитер? Ты думал, не заметят, что ты без галстука? Значит, тебе легче было обмануть товарищей, чем зашить его?
Покраснев и уставившись в пол, словно оттуда могла подоспеть помощь, Петрикэ удивлённо спросил:
— Откуда вы знаете?
— Я тебя спрашиваю… Если на вопрос ты будешь отвечать вопросом, мы никогда не договоримся. Здесь «комната пяти правил», а не говорильня.
— Я хотел зашить, но не умею, и будет заметно…
— А ты как хотел — чтобы никто не узнал? Как будто ничего и не было? Если разорвал галстук, нечего скрывать! Изволь теперь сам зашей.
— Зашью. Сегодня же!
— Ладно, иди.
Петрикэ ушёл. Но догонять друзей не стал. Он с горечью подумал: «Значит, Санду всё-таки рассказал Владу. Ну и ябеда! А я-то, дуралей, дружу с ним! Ну ничего, я с ним расквитаюсь!»
Глава двенадцатая. После семейного совета
«Семейный совет» в доме Бунеску начался вечером.
Когда Петрикэ вернулся домой, отец, «председатель совета», уже восседал за столом. Перед ним лежала раскрытая клеёнчатая тетрадь, и он что-то помечал карандашом.
Карандаш был прикреплён цепочкой к петлице форменной тужурки, висевшей на спинке стула, и поэтому, пока отец писал, синяя тужурка дёргалась, точно марионетка.
Тут же были: мать, Мария — каменщица, Ион — лейтенант и Вирджил — будущий химик, ещё не имевший «права голоса», поскольку он не входил в совет, а только замещал Софию, воспитательницу, которая задержалась на совещании в отделе народного образования.
Увидев заседавших, Петрикэ поздоровался и сразу направился в комнату к малышам, где сестрёнки затеяли шумную возню, стараясь во что бы то ни стало отучить «малышку» сосать палец…
— Итак, у нас остаётся четыреста пятьдесят лей, — сказал Ион, подсев к отцу и вглядевшись в испещрённую цифрами страницу.
— Нет! — возразил «председатель». — Больше! У нас остаётся… — Сдвинув со лба очки, он продолжал: — Остаётся ровно четыреста пятьдесят семь лей.
— Что в лоб, что по лбу, — засмеялся Вирджил. — На семь лей больше, на семь лей меньше дела не меняет. Пошли дальше!
Отец посмотрел на него поверх очков не то удивлённо, не то сердито.
— Скажи, пожалуйста, какой банкир выискался! Хм! Откуда это у тебя такие замашки? Смотри-ка! Если ты воображаешь, что это не имеет значения, сделай милость, скатертью дорога… Переселяйся к банкиру… как его там…
— Морган, — смеясь, подсказал лейтенант.
— Хоть и Морган… Я-то имел в виду другого, но всё один шут. Знаешь, как этому Моргану денежки достаются? — И он сгрёб рукой со стола.
— Оставь его, отец, не ругай! — вступилась за Вирджила старшая дочь, Мария. — Он ведь первый раз на совете.
— Он и так прикусил язычок, — добродушно сказала мать.
— Знаю, знаю. Надо же ему приучаться! Не сегодня-завтра и он будет здесь полноправным. — Поглядев на цифры, «председатель» обратился к Вирджилу: — Я предлагаю купить тебе туфли.
— Мне? — «Неправомочный» удивлённо вскинул голову. — Мне пока не нужно. Вот младшим нужно обязательно купить сандалии. Ведь они целый день, как жеребята, носятся. Подковать бы их надо, честное слово… Ну, а мои туфли ещё совсем крепкие.
— Знаем мы, какие крепкие, — сказала Мария. — Мы ведь не на другой планете живём.
— Правда же. Я только недавно поставил подмётки… А на верхах ни трещинки нет. Вы вот видели, какие сандалии у малышей?
— Видели, — сказала мать.
— Ну, и как, одобряете?
— Вовсе нет…
— Тогда о чём спорить?
Отец слегка постучал карандашом по столу. Не лёгкая задача быть председателем «семейного совета» с такими детьми. Всякий раз, когда обсуждалась «статья покупок», начинались бурные споры. Каждый отнекивался, говорил, что ему ничего не нужно, и кивал на братьев и сестёр, доказывая, что им необходимо множество вещей… Но и отец не первый день «председательствовал». Кто-кто, а уж он-то знал, как вести «совет», и знал, как надо повернуть дело.
— Ну, вот что, — сказал он. — Малышам купим сандалии, это само собой разумеется. И тебе приобретём туфли. Где это сказано, что полагается только одна пара? В самом деле. — И, улыбаясь, добавил: — Может быть, у тебя какая-нибудь знакомая есть…
— Моя знакомая не смотрит на туфли! — сердито пробормотал будущий химик.
— А если и смотрит? — лукаво спросила Мария.
— Значит, она мещанка, и я не посмотрю на неё.
Лейтенант Ион засмеялся:
— Выходит, значит, по туфлям видно, кто мещанин, а кто нет?.. Что ты на это скажешь, отец?
— Что мне сказать? Он, может быть, думает, что наши рабочие соревнуются для того, чтобы обуть в хорошие туфли мещан. Кабы его услышал какой-нибудь рабочий обувной фабрики, будь уверен, спустил бы с него шкуру…
Все, в том числе и Вирджил, громко расхохотались. Потом отец спросил Вирджила:
— Кроме туфель, что тебе ещё нужно?
— Мне? Ничего, но вот…
— Что «вот»?
— Меньшому…
— А Петрикэ что?
— Ему многое нужно…
В комнату вошла Аурора, радиотехник, держа в руках поднос с посудой.
— Вы тут, я вижу, развлекаетесь, — сказала она. — Ужинать пора.
— Сейчас кончим, — заметил Ион.
— А и правда, здесь уже без нас обойдутся, — скачала мать и поманила Марию.
— Сегодня моя очередь вытирать посуду, — вызвался Ион и встал.
Мать взяла у Ауроры тарелки и вместе с Ионом и Марией ушла в летнюю кухню готовить ужин. Оставшись с Вирджилом, отец переспросил:
— Так что же всё-таки нужно Петрикэ?
Вирджил замялся:
— Я не знаю, хватит ли денег… но ему бы тенниску…
Отец вздохнул:
— Ну и детки у меня! Что, Петрикэ сам не может сказать? Кстати, где он? Петрикэ-э!.. Поди сюда!
Петрикэ мигом примчался:
— Ты меня звал, папа?
— Да. Скажи, как у тебя насчёт рубашек?
Петрикэ вытаращил глаза, как будто речь шла о чём-то совершенно необычайном.
— Мне ничего не нужно… Эта ещё хорошая… Смотри! — Отвернув край свитера, он показал свою голубую рубашку.
Но «председатель» был не из легковерных людей.
— Так я ничего не вижу. Сними-ка свитер. Что это тебе вздумалось надеть его в такую жару? Не раздумывай, снимай живей!
Петрикэ не спеша снял свитер и, не глядя на отца, сказал:
— Видишь, она ещё совсем хорошая.
Но отец, казалось, вовсе не намерен был разглядывать выгоревшую рубашку. Нечто другое привлекло его внимание.
— Или ты уже не пионер, Петрикэ? — спросил отец, нахмурившись.
— Пионер…
— Как — пионер? Откуда это видно? Где твой галстук?
Петрикэ молчал.
— Не слышу, говори громче!
— Он у меня… — пробормотал меньшой.
— Где у тебя?
— У меня… под подушкой…
Отец наморщил лоб:
— Не понимаю. Сам ты, я вижу, здесь. Почему же галстук очутился под подушкой? Или, может быть, ты за ночь вырос и уже староват стал для пионера?
Петрикэ молчал. Он чувствовал на себе взгляды отца и Вирджила, они словно жгли его.
— Почему ты не отвечаешь? — спросил брат.
— Он разорвался… — пролепетал Петрикэ. — То-есть не весь… Только один конец…
— Ну и ну! — сказал отец. — Вон какие дела! — Он достал из кармана тужурки платок, подышал на стёкла очков и не спеша протёр. — Так вот что! Попроси у матери иголку с ниткой и сейчас же зашей.
…Примерно через час Мария неслышно вошла в комнату, окна которой выходили в сад.
— Помочь тебе, Петрикэ?
— Не надо. Я и сам, — отозвался Петрикэ, слизнув при этом с пальца выступившую капельку крови.
— Вот видишь, укололся!
— Ещё никто не умирал от того, что укололся иголкой.
— Погоди, ты что делаешь? Только теперь разглядела. Ты, оказывается, не галстук зашиваешь. Кто это заставил тебя чинить рубашку?
— Я выпросил у мамы. Сначала ведь надо попрактиковаться на чём-нибудь. Не могу же я сразу браться за галстук. Но я почти научился. Не так уж и трудно… Ой! Опять укололся! Вот отвлекаешь своими разговорами!
— Не хочешь, чтобы я тебе помогла?
— Не к чему. Когда практикуешься, всегда так. Пока… как это говорят… пока неквалифицированный. Ну, иди, иди.
— Ладно, ухожу. Желаю успеха!
* * *Санду уже подходил к дому Бунеску, как вдруг его ударило камешком в грудь. Он оглянулся. Никого. «Мне показалось», — сказал он про себя, но в ту же минуту другой камешек попал ему в плечо. Санду улыбнулся и подумал: «Наверно, где-то тут спрятался Петрикэ». И он крикнул:
— Хватит, Петрикэ! Выходи!
В ответ раздалось мяуканье, и опять Санду ударило камешком по ноге.
— Ты что, Петрикэ, не понимаешь? Перестань баловаться! Я же к тебе по делу!
Снова послышалось мяуканье, а потом чей-то писклявый голосок проговорил:
— Это не Петрикэ… Это его тень… — И мимо уха Санду опять пролетел камешек. — Стой!
— Почему?
— А потому что, если ты побежишь, я пущу в ход тяжёлую артиллерию. У меня припасены камни и покрупнее! Я — лучший стрелок из рогатки на нашей улице! — продолжал тот же голосок.
— А почему ты меня выбрал мишенью? — спросил Санду, убедившись, что это не Петрикэ. — Я., например, тебя не знаю.
— Зато я тебя знаю!
— Откуда?
— С земли.
Санду засмеялся:
— Не с луны?
Когда в ответ на шутку в него снова полетел камешек, тут уже Санду не выдержал и крикнул:
— Ну, вот что! Если ты мастер стрелять из рогатки, так я мастер драть за уши. Если ты знаешь меня и хочешь что-нибудь сказать, говори; если же тебе охота баловаться — прощай, мне некогда!
— Мне нужно сказать тебе кое-что!
— Тогда выходи и перестань пищать!
— Нет. Я хочу быть кон… ну, как это говорится?
— Если ты сам не знаешь, что ты хочешь сказать, откуда же мне знать?
— Вот… погоди… Я хочу быть конспиратором. Ты не должен знать, кто я!
— Почему?
— Потому что много будешь знать — скоро состаришься. Ты идёшь к Петрикэ?
— Много будешь знать — скоро состаришься! — смеясь, ответил Санду.
— Тень никогда не старится. А я — тень.
— Тени не нужно знать, иду ли я к Петрикэ…
— Нет, нужно. Потому что я хочу передать ему кое-что.