— Потопали в машину, — сказал Костя. — Потопали!
И они прошлепали еще немного по ручью, выбрались на берег и, обнявшись, пошли к 'ниссан'.
Прежде всего надо было вернуться город. Но для этого следовало пересечь реку, и все понимали, что это самое небезопасное мероприятие.
***
Костя долго крутился в Мандрыкино, а потом — в Текстильщиках, избегая дорог с асфальтовым покрытием. Несколько раз ему казалось, что за ними гонятся или даже в них стреляют. Но все это были мнимые страхи. Должно быть, им везло в тот день. В результате, они увидели то, что не должны были увидеть: танки, замаскированные под деревьями, и БМП под зеленой маскировочной сеткой.
— Кто это? — изумилась Завета.
— Я думаю, немцы, — сказал Игорь. — Вон фашистский крест.
— Видать, ждут команды атаковать город.
— Черт знает что! — выругался Костя, который совсем не ожидал увидеть под городом такое воинство. — Сними хоть издалека, — попросил он Сашку.
— Сейчас! — обрадовался он и выскочил из машины.
— Куда! — приглушенно крикнул Костя, но было поздно.
Их самих спасало то, что они стояли на грунтовке за высокой, как забор, травой с белыми цветущими зонтиками. Костя побежал за Сашкой. Но того и дух простыл. До позиций неизвестных войск было не больше ста пятидесяти метров. Костя пополз, проклиная все на свете. Он даже представил лицо матери Сашки — Ольги, которой объясняет, при каких обстоятельствах погиб ее сын. Отца он тоже знал. Максим Владимирович работал программистом в какой-то медицинской фирме. Вот будет скандал, обреченно думал Костя, пробираясь в пыльной траве. Морду точно поцарапают. Не уберег никого. Он до сих пор считал себя виновным в гибели Виктора Ханыкова: не потому рядом взорвалась бомба, а потому что не предвидел опасность и поперся в центр города. И теперь, подучается, он тоже не предвидел и рисковал Сашкой Тулуповым ради каких-то дурацких кадров.
Он буквально ткнулся мордой в траки. Рядом спал боец. На рукаве у него был нашит черно-красно-желтый флаг. Костя оторопело поднял лицо: и дальше, и за какими-то зелеными ящиками тоже спали люди. Фашисты, однако, бляха муха, подумал Костя, вот попали!
Пахло соляркой и потом. Костя стал пятиться. Вдруг рядом что-то зашуршало. У Кости душа упала в пятки. Он уже приготовился к самому худшему и хотел было нырнуть под днище стального чудовища, как узнал бритую голову Сашки. Он снимал, привстав на колено. Его голова торчала над травою, как биллиардный шар, а красная морда горела, как светофор на перекрестке. Костя в отчаянии махнул рукой: мол, уходим. Но Сашка даже ухом не повел и даже пополз правее, чтобы взять правильный ракурс. Костя закрыл глаза и стал считать до трех. Он досчитал до трех аж десять раз подряд, ежесекундно ожидая крика: 'Аларм!' и стрельбы. Но вокруг все было до удивления тихо. Рядом снова прополз Сашка, и Костя пристроился за ним. Как назло Сашка поднял такую пыль, что Костя едва не расчихался на всю округу, пришлось ему усиленно затыкать нос платком и поэтому он приполз к машине на пять минут позже. Завет ходила рядом с машиной и нервничала, заламывая руки. Лицо у нее источало тревогу и отчаяние. Костя даже получил садистское удовлетворение. Если волнуется, значит, любит. Ради такой сцены можно было и слазить к немцам в пасть, подумал он и, улыбаясь до ушей, выбрался на дорогу.
— Ну наконец-то! — воскликнула она. — Мы уже не знали, что и думать.
Как только она его увидела, то стала той, прежней, независимой Заветой, которая изводила его все утро.
— Да заблудился я, — оправдывался Костя, испытывая в душе восторг. — Заблудился!
— Ну! — только и сказала она и полезла в машину.
— Снял? — спросил Костя у Сашки.
— Снял, — ответил довольный Сашка.
— Молодец, но больше, так не делай!
— Почему?
— Потому.
— Почему?
— Потому!
— Но почему?! — вдруг завелся Сашка.
— Потому что ты мне нужен живым. Хватит смертей.
— Знаешь, что?
— Что? — спросил Костя.
— Я оператор или нет? Значит, я буду поступать так, как считаю нужным.
— Ладно, поступай, но вначале советуйся со мной. Я пока лез за тобой, все время с твоей матерью разговаривал. Не приведи господь, на самом деле такое. Хочешь меня седым сделать раньше времени?
— Нет, — сказал Сашка, — не хочу.
— Я тоже не хочу, чтобы тебя убило, поэтому будь благоразумен.
— Как это так? — издевательским тоном осведомился Сашка.
— Хорошо, — ледяным тоном ответил Костя, — сейчас отберу у тебя 'соньку' и будешь снимать пальцем.
— Ладно, — примирительно сказал Сашка, — я все понял. — А что тебе мать моя сказала? — поинтересовался он.
— Сказала, что оторвет мне кое-что.
— И правильно сделает, — резюмировала Завета, высовываясь из машины. — Я бы точно оторвала за такие вещи. — Поехали!
— Ну а тебе-то зачем? — спросил Костя, намекая, что их отношения и отношениями назвать трудно.
Игорь Божко издевательски засмеялся:
— Гы-гы-гы…
— Смотрите! — воскликнул Сашка.
От позиций по направлению к ним двигался часовой. Все полезли в машину. Костя завел двигатель и газанул с места. И только за перелеском переключил передачу и сбавил скорость: по ним никто не стрелял. До срока, когда над городом пролетал спутник, осталось полчаса. Костя свернул к ложбину под развесистые пахучие акации, которые совсем не давали тень, и сел колдовать к компьютером и 'сонькой'. Ему надо было перегнать материал на компьютер, смонтировать и написать текст, который потом кто-нибудь на студии зачитает. Впрочем, интервью на американских позициях комментариев не требовало, о них и так много говорили, а вот для молчаливых съемок немецких танков, нужны были пояснения и привязка к времени. За пять минут до спутника Костя был готов. Конечно, с точки зрения стиля и подачи сюжета, репортаж получился неоднородным и сыроватым. Но это с лихвой окупалось сенсационностью материала. Ровно в положенное время Костя нажал на клавишу, и Москва отозвалась ленивым: 'Спасибо'. Видать они еще не разобрались, что приняли, подумал Костя, упаковывая компьютер в сумку. Не успел он это сделать, как по дороге пронеслось что-то огромное и дребезжащее. Облако пыли поднялась выше акаций.
— Что это? — удивилась Завета и перестала заигрывать с Игорем, который срывал и видал в нее душистые цветы акаций.
Сашка сбегал на разведку, а, вернувшись, сообщил:
— Немецкая 'Пума' прошла, следы гусениц оставила.
— Точно по нашу душу, — сказал Игорь.
В этот момент Костя был благодарен Александру Илларионовичу Маркову за дельные советы и еще больше был доволен тем, что последовал им и не развел, как всегда, разговоры и передачи приветы родным. Пронесло, подумал он. Пронесло! Ведь для того, чтобы засечь 'плевок' сжатой информации в космос, нужно специальное оборудование, да и засечь, откуда он проистекал, очень сложно.
Теперь они поехали не по дороге, а по грунтовке между лесополосой и полем. Крались на первой передаче, даже не поднимая пыли. Белые цветы акаций скрадывали белый 'ниссан' лучше любых маскировочных сетей.
Уже виднелась река и окраина города по другую сторону, уже окна высоток радостно отражали солнечный свет, как Сашка заорал:
— Стойте!
— В чем дело? — спросил Костя, останавливая 'ниссан' и озираясь в волнении.
— Да, в чем дело?! — Спросил Игорь, который после сцены в ручье почувствовал себя побитым, как собака.
Промолчала одна Завета, которой Костя был весьма благодарен за то, что между ними словно возник маленький заговор.
— А гляньте за деревья…
— Где?!
— Где?! — Сашка даже имел наглость выскочить из машины обежать ее вокруг.
— Ну? — спросил Костя, когда Сашка вернулся и сел в машину.
— Стоит… — покривился он.
— Ну вот, — укоризненно произнес Костя, которому уже начало надоедать Сашкино кривляние. — А что стоит-то?
— Как что? 'Пума'!
— Ладно, сам схожу. А вы сидите в машине.
На краю лесополосы действительно стояла 'Пума'. Собственно, он ее заметил только из-за башни, которая выделялась на фоне вертикальных стволов акций. При других обстоятельствах он вряд ли бы ее разглядел, и они бы вымелись как раз под ее автоматическую тридцатимиллиметровую пушку. Костя едва не перекрестился. Хорошо хоть Тулупова послушал.
Издалека пушка показалась Косте не толще иглы. А еще 'Пума' показалась Косте явно скопированной с БМП-1, только была выше и башенка была какая-то не русская, то есть неправильной формы, с какими-то выступами и углублениями. В общем, не впечатлила БМП Костю, который сразу понял, что эта машина слишком высокая и будет заметна на поле боя. В люке торчал человек и разглядывал реку и окраину города в бинокль. Костя уже собрался было уже улизнуть к своим и держать военный совет, куда податься, как человек нырнул в люк и у Кости родился героический план. Дело в том, что его не обыскали американцы. Автомат-то они, конечно, как и у всех, забрали, а обыскать не удосужились, и у Кости осталась 'беретта' и граната РГД-5, которую он отобрал у наци. Вот эту-то РГД-5 он и решил швырнуть в люк 'Пумы', но что-то его на мгновение остановило, словно он еще не принял окончательного решения. И это спасло ему жизнь. 'Пума' вдруг подпрыгнула, как живая, ее башня полыхнула огнем, и оглушенный Костя отлетел в колючие кусты акации. Из этих кустов он и увидел, что произошло дальше. 'Пума' окуталась дымом, а когда дым рассеялся, то стало ясно, что 'Пуму' вскрыли, как консервную банку о борта к борту. Два задних люка выгнулись наружу, панели бронезащиты отлетели в разные стороны, словно скорлупа на орехе, и Костя увидел, как плавится алюминий. Пушечка беспомощно клюнула в землю, а внутри корпуса стали рваться боеприпасы. Смерть экипажа была мгновенной. На Костю посыпались листья и цветы деревьев, пряно запахло акацией и горелой листвой.
Что это было, Костя так и не понял. Скорее всего, ракета, прилетевшая издали. Оглушенный и поцарапанный Костя едва доплелся до своих. Его шатало, как пьяного.
— Ну ты даешь!!! — восхитился Игорь. — Даже у нас в Афгане такого не случалось!
Костя хотел сказать, что он здесь ни при чем, но не было сил объясняться. Игорь дал ему глотнуть самогона из своей маленькой, как наперсток, фляжки. Сашка куда-то пропал. Видать, понесся снимать, как горит 'Пума'. Завета хлопотала над Костей, вытирая с его лица кровь.
— Как тебя угораздило?! Как тебя угораздило?! — в волнении спрашивала она. — А если бы тебя убило? Ну?
Что она от него требовала, он так и не понял, а в присутствии Игоря не смел дать волю рукам. Зато каждый раз, когда она к нему прикасалась, внутри у него плавился огромный, горячий шар.
— Это не я… — наконец выдавил из себя Костя.
— А кто? — спросили они одновременно.
— А черт его знает… какая-то ракета… должно быть 'корнет'…
— Ясно… — быстро среагировал Игорь. Видно было, что он не верит Косте. — Надо сваливать, пока немцы не приперлись выяснять отношения.
Костя уже пришел в себя. Явился взбудораженный Сашка. Ожоги на его лице стали багровыми. Он тоже пристал к Косте, выспрашивая, как ему удалось взорвать такую махину.
Костя объяснил ему очень кратко, в тот момент, когда они приезжали мимо 'Пумы', что он не при чем, что прилетела какая-то ракета, хотя самой ракеты он не видел. Сашка недоверчиво кивал и одновременно снимал пожар, который разошелся не на шутку. Дым поднимался столбом и его тянуло в незасеянные поля.
— Точно не ты? — спросил Сашка.
— Ну стал бы я отпираться от такого подвига! Нашел дурака! — воскликнул Костя, переключая передачу на пятую и посылая 'ниссан' в горку, чтобы вскочить на дорогу.
Он рассказал, что хотел бросить в люк гранату. Вот это был бы действительно подвиг. Но просто не успел элементарно добежать до БМП.
— Повезло тебе, — мрачно прокомментировал Игорь с заднего сидения. — Обычно командир или стрелок обозревают через оптику окрестности. У тебя не было шансов. Только дурак атакует БМП с ручной гранатой. Дернул бы передачу, и раздавили тебя, как козявку.
— Я не подумал, — признался Костя.
— Ну и слава богу, — примирительно сказала Завета, положил руку на плечо Кости. Правильно?
— Правильно, — согласился Костя.
Машина словно почувствовала колесами асфальтовое покрытие и прибавила ходу. Они неслись вдоль пирамидальных тополей, посаженных по обе стороны дороги. Из-за рева двигателя и шуршания ветра Костя не услышал выстрелы. Только увидел, как стволы тополей разбухают от снарядов, попадающих в них. И только в следующее мгновение разобрал: 'Бух-х-х! Бух-х-х!' и, невольно пригнувшись, прибавил газу. Теперь они летели так, что покрышки издавали угрожающе-шуршащий звук, и казалось, что они едва касаются поверхности дороги. На несколько секунд их закрыл холм справа, а затем они взлетели на бугор и на фоне домов вообще стали видны, как на ладони. 'Бух-х-х! Бух-х-х! Бах-х-х! Бах-х-х!' На все лады били пушки. Потом в их стройной какофонии стали возникать паузы и врываться звуки: 'Бабах! Бабах!'
Сашку Тулупов заорал:
— Там бой идет!
Костя не мог даже повернуть головы в сторону — он внимательно следил за дорогой. При такой скорости малейшая кочка могла стать фатальной.
В следующее мгновение они пронеслись по мосту, влетели на холм, а с него — в арку дома, подгоняемые вражеским снарядом, который напоследок ударил к стену и осыпал 'ниссан' кирпичной крошкой.
Глава 5
Мировая катастрофаУ них проверили документы и отпустили. У защитников окраин не было времени на гостей. Только попросили не снимать лиц. Оказалось, накануне поймали киевскую телевизионную группу из 'IS-TV', которая занималась тем, что составляла картотеку повстанцев, особенно командиров. А когда эту группу взяли в оборот, половина из них оказалась засланными казачками от бандеровцев и узколобых этномутантов. Они активно вели разведку и по их наводке америкосы разбомбили штаб 'южных'.
— А за 'Пуму' отдельное спасибо, — поблагодарил Вяткин — здоровенный мужик со свежим шрамом через все лицо.
— Собственно, это не мы, — сказал Костя и для убедительности развел руками.
— Да ладно, чего скромничать? — с иронией посмотрел на него Вяткин. — Я понимаю, вам журналистская этика не дозволяет.
— Честно слово, не мы, вот честное слово, — сказал Костя. — Стал бы я отнекиваться.
— Может, вам запрещено, — хмыкнул Вяткин.
— Нам ничего не запрещено. Тем более, что здесь, по сути, идет гражданская война. Как бы кадровых военных частей нет. Правильно я мыслю? — Костя посмотрел на глубокий розовый шрам Вяткина. Нехорошо было смотреть на чужое увечье, но удержаться он не мог.
Шрам проходил слева направо через скулу, нос и щеку. Чувствовалось, что нос кое-как собрали и придали ему прежнюю форму, а на скуле и щеке еще были заметны следы от ниток.
— Хорошо, проехали, — согласился Вяткин, но чувствовалось, что он Косте не поверил и всем своим видом говорил: 'Хочешь скрывать, твое дело'. — А теперь рассказывай, — потребовал он, раскладывая карту прямо в детской песочнице, — где вы были и что видели?
Костя показал позиции немцем за рекой и позиции американцев у моста, а еще рассказал, о сбитом 'чинуке' — может, пригодится, подумал он.
— Ну… — прогудел Вяткин, — пор немцев и американцев мы знаем. Разведку ведем. Но все равно спасибо. А насчет 'чинука' ты меня не удивил. Через наши позиции ни один из них не пролетел.
— А что, сбивали?
— Ну конечно, — хмыкнул Вяткин. — Вон там парочка лежит уже две недели, — он ткнул рукой куда-то вправо, в необъятные просторы донбасских степей.
— А мост почему свой не охраняете?
— А чего его охранять? — усмехнулся Вяткин. — Под ним пять тонн взрывчатки. К тому же все вокруг заминировано. Боши знаю и не лезут. Боятся, однако.
— Так-э-э-э… — уставился на него Костя. — Выходит мы по минному полю ехали.
— Выходит, — согласился Вяткин. — Но ведь доехали? — он улыбнулся широко и добродушно.
— Доехали… — упавшим голосом согласился Костя, представив, как они грохнулись бы всей командой. Черта лысого кто-нибудь их нашел бы. Больше всего ему почему-то было жаль Ирку Пономареву, которая умела реветь, как белуга. Намучилась бы, пока не нашла себе нового кавалера. Ну и слава на нее конечно тоже упала бы, думал Костя.
— Ну и ладушки, — сложил карту Вяткин. — Пойдемте, вас накормят, — поднялся он.
Он оказался из бывших военных, прошедших Афган. Они с Божко сразу нашли общий язык и долго общались, вспоминая минувшее. Сергей боялся, что Вяткин по незнанию напоит Божко. Но Божко проявил несвойственную ему стойкость духа и водку, которую ему предлагали, не пил, а только косился на нее, как щенок на котлету. Костя же принял на грудь полстакана, и только после этого почувствовал, что его отпустило. Это ж надо, по минному полю, на дурака поперлись. Хотя бы таблички установили для приличия. Хотя какие таблички во время войны?
Он вышел из кафешки, где их кормили, сел на скрипучую лавочку и в голову ему пришла мысль, что он реально погибнуть еще, когда собирался взорвать 'Пуму' гранатой. Это ж надо было до такой глупости дойти, думал он. Сделай я этот лишний шаг — и все, разнесло бы в клочья вместе с 'Пумой', и никто бы не стал искать. Ну Сашка Тулупов, может быть, дернулся. А больше я здесь никому не нужен. Даже Елизавете. Ему почему-то хотелось вызвать в себе жалость и ощущение одиночества. Странное состояние охватило его. Казалось, что он в самый последний момент обманул судьбу. Получается, что я умер и одновременно живой. Странное раздвоение. В этот момент он понял Божко. Получалось, что Игорь пережил то же самое — смертельные моменты опасности, но в гораздо большем объеме, и поэтому не мог справиться с этим раздвоением, оно кстати и не кстати посещало его, и тогда-то он и срывался. Водка ему, конечно, не помогала, он только становился отчаяннее. К черту такой опыт, подумал Костя, не хочу. Он только мешает жить.
Подошел Вяткин и сказал:
— Меня можешь снимать, как хочешь, я ничего и никого не боюсь! А остальных по согласию. И позиции не показывай, раз у вас прямой эфир.
Костя не стал звать Сашку, который выпил больше, чем надо и завалился спать там же в бывшей кафешке. Он взял 'соньку', установил ее на штативе и на радостях записал с Вяткиным большое интервью, делая упор в нем не на военное положение и расстановку сил, хотя и это тоже было затронуто, а расспросил подробно, как, что, где воевал, и почему здесь. И сумел затронуть такие, как ему казалось, тайные струны в собеседнике, что он вдруг открылся совершенно в другой стороны и уже не казался таким огромным, замкнутым, неприступным, а своим, родным, близким человеком, который на всю жизнь остался солдатом в том понятии, когда о человеке судят по его жизненной позиции. Позиция эта заключалась в том, что надо уметь терпеть и жить вместе со своей страной, а если надо, то, как сейчас, и защищать ее. Это ощущение он вдруг перенес на всех людей, сидящих по окопам, чердакам и подвалам. Люди эти были добровольцами и пришли сюда по велению души. А это много значило, это, как минимум, говорило о крепости духа. От этих мыслей у Кости почему-то мурашки побежали по коже, и сам он сделался на мгновение сухим, жестким и целенаправленным.