В Москве императрице не замедлили дать это понять, как только бывший канцлер Бестужев-Рюмин стал собирать подписи не разъехавшегося еще после коронации дворянства под прошением о том, чтоб императрица вступила во второй брак. По старой столице поползли неодобрительные разговоры. Тайный брак Разумовского, о котором все знали, только придавал Алексею Григорьевичу всеобщее уважение, а в желании же Орлова венчаться открыто видели проявление непомерных амбиций и оскорбление императорского величия. Известная русская мемуаристка Е.П. Янькова ( в девичестве Римская-Корсакова ), молодость которой пришлась уже на самый конец XVIII столетия, записала раздраженные московские слухи о Г.Г. Орлове: "он метил очень далеко и уж чересчур высоко". Дело дошло до того, что с триумфальных ворот сорвали портрет императрицы, были раскрыты два офицерских заговора, имевших антиорловскую направленность.
Императрица колебалась и поставила вопрос о браке с Григорием Григорьевичем на обсуждение в Государственном Совете. Она напряженно ждала реакции высших сановников государства. Но присутствующие опасливо молчали. Наконец, с места поднялся Никита Иванович Панин и, плотно прижавшись к стене, потому что ноги плохо повиновались ему в этот момент, произнес слова, которые потом передавались из уст в уста: "Императрица может поступать, как ей угодно, но госпожа Орлова никогда не будет Российской Императрицей". Екатерина II закрыла заседание.
Для Панина этот шаг был связан с немалым риском. Его имя только что прошло по делу о двух заговорах. Следствие показало императрице, что в кругу панинской партии обсуждался вопрос об ее отстранении и выборе кандидатуры будущего регента: Н.И. Панин или И.И. Шувалов. Но одно дело негласно вести интригу при дворе, и совсем другое - открыто возражать государыне в Совете. На алой шелковой обивке стены, к которой прижался затылком Никита Иванович, остался след от его напудренного парика. В следующие несколько дней придворные чины перед докладом императрице приходили "для храбрости" прикоснуться головой к этому следу.
В ответ Орловы предприняли новый шаг, весьма опасный для Екатерины II. Бестужев знал, что у его бывшего покровителя Разумовского в доме хранятся документы, подтверждающие факт венчания с Елизаветой Петровной. По совету бывшего канцлера, Григорий Григорьевич испросил у императрицы проект указа об официальном признании Разумовского супругом покойной государыни и возведении его в достоинство императорского высочества. Таким образом создавался официальный прецедент для брака.
Екатерина II прямо не отказала фавориту, проект был составлен, но с ним к Алексею Григорьевичу императрица послала ярого противника самой идеи брака с Орловым канцлера Михаила Илларионовича Воронцова. История свидания канцлера и Разумовского была записана в 1843 г. министром народного просвещения графом С.С. Уваровым со слов своего тестя Алексея Кирилловича Разумовского -- племянника тайного супруга Елизаветы, и опубликована в 1863 г. в Чтениях Общества Истории и Древностей. Важные источниковедческие комментарии на этот рассказ дал исследователь истории семейства Разумовских В.В. Васильчиков.
Итак, Воронцов отправился в 1763 г. в дом Разумовского на Покровке близ церкви Воскресенья в Барашах и застал Алексея Григорьевича, сидящим в креслах у камина с новым киевским изданием Священного Писания в руках. Показав графу проект указа, Воронцов попросил бумаги, подтверждающие факт венчания, для того чтобы императрица могла подписать документ. Несколько минут Алексей Григориевич молчал. Какие чувства боролись в этот момент в его душе? При жизни своей августейшей покровительницы, он дорого бы дал за такой указ, тогда на русском престоле оказались бы его потомки, а не голштинские принцы и принцессы. Теперь же ему, одинокому старику, доживающему в тишине свою жизнь, было все равно.
Граф подошел к комоду, достал ларец черного дерева, инкрустированный серебром и перламутром, долго рылся, отыскивая ключ, наконец открыл крышку, чем-то щелкнул, проверяя потайной ящик, и извлек оттуда сверток розового атласа. В свертке оказались пожелтевшие листы. Алексей Григорьевич, не давая их в руки Воронцову, медленно читал. Затем поцеловав их, граф повернулся к образам, перекрестился и, возвратясь к камину, положил бумаги в огонь. "Я не был ничем более как верным рабом ее величества,.. -произнес он, с трудом опускаясь в кресло, - Никогда не забывал я из какой доли и на какую степень возведен я десницею ее... Если бы было некогда то, о чем вы говорите со мною, то поверьте, граф, что я не имел бы суетности признать случай, помрачающий незабвенную память монархини, моей благодетельницы". От Разумовского Воронцов вернулся к Екатерине II и донес ей о случившемся. Императрица протянула канцлеру руку для поцелуя со словами: "Мы друг друга понимаем".
Документы были уничтожены, прецедента больше не существовало. Хорошо осведомленный через брата обо всем, что происходило во дворце, Алексей Григорьевич чутьем старого придворного понял, в какое трудное положение попала новая императрица и чего она от него ждет. Он пожертвовал самым дорогим, что у него оставалось - памятью о своей безвозвратно ушедшей молодости, сказочном счастье и горячо любимой женщине.
Екатерина II сумела по достоинству оценить этот благородный поступок, и все дальнейшее время своего пребывания в Москве подчеркивала исключительное расположение к Разумовскому, вела себя с ним как со старшим родственником, навещала, а когда он приезжал ко двору первая вставала ему на встречу и, прощаясь, всегда провожала его до дверей комнаты. Старый граф оказал ей неоценимую услугу, Орловым пришлось смириться и оставить хлопоты о браке.
Через несколько месяцев Екатерина II в сопровождении великолепной свиты отбыла в Петербург, а Алексей Григорьевич остался в старой столице на покое. Он был первым из русских отставных вельмож, кто не спрятался в своем подмосковном имении, а начал жить свободно, принимать у себя гостей, устраивать праздники, держать открытый стол. Разумовского очень любили в обществе, и теперь к нему с охотой ездили, и приглашали к себе. Гулянья в великолепном парке, вокруг его городского дома, куда вход был открыт, сделалось заметной чертой московского городского быта второй половины XVIII в. Жители старой столицы воочию видели, как бывший государственный деятель после заката своей яркой карьеры ведет светскую жизнь среди других людей.
Скончался Алексей Григорьевич 6 июля 1771 г., во время одной из поездок в Петербург, и был похоронен в Александро-Невской лавре. Для большинства пришедших его проводить в последний путь он был уже не вельможей, а просто ч е л о в е к о м и з о б щ е с т в а
ГЛАВА II
РУССКИЙ ДИКТАТОР
5 октября 1770 г. в Петергофе на великолепном празднике в честь взятия Бендер Екатерина II пожаловала графа Петра Ивановича Панина орденом св. Георгия 1-ой степени. Возлагая на командующего 2-й армии генерал-аншефа Панина знаки недавно учрежденного ею воинского ордена, императрица не испытывала удовольствия. До нее давно доходили слухи о том, что Петр Иванович любую преграду берет, не считаясь с потерями. Теперь эти слухи подтвердились: осада Бендер была долгой, даже по официальным донесениям погибло более 6 тысяч человек, а после штурма 16 сентября 1770 г. город отдали на разграбление армии-победительнице.
Не был доволен полученной наградой и сам герой. Есть сведения, что Панины мечтали о фельдмаршальском жезле для Петра Ивановича. Не получив желаемого, покоритель Бендер подал в отставку 19 октября 1770 г. и уехал в Москву. Столь резкая отставка, всего через несколько дней после награждения, выглядела как политический демарш. Генерал Панин был фигурой настолько заметной, что о его поступке сообщили своим дворам все иностранные представители в Петербурге. Императрица направила главнокомандующему старой столицы князю Михаилу Никитичу Волконскому строжайшие инструкции следить за деятельностью Панина в Первопрестольной.
Один из виднейших русских масонов своего времени, Петр Иванович Панин вместе с своим братом -- главой Коллегии иностранных дел Никитой Ивановичем Паниным долгие годы руководил прусской партией при петербургском дворе. При всей внешней несхожести братья как нельзя лучше дополняли друг друга: мягкий, вкрадчивый, неторопливый дипломат и мрачный неразговорчивый генерал с крутым решительным характером подчинили своему влиянию всех сторонников наследника престола, великого князя Павла Петровича. Чем ближе становилась роковая дата совершеннолетия Павла, тем большее число знатных особ желало влиться в ряды его приверженцев. К началу 1770-х гг. партия Паниных набрала небывалый политический вес и начала заметно теснить своих противников - Орловых.
Главнокомандующий Москвы М.Н.Волконский учредил за Петром Ивановичем "присмотр надежных людей", как он сообщал императрице. Так генерал Панин попал под негласный надзор - случай в политической практике екатерининского царствования не частый. По всему было заметно, что императрица видела в брате канцлера серьезного противника. Согласно донесениям Волконского, в Москве Петр Иванович подвергал строгой критике правительственные меры, подрывая в дворянских кругах старой столицы доверие к императрице, и настойчиво твердил, что в 1772 г., после совершеннолетия сына, Екатерина II передаст ему корону. Результатом этой деятельности Панина стало изменение общественного мнения старой столицы в пользу наследника престола. В 1771 1772 гг. подобные слухи достигли своей кульминации. Московские поэты-масоны А.П. Сумароков, В.И. Майков и И.Ф. Богданович обращались к Павлу Петровичу с одами, подчеркивая предпочтительность мужского правления перед женским, отмечались черты характера цесаревича, присущие истинному государю, восхвалялись воспитатель наследника -- Н.И. Панин -- и "незабвенный завоеватель Бендер" -- П.И. Панин. Таковы были явные знаки подспудных брожений в дворянском обществе старой столицы.
Главнокомандующий Москвы М.Н.Волконский учредил за Петром Ивановичем "присмотр надежных людей", как он сообщал императрице. Так генерал Панин попал под негласный надзор - случай в политической практике екатерининского царствования не частый. По всему было заметно, что императрица видела в брате канцлера серьезного противника. Согласно донесениям Волконского, в Москве Петр Иванович подвергал строгой критике правительственные меры, подрывая в дворянских кругах старой столицы доверие к императрице, и настойчиво твердил, что в 1772 г., после совершеннолетия сына, Екатерина II передаст ему корону. Результатом этой деятельности Панина стало изменение общественного мнения старой столицы в пользу наследника престола. В 1771 1772 гг. подобные слухи достигли своей кульминации. Московские поэты-масоны А.П. Сумароков, В.И. Майков и И.Ф. Богданович обращались к Павлу Петровичу с одами, подчеркивая предпочтительность мужского правления перед женским, отмечались черты характера цесаревича, присущие истинному государю, восхвалялись воспитатель наследника -- Н.И. Панин -- и "незабвенный завоеватель Бендер" -- П.И. Панин. Таковы были явные знаки подспудных брожений в дворянском обществе старой столицы.
Но имелась и другая, тайная, сторона жизни Петра Панина в Москве, которую даже "надежные люди" Волконского заметить не могли в силу ее полной конспиративности. Шифрованная переписка генерала с Денисом Ивановичем Фонвизиным, секретарем и ближайшим сотрудником Никиты Ивановича Панина в Петербурге -- это ценный эпистолярный комплекс, который исследован в наши дни историком О.Ф. Соловьевым. Письма Фонвизина с февраля 1771 по август 1772 гг. предоставляли Петру Панину подробную информацию о политической жизни двора, о ходе войны с Турцией, передвижениях чиновников по службе. По приказу Никиты Ивановича, Фонвизин снимал копии с многочисленных документов, проходивших через Коллегию иностранных дел, особенно с инструкций императрицы послам России за границей и отчетов последних в Петербург, донесений с театра военных действий, докладов братьев Орловых и других противников Паниных, и через специальных курьеров отправлял их в Москву Петру Ивановичу. Заметьте -- Денис Иванович передавал государственную информацию секретного характера частному лицу. На такое вопиющее нарушение служебных инструкций, Фонвизин мог пойти лишь, будучи уверен в своей безнаказанности. Такую уверенность давала надежда на скорое изменение положения"царствующей особы" на российском престоле. Главную роль в грядущих переменах сторонники наследника отдавали Петру Панину.
Кем же был человек, который, находясь в отставке и внешне пребывая не у дел, держал в своих руках нити обширного государственного заговора и двигал из старой столицы, как марионеток на сцене, фигуры в Петербурге?
Петр Иванович Панин родился в 1721 г. в семье генерал-поручика И. В. Панина и А.В. Эверлаковой. В возрасте 14 лет Петр Панин был определен в Измайловский полк капралом, а уже через год переведен в армию, действовавшую против турок. Шестнадцатилетним юношей он участвовал во взятии Перекопа и Бахчисарая. Раннее начало военной карьеры и не просто в полку, а на театре боевых действий наложило тяжелый отпечаток на характер молодого Панина. Пока его старший брат Никита Иванович пребывал в Данциге, где служил отец, или находился при дворе Елизаветы Петровны в качестве камер-юнкера, младший проходил кровавую школу. При железной воле Петра Ивановича, как отмечали современники, его отличали грубость, несдержанность, высокомерие и жестокость.
В 36 лет Панин стал генерал-майором, имея за спиной кампанию со Швецией. В годы Семилетней войны он отличился почти во всех крупных сражениях: при Грос-Егерсдорфе, Цорндорфе, Кунерсдорфе и взятии Берлина. При Ландберге его контузило, но жестокий к другим, Панин оказался беспощаден и к себе, и уже через несколько дней он встал в строй. По окончании войны в 1762 г. Петр Иванович был назначен губернатором Восточной Пруссии, отсюда потянутся его связи с прусским масонским братством. Взлет в его карьере начался после переворота 1762 г., в котором одну из руководящих ролей играл его брат - Никита Иванович. Петр Иванович за свои заслуги в минувшую войну был награжден чином генерал-поручика, орденом св. Александра Невского и получил шпагу с бриллиантами. В последующие годы императрица пожаловала Панина в сенаторы, возвела в графское достоинство и сделала членом Государственного Совета.
От брака с первой женой А.А. Татищевой генерал имел 17 детей, которые умирали в младенчестве. Заставляя болезненную женщину снова и снова рожать, он в конце концов свел ее в могилу. В 1767 г. Панин опять женился, теперь на фрейлине М.Р. Вейдель, принесшей ему пятерых малышей, из них выжили только сын Никита, будущий канцлер, и дочь Софья.
После отставки Москва приняла Петра Ивановича как незаслуженно обиженного героя войны, и генерал блестяще воспользовался своим положением. При всяком удобном случае он старался задеть Волконского и выставить московские власти в невыгодном свете. В декабре 1772 г. скончался старый друг Панина -- тоже крупный московский масон, фельдмаршал Петр Семенович Салтыков, который будучи московским генерал-губернатором во время Чумного бунта 1771 г., бросил старую столицу на произвол судьбы и уехал в свое имение Марфино. Императрица уволила Салтыкова в отставку. 26 декабря 1772 г.Салтыков умер, но Волконский не распорядился оказать покойному должные воинские почести. Тогда Панин приехал в Марфино и встал у гроба с обнаженным палашом, отказываясь уйти до тех пор, пока не прибыл почетный караул. Этим поступком Петр Иванович снискал большое уважение москвичей ,быстро забывших позорное бегство Салтыкова и Старая столица превозносила благородное поведение отставного генерала.
С самого начала семидесятых годов в донесениях иностранных дипломатов при русском дворе мелькали отрывочные сообщения о том, что "низкие люди", как писал 2 августа 1771 г. английский посланник Каскарт, -- "желали свергнуть императрицу с престола под тем предлогом, что ей была вручена корона лишь на время малолетства сына, и возвести на престол великого князя, что они и намеревались исполнить в день св. Петра". Годом позднее новый британский посланник сэр Р. Гуннинг сообщал в Лондон 28 июня 1772 г. о цепи неудачных придворных заговоров, последний из которых был раскрыт буквально накануне его приезда в Петербург. Правительство удовольствовалось наказанием рядовых членов. Среди влиятельных лиц, "руководивших предприятием", назывались братья Панины и княгиня Е.Р. Дашкова, но Екатерина предпочла "не разглашать дела".
Любопытные сведения о политической борьбе того времени сообщил в своих мемуарах декабрист М.А. Фонвизин, племянник Дениса Ивановича. "В 1773 или 1774 г. - писал декабрист, - когда цесаревич Павел достиг совершеннолетия и женился,... граф Н.И. Панин, брат его фельдмаршал П.И. Панин, княгиня Е.Р. Дашкова, князь Н.В. Репнин,.. митрополит Гавриил и многие из тогдашних вельмож и гвардейских офицеров вступили в заговор с целью свергнуть с престола...Екатерину II. Павел Петрович знал об этом, согласился принять предложенную ему Паниным конституцию, утвердил ее своею подписью и дал присягу... Душою заговора была великая княгиня Наталья Алексеевна, тогда беременная". Один из секретарей Н.И. Панина - П.И. Бакунин - выдал императрице заговорщиков, Екатерина вызвала к себе Павла, который, испугавшись, передал матери список заговорщиков, но она демонстративно бросила бумагу в огонь, заявив, что не желает знать этих людей.
Рассказ М.А. Фонвизина изобилует неточностями и анахронизмами, из-за этого целый ряд исследователей, и среди них такой видный знаток политической истории екатерининского царствования как В.С. Лопатин, склонны не придавать большого значения данному источнику. Известный специалист по русской истории XVIII - XIX вв. Н.Я. Эйдельман, напротив, видел в рассказе декабриста подтверждение реально существовавшего заговора 1773 - 1774 гг. Длинная полоса враждебных Екатерине II политических акций панинской партии тянулась с начала 70-х гг. Вероятнее всего, племянник Д.И. Фонвизина сливает воедино два разных заговора, в одном из которых принимали участие братья Панины, а другой, более поздний, сложился в среде молодого окружения Павла уже в 1775 - 1776 гг., его душой была беременная супруга наследника Наталья Алексеевна.
Что же представляла собой конституция Н.И. Панина, подписанная наследником, на основе которой должны были осуществляться перемены в жизни государства, после того, как генерал-аншеф Панин возведет на престол молодого монарха? Предисловие к этому интереснейшему документу эпохи сохранилось и ходило по рукам в списках, его называли также "завещанием Панина", (имея ввиду Никиту Ивановича Панина - О.Е.). Однако, текст будущего "коренного государственного закона" братья Панины подробно обсуждали между собой и через Д.И. Фонвизина, который выступал главным автором проекта. Согласно конституции Панина - Фонвизина, устанавливалась политическая свобода для дворянства, учреждался Верховный Сенат, как законодательный орган, а императору оставлялась исполнительная власть и чисто представительские функции. Часть членов Сената назначалась бессменно из числа наиболее родовитых аристократов, остальные же избирались от дворянства. Ни о каких правах других сословий русского общества того времени - купечества, однодворцев, казачества, государственного крестьянства - недвусмысленно заявивших о себе во время Уложенной Комиссии 1767 г., речи в проекте не шло. Таким образом, перед нами программа установления олигархического правления и ограничения самодержавия в пользу высшего дворянства. За образец, как это не раз происходило в русской политической истории XVIII в., было взято шведское государственное устройство.